— Что?! — задохнулся Ракшас, вскакивая с места и догадавшись, наконец, в какую ужасную беду попал его повелитель.
Дхана Нанд, ненадолго умолкнув, подождал, пока аматья успокоится. Отдышавшись, первый советник уселся на место и ухватился за протянутую ему руку Дхана Нанда, крепко сжав её. Хотелось орать на всю опочивальню, призывая проклятия на голову умершего бунтовщика, но Ракшас сдержался.
— …но я — глава государства, — спокойно продолжил Дхана Нанд, — и обязан исполнять собственные законы, которые гласят, что любой предатель должен быть казнён. Если я помилую одного бунтовщика, имея к нему сердечную склонность, то создам опасную ситуацию, когда кто-то другой, тоже предавший своего царя, будет просить о помиловании, ссылаясь на то, что до него заговорщиков уже прощали. Я не мог создать такую ситуацию. И убить его не мог. В то же время я знал: если Чандрагупту убьёт любящий воин в честном бою, душа этого предателя достигнет Дэвалоки. Сначала я собирался отправить его в лучший мир своими руками с единственной целью: после смерти встретиться с ним… Не вышло, — Дхана Нанд почти с ненавистью посмотрел на собственную увлажнившуюся от волнения ладонь. — Когда мне донесли, что заговорщики идут к Паталипутре, их три с половиной тысячи, с ними Чанакья и Чандрагупта, сердце моё разорвалось. Я твёрдо решил: никто теперь не остановит меня. Я непременно его уничтожу, ибо он перешёл все границы. Он связался с Селевком, а теперь ещё и с проклятым Чанакьей! Однако стоило увидеть его глаза там, на дворцовой площади, услышать, как беспомощно он пытается обвинить меня в своих же грехах, я понял, что снова проиграл. Ненависть и горечь, перемешанные с растоптанной любовью — худшее сочетание! Я заметил, как распухает его рука. Такая характерная иссиня-багровая опухоль, которую ни с чем не спутать! Он отравился нагпушпой, пока вёл свою армию через лес. Мир перевернулся, стоило мне осознать: ему не выжить. Умирал тот парень, которого я совсем недавно держал в объятиях, а он лгал мне о любви, но делал это так убедительно и красиво! И уже стало неважно, помилую я его или нет, скажу о своих не угасших до сих пор чувствах или промолчу из гордости — с ним всё кончено. И тогда желание мести, чувство долга, гнев — всё испарилось. Картикея, я сражался с ним, как неопытный юнец, боясь зацепить его и причинить лишнюю боль, ведь он и без того страдал. И, конечно, я не сумел убить его, когда он потерял сознание и упал к моим ногам. Пока я стоял и раздумывал, что дальше делать, совершенно забыв о битве, его утащили эти двое — Индра и Стхулбхадра — прямо из-под моего носа. Остальное ты знаешь. Я схватил коня и помчался следом, но не догнал их. В последующие часы места себе не находил, думая о том, мёртв он или ещё держится? Потом шпионы донесли мне об отшельнике, который якобы способен спасти Чандрагупту и живёт где-то на высокой горе. Шпионы сказали, Мура именно туда повезла Чандру, но я не верил в счастливый исход. Если даже мои лекари не знают средства от нагпушпы, с чего бы аскет, похоронивший себя заживо на каменистой вершине, где целебных трав отродясь не росло, имел противоядие? Я думал, этот шарлатан только измучает Чандру своим бесполезным лечением и продлит его муки, когда всё, что парню сейчас необходимо — быстрая смерть от моего меча. Я едва не прикончил старика, когда он встал между мной и Чандрагуптой, загораживая вход в хижину. Некогда было объяснять ему, что если Чандрагупта умрёт от яда, то не обретёт небеса для воинов, и мы не встретимся в посмертии, а такого я бы точно не вынес!
Выражение лица Ракшаса сейчас было таким, словно советник сам готовился умереть от яда или неизлечимой болезни. Дхана Нанд даже не замечал, в какое состояние он вверг аматью, вывалив на него всё накипевшее на душе.
— Удивительно, но противоядие сработало. Чандра очнулся раньше, чем я успел убить его. Впрочем, нет… Я бы его не убил. Мои руки словно окаменели и не желали наносить удар. Чандрагупта открыл глаза, но был слаб и вскоре снова потерял сознание. Пока я отвлёкся, Мура ранила меня, а затем явился Чанакья, и завязалась битва. Я потерял след заговорщиков… Если бы не Дахак и Нишумбха, я бы никогда не узнал, что Чанакья с учениками скрылся в Параспуре. Я приехал к Джагат Джале и решил задержаться до самого дня пуджи. Надеялся, что во время празднования непременно обнаружу бунтовщиков, где бы они ни прятались. И когда Мартанд, испугавшись за благополучие своих родителей, привёл меня прямо к Чандрагупте, убегающему через подземный тоннель, я обезумел. Я не способен был думать ни о чём, кроме одного: догнать его, прижать к себе, ощутить тепло его тела! Ничто другое не имело значения. Мне надо было знать, что он всё ещё со мной, в этом греховном мире… Но вместо него я поймал Муру! — взгляд Дхана Нанда на миг стал яростным, но тут же снова изменился, наполнившись скорбью. — Когда Чандрагупта похитил Дурдхару, я ни мгновения не сомневался: он не обидит её. Единственное, за что переживал — каково ей будет одной без меня. Она-то ведь не знала, что Чандрагупта её не тронет, могла испугаться, перестать есть и пить, попытаться наложить на себя руки… Разумеется, если бы она пострадала, если бы после возвращения я обнаружил на её теле хоть царапину, хоть один признак, говорящий о том, что она подверглась насилию, тогда ни боги, ни асуры не остановили бы меня от мести. Моё сердце исчерпало бы вмиг свою греховную страсть! Но ничего подобного не случилось. Дайма осмотрела Дурдхару и принесла известие о том, что моя сестра по-прежнему невинна. Никто не прикоснулся к ней. Но я знаю, это не заслуга Чанакьи или остальных его учеников, а исключительно Чандрагупты.
Ракшас открыл рот, чтобы возразить, но Дхана Нанд не дал ему возможности сказать ни слова.
— Я пришёл в шатёр к Бхадрасалу, когда осада Хава Мехел близилась к финалу. Я сказал ему всё, что сейчас узнал и ты. Я признался, что на самом деле рассвирепел на Чандрагупту вовсе не за тайное распитие вина с Селевком и не за секретные беседы наедине. Я застал того, кто совсем недавно покинул мои объятия, раскрывшим тело для другого. Чандрагупта изменил мне, — видно было, что Дхана Нанду с трудом далось это признание. — Он делил ложе с моим врагом, признавался ему в любви в своих письмах. Они планировали свергнуть меня. Судя по всему, с самого начала в заговоре вместе с ними участвовал и Чанакья. Селевк откровенно глумился, прислав мне незадолго до первого сражения пергамент с письмом Чандрагупты и с припиской от себя: «Прочти и убедись: твоя бесстыжая девка давно моя. Или ты до сих пор в слепоте своей уверен, будто обладал ею первым?» А я ведь действительно был уверен, что обладал первым, хоть и немало удивлялся, откуда Чандрагупта знал столь многое о плотских утехах? Теперь-то сомнений нет: и в этом он солгал. Одни бхуты ведают, сколько мужчин тешились им до меня. Возможно, не только Селевк, но и эти трое друзей… Да и Чанакья тоже. Скольким мужчинам этот предатель отдавался, прежде чем пришёл ко мне?
Ракшас чувствовал, что готов провалиться в Паталу, лишь бы не слышать больше ничего, а император продолжал:
— Два врага сговорились против меня, а тот, кому я доверял, поддержал их заговор. Такую гнусную ложь простить невозможно. Но сейчас, когда он мёртв, я с ужасом понимаю: я способен простить ему даже это, если бы боги вернули его. Я недавно спросил у одного из целителей, бывает ли, что ненависть тайно тлеет в человеке? Может ли быть, что человек не знает собственное сердце? Подвергшийся оскорблению или насилию думает, будто простил обидчика, а на деле продолжает желать ему смерти. Случается ли такое? Целитель, не колеблясь, сказал: «Да, часто бывает именно так!». Много лет назад я убил в бою отца Чандрагупты — махараджа Чандравардана. Чандрагупта уверял, будто готов мне это простить, но, как вижу, ему подобное оказалось не по силам, — Дхана Нанд быстро отвернулся, украдкой вытирая глаза. — И тогда я попросил Бхадрасала вспомнить, как много лет назад он признался, что будет любить каждого, кто дорог мне. И, вспомнив, я сказал: «Убей Чандрагупту, потому что я сам не смогу. Убей его быстро, безболезненно, пожелав ему переродиться в Дэвалоке и встретиться со мной. Если убьёшь его без ненависти, зная о том, как он мне дорог, то всё получится!». Но Бхадрасал не смог… После того, как он узнал правду о наших с Чандрагуптой отношениях, его рука стала такой же слабой, как моя. Именно я сгубил Бхадрасала. Я забрал у Даймы сына и с этим мне придётся теперь жить. Как и с этим тоже, — неожиданно для Ракшаса Дхана Нанд открыл свою грудь, приподняв край драгоценного ожерелья, и показал тонкий, почерневшей от копоти браслет, спрятанный внизу. — Изменник мёртв, но и я умер вместе с ним. Я просто жду освобождения и встречи с его душой. Стремясь приблизить этот день, я развяжу войну со всеми государствами, до которых смогу добраться, и либо выиграю все битвы, либо погибну. Скажи, аматья, ты поддержишь меня? Будешь сопровождать в сражениях?
