— Сказал. Но он всё равно поплыл, даже рискуя потерять голову. Говорит, моя жизнь ему дороже собственной. И, поверь, был бы жив Бхадрасал, случилось бы то же самое. Ну и как после такого я могу убить аматью? Нет, не могу.

— Он по-прежнему мне не доверяет, — с обидой произнёс юноша. — Смотрит, будто на закоренелого преступника.

— Тебя это не должно беспокоить. Аматья скоро привыкнет к мысли о том, что ты жив и больше не представляешь угрозы. Продолжай грести.

— А почему ты так уверен, что отшельник поможет? — задумался Чандрагупта.

— Если он спас тебя, когда ты был отравлен нагпушпой, стало быть, к нему надо обращаться и сейчас, прежде чем мы начнём ходить по другим ашрамам. Нагпушпу все считают смертельным ядом, от которого нет спасения, однако Ишвар Прасад сумел тебя поставить на ноги почти мгновенно! Я доверяю ему. Если он однажды спас тебя от одной отравы, то вылечит и от другой.

— Мура сказала, он умер. Якобы ты его убил, — Чандрагупта вздохнул. — За то, что он не пускал тебя в хижину.

— Мура? — хмыкнул Дхана Нанд. — Откуда ей знать, что случилось после того, как она сбежала, прихватив тебя? Да, я ранил старика, и рана была довольно глубокой. Но, опомнившись, я приказал Ракшасу забрать брамина в Магадху, где мои лекари выхаживали его четыре пакши подряд. Я предлагал ему остаться во дворце, но он сказал, что если будет жить не на своей горе, то потеряет связь с какой-то силой. Кто его знает, что у него за сила такая? Я не стал удерживать отшельника против воли. Отпустил. Хотел наградить, но он ни золота, ни камней драгоценных не взял. Даже одеяния шёлковые и сандалии из кожи антилопы назад вернул. «Не надобно мне, — сказал. — Я беру, что даёт богиня Притхви, а сверх того мне ничего не требуется». И ушёл, — император вздохнул. — Жаль! Уникальный целитель. При дворе он бы очень пригодился.

Некоторое время царило молчание.

— Ты не злишься, что я запретил тебе присутствовать на площади, когда вспыхнул костёр? — спросил вдруг Дхана Нанд.

Чандрагупта отрицательно мотнул головой, но при этом отвернулся и стал пристально смотреть на воду. И на весло налёг сильнее.

— Всё-таки злишься, ибо хотел пойти и увидеть его живым в последний раз, — снова недолгая пауза. — Чандра, это был вопрос твоей безопасности. Брамины обожают проклинать врагов в миг смерти, и эти проклятия, к сожалению, сбываются. Я не хотел, чтобы перепало тебе. Чанакья вполне мог это сделать, если бы ты стоял прямо перед ним! Он бы не сдержался. А нам сейчас только проклятий не хватало. Ракшас вон пришёл чернее тучи после того, как прах Чанакьи развеяли над Гангой. Ему тоже тяжко было, они же дружили в детстве, и только потом их пути разошлись. Аматья долго отмалчивался, а потом выдал, что ему предрекли смерть в забвении, а империи Нандов — крах и гибель. Вроде того: «Я умираю, но явится другой, сильнее меня, и он сокрушит тирана Магадхи!» Ну, я всё сделаю, чтобы такого не случилось, конечно.

— Я тоже, Дхана. Пока жив — не позволю.

Чандрагупта с остервенением заработал веслом, и Дхана Нанд следом за ним удвоил усилия.

— Можно было приказать грести кому-то из слуг, но я так хотел побыть с тобой без лишних ушей под боком… После всех этих лет я страшно соскучился. Хочу каждый миг проводить рядом. Правда, чаще всего это не получается, прости.

Чандрагупта наконец поднял голову и посмотрел Дхана Нанду прямо в глаза.

— Не надо извиняться, Дхана. Всё, что ты делаешь, я поддерживаю. И я, между прочим, тоже страшно скучал!

Обняться и соприкоснуться губами на глазах у всех они не рискнули, и Чандрагупта до самого завершения их путешествия ощущал непреодолимое желание сделать это.

Они миновали излучину и остановили лодку возле кустов, цветущих красными цветами круглый год. Названия этих растений, скупо торчащих из воды, никто не знал, разве что, возможно, отшельник, к которому они прибыли?

Воины Ракшаса расчистили им путь, и путники беспрепятственно прошли через заросли терновника, начав своё восхождение. На гору они поднимались все вместе, но по приказу Дхана Нанда воины и аматья остались снаружи на значительном расстоянии от жилья брамина. В хижину вошёл только император и Чандрагупта.

Ишвар Прасад был занят тем, что, сидя на циновке, пел незнакомые мантры и измельчал мелкие зелёные плоды, похожие на фасоль, в глиняной ступке. По жилищу плавали ароматы тмина и гвоздики.

— Намасте! — Дхана Нанд поприветствовал брамина, сложив руки возле груди. — Наверное, вы забыли, кто я?

Ишвар Прасад обернулся и расплылся в улыбке, поднимаясь с места и учтиво кланяясь.

— Намасте! Как забыть императора Магадхи, который сначала едва не лишил меня жизни, а потом своим сильным стремлением вернул моё дыхание обратно в тело и даже хотел сделать меня старшим лекарем? Я всё помню. И юношу тоже, — старик указал кивком на Чандрагупту. — Он — тот, кого принесла на своих плечах страдающая мать, умоляя спасти его. Змеиный цветок — опасная штука. Ещё немного, и парень бы погиб, — покачал старец головой, вспоминая прошлое. — Я рад, что успел тогда приготовить лекарство.

Чандрагупта склонился перед целителем, коснувшись его стоп.

— Я вам вечно благодарен. В прошлый раз мне пришлось исчезнуть, ничем не заплатив за своё спасение, но сейчас я готов исполнить любое ваше желание. Скажите, что вам угодно? Любую посильную помощь я окажу.

Ишвар Прасад пригладил седую бороду и снова уселся на циновку.

— Да о чём мне, старику, просить? Даже и богов-то молить больше не о чем. У меня есть жилище, еда, вода, гора Рамбха, давшая мне приют. А больше ничего не надо. Лучше говорите, что привело вас ко мне. Я чувствую, кому-то из вас снова требуется помощь?

— Да, — Дхана Нанд, уняв дрожь нетерпения, вынул из-за пояса свёрнутый пергамент и подал его отшельнику. — Прошу, взгляните на рецепт снадобья и скажите, насколько оно опасно, если пить его непрерывно в течение года?

Ишвар Прасад тревожно взглянул на Дхана Нанд, потом на Чандрагупту, развернул пергамент и некоторое время безмолвно его изучал. Неожиданно переменился в лице.

— Кто из вас двоих пил это? — взволнованно спросил он, утирая краем накидки обильный пот, выступивший на лбу.

— Я, — признался Чандрагупта.

Брамин уронил пергамент, в ужасе воззрившись на юношу.

— Ты, конечно, не ведал, что творишь? — задал он вопрос, и на сей раз в его лице не было и намёка на улыбку.

— Нет, я знал.

— Тогда ты получил желаемое. И мне не понять, зачем ты пришёл сюда? — Ишвар развёл руками.

Чандрагупта встал на колени и низко склонился перед отшельником.

— Я не могу рассказать всего, но когда я решился на такой поступок, мне хотелось умереть, и было всё равно, что случится с моим телом. Теперь я сильно сожалею. Умоляю, если есть хоть малейший шанс исцелиться… Научите, как исправить содеянное!

— Вас умоляю также и я, — трудно было поверить, что великий император Магадхи способен просить кого-то, но Дхана Нанда сейчас не волновало чужое мнение. Тем более, рядом не находилось никого, кроме старого отшельника и самого любимого на свете человека.

Ишвар Прасад снова оценивающе посмотрел на внезапных гостей, покряхтел и поднялся с места. Достал с одной из полок, приколоченных к стене хижины, стопу пальмовых листьев и долго рылся в них, выискивая что-то. Дхана Нанд и Чандрагупта, не имея сил сдерживать волнение, несколько раз обменивались мимолётными касаниями рук, чтобы успокоиться. Старик, казалось, на их невинные ласки не обращал внимания, но когда заговорил, посетители одинокой хижины убедились — Ишвар заметил всё. Подняв глаза на Чандрагупту, отшельник вдруг спросил:

— Прикасаясь к ладоням императора, что ты сейчас чувствуешь, сынок? И второй вопрос: когда вы остаётесь наедине, каковы твои ощущения от ласк, подаренных твоему телу? Мне необходимо это знать, чтобы назначить лечение.

Чандрагупта утратил дар речи и поначалу не смог издать никаких звуков, кроме невнятного мычания. Дхана Нанд тоже оторопел и лишь во все глаза смотрел на любопытствующего аскета.