— Я считала его достойным учителем, праведником, была уверена, что он почти святой! Как он мог тебя осквернить? Да ещё изготовить зелье, отравившее твоё тело? Нелюдь, пишач! Место ему в Патале. А ещё говорят браминов нельзя убивать! Нет, таких, как он — можно! Кто теперь подарит мне наследников? А другого юношу сыном я называть не желаю. Я и так потеряла сначала родного сыночка, потом Вирабхадру… Тебя потерять не могу. Я привязалась к тебе так сильно! Но кто же родит мне внуков?!

Чандрагупта ощутил, как пол снова начинает качаться под ногами.

— Ты о чём, мама? — еле шевеля языком, спросил юноша. — Откуда ты взяла всё это? Чанакья многое натворил, но меня не осквернял точно.

— Тебе не надо стыдиться того, что он сделал! — глаза махарани метали молнии. — Это ему следует опускать глаза до самой смерти после содеянного! Я никогда Чанакье этого не прощу! Пусть сгорит в огне тот, кто посмел тронуть моего сына! Он мне больше не учитель.

— Но откуда тебе это известно? — Чандрагупта понизил голос, заодно пытаясь утащить Муру как можно дальше по боковому коридору в сторону пустующих покоев. Ещё не хватало, чтобы их беседу кто-то услышал.

— Как же не знать? — всплеснула руками Мура. — Когда Дхана Нанд ворвался в убежище, первое, что он закричал, ухватив Чанакью за косу и ударив его головой об стену: «Я убью тебя, пишач проклятый! Ты виноват, что Чандрагупта был осквернён! Я его изгнал по твоей вине!» А потом они сражаться начали, и почти ничего не было слышно, но про зелье, отнявшее у тебя мужскую силу, я разобрала. Вспомнив про снадобье трижды, император сам себя привёл в неистовство и победил ачарью. Но я-то в тот миг думала только, каково тебе… Бедный сынок!

Чандрагупта мысленно застонал. Переубеждать названную мать, пересказывая ей истинную версию случившегося, не хотелось. Но Мура вдруг сама задумалась над противоречащими друг другу фактами.

— Погоди, когда Дхана Нанд изгнал тебя из дворца, то причина была в распитии вина с Селевком. Тогда при чём тут Чанакья?

«Почему то, что я тщательно пытаюсь скрыть, становится в итоге достоянием многих?» — отчаянно размышлял Чандрагупта в этот момент.

— И почему Дхана Нанда так волновало, что тебя кто-то осквернил? Даже больше, чем то, что мы строили заговор? — Мура погрузилась в глубокие раздумья, несвойственные ей прежде. Наконец, размышления завершились успехом. Интуиция вывела махарани на верный путь. — Сынок, а что происходит между тобой и Дхана Нандом? Почему он мстит за тебя, если ты — его враг? Или ты не враг?

— Пойдём в комнату, — выдохнул юноша. — Если она у тебя есть.

— Да, но не лучшая… И ко мне приставили шпионку. Она следит, чтобы я не сбежала. Ей приказали не оставлять меня без присмотра ни на миг, но я ей заткну уши. Пусть смотрит на нас, но слушать ей будет нельзя. Идём.

Чандрагупта отправился следом за Мурой, внутренне содрогаясь от мыслей о том, какой ужасный разговор ему сейчас предстоит.

Открытие о том, что её названный сын является возлюбленным Дхана Нанда, и их отношения начались пять лет назад, далось бывшей махарани нелегко. Мура то рыдала, то выкрикивала что-то нечленораздельное. Похоже, служанка, стоявшая у дверей и наблюдавшая за ними, прекрасно всё расслышала даже с заткнутыми ушами, учитывая, какой шум устроила Мура. Однако стоило упомянуть о планах по восстановлению Пиппаливана, и махарани взбодрилась.

— У тебя будет и второй названный сын — Малаякету, — продолжал расписывать ей выгоды её нового положения Чандрагупта. — И, я уверен, Стхул не откажется быть третьим. Ведь он и без того притворялся твоим сыном в течение пяти лет! Три сына появятся у тебя, если, конечно, не возражаешь.

Мура растроганно всхлипывала, размазывая слёзы по лицу.

— Я не возражаю! Я вас всех люблю. Но как будешь жить ты? — сочувственно вопрошала она у Чандрагупты. — Ещё и с этой греховной страстью, бездетный… О боги!

— Самрадж сказал, что объедет все ашрамы ради меня. Однако если даже я исцелюсь, то не смогу ни на ком жениться. Я не предам самраджа, ведь только он и важен для меня. Женщин никогда не будет в моей жизни.

— А я как же? — обиженно надула губы Мура.

— Только ты и будешь, — быстро поправил себя Чандрагупта, — но другие не войдут в мою жизнь. Там есть место только для тебя!

Мура довольно улыбнулась. Определённо, ей польстила мысль о том, что она навсегда останется единственной женщиной в судьбе Чандрагупты.

— Что это? — сидя в саду под апельсиновым деревом, Дхана Нанд смотрел на протянутый ему смятый пергамент, колеблясь, стоит ли принимать странное подношение.

— Бери.

Пергамент упал на колени. Селевк опустился рядом на сиденье. Отпил из золотой чаши манговый сок.

— Что внутри? — Дхана Нанд по-прежнему не прикасался к пергаменту. — Лучше сразу признайся.

— Рецепт снадобья, лишившего твоего возлюбленного силы.

Дхана Нанд хотел было в ярости выбросить пергамент, но Селевк быстро остановил руку императора.

— Да, так вышло, что я обо всём знаю. И я сожалею. Парень тебя так любил, что невольную свою измену воспринял как конец всему, и вот таким изощрённым способом покончил с собой. Я с трудом могу себе представить столь огромную жертву и настолько сильные чувства, которые могли привести его к подобному решению.

— Уходи. Убирайся, — процедил Дхана Нанд сквозь зубы.

— Я не насмехаться пришёл. Я слышал, ты собираешься путешествовать по ашрамам и искать противоядие. Так вот, мои целители сказали: его нет. Средство Чанакьи — та ещё дрянь. Оно убивает тело безвозвратно.

— Не желаю ничего слышать! — Дхана Нанд поднялся на ноги. — Если не уйдёшь ты, я сам уйду.

— Да послушай! — Селевк тоже разъярился, выплеснув остатки сока в траву. — Вот перебивать наладился! Я просил лекарей четыре года тому назад, когда только узнал, что Чандрагупта отравил себя, сделать всё возможное, чтобы отыскать противоядие. Они не нашли, но рассказали много любопытного. Таких снадобий, лишающих мужской силы, существует три. У каждого свой состав, и учёному, который возьмётся делать лекарство, если ты такового вдруг найдёшь, крайне важно будет узнать, какое из трёх снадобий пил Чандрагупта. От Чанакьи ты не добьёшься ничего. Он знает, что умрёт до того, как ты покинешь Таксилу, и единственное его желание — заставить тебя страдать. У моих лекарей сохранился рецепт, написанный его рукой. Чем пытать этого бхутова брамина, выведывая у него состав зелья, просто засунь свою гордость поглубже, прими от меня пергамент и таскай его везде с собой, пока ищешь целителя. Однажды точно найдёшь, я в тебя верю. Если лекарь спросит, какую отраву пил Чандрагупта, отдай ему пергамент. Это повысит ваши шансы на успех, ибо противоядие можно сделать, лишь когда известен точный состав яда. И да, я тоже хочу верить, что средство найдётся! И тогда я буду считать это знаком того, что я прощён.

Дхана Нанд посмотрел на свою руку с зажатым в ней пергаментом, потом — на Селевка.

— Неужели ты сейчас снова помогаешь мне? Вероятно, потому что боишься войны?

— Думай, как хочешь, — небрежно буркнул Селевк и вдруг добавил. — Буду молить за вас всех богов Олимпа, познавших мужскую любовь и оттого способных вас понять…

Дхана Нанд некоторое время стоял неподвижно, а потом протянул руку Селевку, и македонец охотно пожал её.

====== Часть 25. Отшельник на горе ======

— Обязательно ему было тащиться за нами? — Чандрагупта старался грести, попадая в ритм с Дхана Нандом.

Каждый раз, когда он оглядывался, ему становилось не по себе, поскольку следом за их кормой на небольшом расстоянии двигалась целая флотилия лодок. На носу ближайшей, украшенной вдоль борта пластинами из слоновой кости, стоял неподвижный Ракшас и не сводил напряжённого взгляда с императора, словно боялся, что Чандрагупта вот-вот выбросит повелителя Магадхи за борт.

— Уединиться невозможно, — продолжал ворчать Чандрагупта. — Ты же сказал аматье, что мы сами справимся, и нам сопровождающие не нужны? Эта поездка — только для нас двоих?