— Нет, неправильно, и не смей его винить! Именно я толкнул парня на предательство! — Селевк убрал руку от лица, взор его прояснился, словно он ненадолго протрезвел. — Я убил его задолго до того, как приказал сбросить в колодец.

— Как это возможно? — удивился Амбхирадж. — Чандрагупта и его ачарья до того дня были живы!

И тогда Селевк не выдержал и, запинаясь, путаясь в словах, поведал давнюю горькую историю, не дававшую ему целый год покоя. Амбхирадж слушал, открыв рот, и не верил, что подобное возможно. Из рассказа Селевка вырисовывалась невероятная картина: именно наместник Таксилы стал причиной того, что Дхана Нанд и Чандрагупта стали врагами!

— И всё-таки тебе не в чем себя винить, — высказал своё мнение Амбхирадж. — Не понимаю, почему ты страдаешь? Да, ты соблазнил мальчишку, Дхана Нанд его изгнал, но ты лишь отомстил за своё унижение. Я тебя не осуждаю.

Селевк мутно посмотрел на него и помахал пальцем перед его лицом.

— Зато я осуждаю себя, — он налил из кувшина ещё вина и опрокинул чашу махом. — Я не должен был. Чандрагупта не заслужил такого.

— Полностью заслужил! — возразил царь Гандхара.

— Дурак ты, Амбхирадж. Ничего не понимаешь, — и Селевк снова плашмя рухнул на стол.

— Хотелось бы знать, чего я не понимаю? — задумался Амбхирадж, разглядывая рыжий затылок македонца.

— Того, что этот парень… страстный, нежный… Такой горячий и податливый… будто без слов знает, как надо двигаться, куда целовать, где прикасаться, — Селевка снова развезло, и Амбхираджу только и оставалось, что слушать откровения своего союзника, в изумлении вытаращив глаза. — Всё бы отдал, лишь бы он был со мной, — Селевк удобнее устроился на столешнице, подложив руку под щёку. — Столько удовольствия я ни с кем не получал. Ни с женщиной, ни с мужчиной, ни даже с Александром, который всегда был неистов, как лев, и обжигал, как солнце. Я-то думал, с Александром никому не сравниться, но этот парень… Сколько в нём нерастраченного огня! Он пылает. Пылал… Проклятый Дхана Нанд! Успел овладеть этим юным львом раньше и насладиться им, а мне достались жалкие крохи. Знаешь, Амбхирадж, — рука Селевка приподнялась над поверхностью стола, сделав какой-то неопределённый жест, — я даже подумал сначала, будто во всём виновато зелье. У меня оставалось немного, и я накапал себе и Филиппу, чтобы проверить. Та ночь была горячей… а всё не то, — рука снова упала вниз и повисла бессильной плетью. — И не так. С Чандрагуптой я побывал в Элизии, куда вернуться больше не смогу. Он что-то сделал со мной… Сам не понимаю, что. И вот этого парня, подарившего мне самое безумное наслаждение за всю жизнь, — лицо наместника исказилось, и он вдруг добавил хриплым голосом, — я уничтожил. Я был нетерпелив и груб. Я повредил его тело. Наутро проще казалось сбежать, чем смотреть в глаза. А я ведь не такой… Я — умелый любовник. Я не причиняю боли тем, кого люблю. Но он никогда не узнает об этом, до смерти считая меня… насильником и подлецом. Я пытался хоть как-то искупить вину. Желал забрать его у Чанакьи, чтобы спасти, а он не шёл ко мне, — заметно было, что слова даются Селевку всё с большим трудом. — Я намекал на ласки и вечную преданность, а он втыкал нож в мою ногу, — наместник красноречиво показал, как именно выглядел удар кинжалом. — Я пытался сделать его другом… солдатом… военачальником… кем угодно! Но он отверг всё. Любил я его аж невмочь было, а он меня ненавидел. А всё оттого, что я убил его тогда и продолжаю убивать.

— Продолжаешь? Он умер! Разве ты забыл? — Амбхирадж заметно встревожился после сказанной Селевком последней фразы. — В картском колодце Чандрагупта погиб. Или нет?

— Умер, — горько усмехнулся Селевк. — Да, я видел его… вчера. То, что с ним случилось — это, несомненно, смерть. Его тело мёртвое. Оно уничтожено полностью. По моей вине.

Селевк попытался налить ещё вина, но не вышло. Сосуд выскользнул из трясущихся пальцев, опрокинулся, заливая пол густой тёмно-рубиновой жидкостью. Амбхирадж едва успел убрать ногу, чтобы не замочить мягкую сандалию из золотой парчи.

Потом встал с места, ловко перешагнул разлившуюся лужу и снова похлопал Селевка по плечу.

— Ты, знаешь, полежи. Я прикажу принести холодной воды и сделать для тебя зелье, избавляющее от похмелья. Скоро тебе станет легче, друг.

И Амбхирадж торопливо вышел из покоев наместника, размышляя о том, как мало, оказывается, он знает душу человека, восемь лет прожившего рядом с ним в одном дворце.