— Разве я дал? Ты сама сделала. Да, с небольшой моей помощью, но именно твоё желание создало его.

— Неужели таким было моё желание? — окончательно растерялся царевич.

— Ты словно сама себя не знаешь, — улыбку Ишвара почти невозможно было заметить из-за густой растительности на лице. — О ком думала, пока для тебя держали дверь открытой, то и получила.

— Про Арью думала, — начал загибать пальцы Амбхикумар, не заметив, что впервые, смирившись с превращением, заговорил о себе в женском роде.

— Вот потому интонации твоего голоса теперь похожи на голос того юноши, — пояснил целитель.

— И это не к месту, ведь я — дэви! — рассердилась Амбхика. — Мне нужен нежный и мелодичный голос!

— Так осторожнее надо быть с желаниями, особенно когда открывается дверь в межмирье, — Ишвар бросил ещё небольшую охапку трав в очаг, и приятный запах усилился. — Там возможно всё: менять миры, тело, судьбу — да что угодно. Что ещё мелькало в твоей голове во время превращения?

— Про Селевка думала, — продолжал Амбхикумар. — Ясно, потому и волосы теперь рыжие… И про самраджа вспомнила! Ну а как иначе? Он прекрасный, как Сурьядэв.

— И глаза получила, как у императора… А о взаимной любви разве не мечтала? — хитро спросил Ишвар.

— Да, — Амбхика потупилась. — Хотела поскорее… Хоть кого-то.

— Так в чём дело? Или царевна Дурдхара недостаточно нежна с тобой?

— Но я хотела мужчину!!!

— Чем не мужчина та, полюбившая тебя сейчас?

Амбхика оторопела.

— Не понимаешь? — засмеялся Ишвар. — А и понимать нечего. Дурдхара должна была родиться царевичем, но супруга Махападмы возжелала родить дочь, ибо воспитание сына и семи пасынков утомило её. Царице захотелось хоть раз вырастить девочку. Её желания переплелись с намерениями ребёнка — и вот что вышло. И у твоей матери получилось всё схожим образом, только в обратную сторону. Она отчаянно хотела сына, а ты сама намеревалась родиться дэви. Вот всегда говорю я людям: не надо продавливать реальность там, где лучше позволить изначальному потоку течь свободно, иначе плохо будет. Два намерения, одинаковых по силе, смешиваются, и в итоге не счастлив никто. Но люди не слушают, — сокрушённо покачал головой целитель. — Ты-то счастлива теперь, просто сама этого не понимаешь. Коли сильно желаешь, спроси свою Дурдхару, надобно ей мужское тело? Если надобно, привози сюда. Я сделаю с ней то же, что и с тобой, и вы станете идеальной парой.

— Нет!!! — Амбхика наконец опомнилась и ринулась к выходу, забыв про изначальное намерение угрожать Ишвару, требуя возвращения прежнего тела. Оглянувшись напоследок, произнесла твёрдо. — Моя Дурдхара никогда не узнает, что это такое — уснуть девушкой, а проснуться парнем, да ещё чтобы в промежутке между этими двумя состояниями её трогало чудовище! Лапами! Нет-нет! Ни за что! Пусть остаётся собой.

«Чудовище, исшедшее из межмирья, обычно не лапами трогает, а хвостом, хоботком, жвалами или щупальцами», — хотел поправить её Ишвар, но дэви Амбхики уже и след простыл.

— Что ж, — оставшись снова наедине с собой, целитель принялся жечь в очаге следующий пучок трав. — Дело сделано. Спустя двадцать лет вернётся. Придёт сюда со своей царевной, и обе займут моё место на этой горе, чтобы хранить переход. А я опять сменю облик и двинусь дальше. Есть ещё множество миров, где людям требуется помощь…

И старик потрогал серебряную табличку на груди с изображением незнакомого в Магадхе и Таксиле символа, состоящего из одной горизонтальной чёрточки, двух вертикальных и прилепленных к ним снизу галочек, лежащих на боку.

«Никто больше не назовёт меня Эном и не скажет, что речь моя трудна для понимания. Как жаль», — но печали в его мыслях не было. Ишвар Прасад просто продолжал делать свою работу.

— Красавица, я заждался! — Бхаскар окликнул рыжеволосую девушку с редким оттенком глаз, едва завидев её на берегу.

— Благодарю, — Амбхика сложила руки возле груди, а затем шагнула в лодку. — Боги благословят тебя.

— А плата? — с надеждой спросил рыбак.

— Заплачу золотом, — быстро согласилась Амбхика. — Если этого мало, — она протянула рыбаку небольшой мешочек, — то пришлю слугу из дворца, и он привезёт ещё.

— Мне мало уже потому, что хотелось бы плату, как в прошлый раз, — улыбнулся Бхаскар, но деньги взял. — Или чуть больше, — и он осмелился подмигнуть понравившейся дэви. — Эти красные кусты весьма удобные, ты не находишь? Расстелим на траве под ними мою уттарью и…

— Значит так, — решительно промолвила Амбхика. — Ставлю тебя в известность, что мой возлюбленный — царь Магадхи. И наместник Селевк тоже во мне заинтересован. И если я им обоим скажу, что ты покушался на мою честь, то тебе придётся плохо. Да я и сама, как видишь, могу за себя постоять! — Амбхика указала на меч, висящий на боку. — Поэтому бери деньги, идиот, и не пяль глаза куда не следует. Ясно?

Испуганный рыбак кивнул и сел на вёсла.

— Вези меня к моему коню!

— Слушаюсь, госпожа.

Удовлетворённо хмыкнув, Амбхика осторожно опустилась на дно лодки и стала любоваться проплывающими мимо прекрасными пейзажами.

====== Часть 30. Бонусный эпизод. III) Селевк говорит о Чандрагупте ======

Бесшумно войдя в покои Селевка, Амбхирадж застыл на пороге, боясь сделать хоть шаг вперёд. Наместник Таксилы сидел возле стола спиной к вошедшему, уронив голову на руки. По столу были разбрызганы засохшие капли кроваво-красного вина. Несколько капель попали на тунику Селевка, оставив на белой ткани безобразно расплывшиеся пятна.

Несколько мгновений Амбхирадж колебался, сомневаясь, стоит ли проходить дальше, но потом любопытство возобладало над осторожностью. Он приблизился к Селевку и, подвинув сиденье, устроился рядом.

— Что случилось? — негромко спросил он, не слишком надеясь услышать ответ от неподвижно лежащего лицом вниз македонца.

Селевк зашевелился, подавая слабые признаки жизни. Некоторое время он неуклюже ковырялся, пытаясь опереться руками о край стол, чтобы выпрямиться, но ничего не выходило. Ладони соскальзывали, и Амбхираджу показалось, что хозяин опочивальни вот-вот снова уткнётся лбом в столешницу. Наконец, старания Селевка увенчались успехом.

— А, это ты, — пьяно пробормотал он, небрежно махнув рукой в сторону Амбхираджа.

Махарадж Гандхара заметил, что глаза наместника покраснели и распухли, но явно не от чрезмерного распития вина, ибо прежде никакой напиток, даже самый крепкий, не оказывал на него столь плачевного действия.

— Я, — стараясь избрать самый спокойный тон, кивнул Амбхирадж. — Что с тобой? Филипп прибежал в панике. Сказал, ты выгнал всех, в том числе и его, предупредив, будто каждому вернувшемуся снесёшь голову. Такого на моей памяти не было. Вот я и рискнул прийти и спросить: в чём дело?

— Я выгнал их? — на лице Селевка отобразилась напряжённая умственная работа, но, вероятно, выпитое вино не позволяло ему вспомнить о собственных поступках.

— Ты, — подтвердил Амбхирадж. — Но ещё не поздно вернуть. Филипп беспокоится, и он придёт по первому зову. Главное, чтобы ты позвал.

— Не хочу никого видеть, — грубо отрезал Селевк. — И ты уходи. Я желаю остаться один.

— Ты можешь рассказать, что произошло? — Амбхирадж придвинулся ближе и коснулся плеча Селевка, готовый в любой момент отдёрнуть руку, если последует удар или нападение. Однако наместник был не в силах нападать.

— Только сегодня я осознал: именно я убил его, — неожиданно сказал он. — Не Чанакья, не Дхана Нанд, а я.

— Кого?! — не понимал Амбхирадж. — Кого ты убил, если войны в Гандхаре уже несколько лет не было?

— Чандрагупту. Раба Дхана Нанда.

Лицо махараджа вытянулось. Он молча смотрел на Селевка, искренне недоумевая. Наконец, вымолвил:

— Это случилось год назад! Зачем ты вспомнил о нём? К тому же он заслужил смерть. Этот бунтовщик был настоящей занозой в заднице. Тот, кто предал первого господина, однажды предаст и второго. Такие союзники Таксиле не нужны. Ты правильно поступил, убрав его с дороги.