— Иллюзию? Погодите, учитель, так трон ему будет возвращён? — изумлённо переспросил Чандрагупта.

— Конечно, — Чанакья снова заулыбался. — Думаешь, я — ужасное чудовище? Я — брамин, а не убийца. Учитель, а не тиран. Как я уже сказал, моя задача — исправить чью-то душу, а не уничтожить её. Как только Дхана Нанд осознает свои ошибки, мы вернём ему трон, и перед нами окажется совсем другой царь. Он начнёт прислушиваться к нуждам людей, а не казнить всех подряд из прихоти. Магадха получит идеального повелителя — сурового к врагам, мягкого к народу. Разве это всё не достойная цель?

— Наверное, достойная, — Чандра задумчиво кивнул.

— Так надо постараться ради такой хорошей цели. Тебе и мне, — и ещё раз, будто невзначай, обласкав плечи своего ученика, Чанакья покинул комнату.

— Чандра, он прав, — Дхум подошёл ближе к Чандрагупте. — «Если шёпот не слышат — закричи». Как верно сказано! Тебе придётся кричать, чтобы самрадж прислушался, другого пути нет.

— Мне тоже понравилось сказанное ачарьей, — торопливо согласился Индра. — Что-то есть в его словах, это отзывается в моём сердце. Если ты войдёшь в столицу как победитель, самраджу придётся поговорить с тобой на равных, а не как господину с провинившимся рабом. И ты ничего не теряешь, потому что уже сейчас ты изгнан и пребываешь в опале. Война — единственный способ получить внимание со стороны того, кто тебе дорог. Поскольку противника, захватившего твой трон, нельзя игнорировать или прогонять палкой, как собаку, самраджу придётся воспринять тебя всерьёз. У него не останется выбора. Тут ачарья полностью прав!

Чандрагупта молчал, подспудно осознавая, что в его душе произошёл новый раскол. Отныне он уже не был уверен, как поступить правильно.

— Каковы ваши успехи, учитель? — Бхайрав оторвался от изучения записей и приподнял голову, когда Чанакья вошёл. — Удалось его переубедить?

— Почти, — Чанакья уселся рядом с Бхайравом и задумался, подперев кулаком подбородок. — Всё ещё колеблется, но чаша весов сильно качнулась в мою сторону. Если я буду продолжать правильно обрабатывать грани алмаза, однажды он засияет тем светом, который нужен мне.

— Но всё же почему вы не стали взращивать в нём желание мести? Почему не сыграли на чувстве гнева, напомнив об унижениях матери и смерти отца? Это было бы вернее.

— Нет, играть на желании мести или гневе сейчас бессмысленно. Чандрагупта всё ещё влюблён. Даже не так: он буквально отравлен собственными чувствами. Кто знает, когда они остынут? Вероятно, не так скоро, как хотелось бы мне, но течение времени нам на руку. Юношеский ум податлив, как глина. Отрезав его полностью от влияния этого ракшаса, я теперь легко смогу вылепить из него что угодно. Не сразу, медленно, но он изменится. Путь в тысячу йоджан начинается с первого шага, и я этот шаг сделал. Я заставил его поверить, будто начинаю не войну, а некий урок с целью перевоспитания царя Магадхи. Я убедил Чандрагупту, что никакого вреда Дхана Нанду причинено не будет, а трон побеждённому мы вернём. Однако стоит Чандрагупте ступить на путь войны, и он уже никогда не сумеет с него свернуть. Скрытые противоречия между ним и Дхана Нандом превратятся в смертельную вражду, и это именно то, чего я желаю. Сражений будет много, но я готов к затяжным битвам. И после первого же открытого противостояния выиграю самое ценное — душу моего ученика. Даже если нам придётся сначала отступить, Чандрагупта уже никогда потом не вернётся к Дхана Нанду. Он останется со мной, и мы либо взойдём на трон, сплетя наши пальцы, либо вместе умрём на поле боя. Но я всё же склоняюсь к намерению выиграть. А теперь скажи, как тебе нравится мой план?

— У вас всегда отличные планы, ачарья, — тонко улыбнулся Бхайрав, склоняя голову перед своим мудрым учителем.

Комментарий к Часть 7. Западня * Голова Афины в шлеме и Ника, держащая венок – изображения на золотых монетах, которые чеканили во времена правления Селевка Никатора.

====== Часть 8. “Отеческая любовь” ======

— Прошу, расскажите, — снова заговорил Бхайрав, — меня снедает любопытство. Кто из ваших учеников столь блестяще выполнил работу, выкупив у Лубдхака записи Чандрагупты и написав его почерком письмо?

— О! — засмеялся Чанакья. — Калабхаван. Талантливый актёр. Мастер перевоплощений! Другие ученики разрисовали ему лицо, чтобы было похоже на настоящий шрам, рыжие волосы купили у мастера, искусно изготовливающего виги* и отправили в Магадху. Мы все прибыли одновременно. Селевк отправился во дворец, я — сюда, чтобы встретить Чандрагупту, а Калабхаван — к Лубдхаку. Увидев македонские монеты, Лубдхак не колебался ни мгновения. Притащил кучу пергаментов, и Калабхавану пришлось попотеть, выбирая удачные образцы. Однако этими записями мы бы не обошлись. Необходимо было большее разнообразие слов и их сочетаний в предложениях, чтобы уловить все особенности почерка Чандрагупты. Перед возвращением в Магадху я вовремя вспомнил, как некогда давал Чандре задание пять вечеров подряд записывать за мной под диктовку изречения мудрых браминов. И вот наконец те записи, оставшиеся в доме Шаткара, пригодились. Калабхаван забрал их тоже, вернулся в Таксилу, отдал образцы другому моему ученику, который и выполнил задание. Фальшивое послание отнесли в покои вернувшегося из Паталипутры Селевка. Наместник, следуя нашей с ним договорённости, запечатал пергамент и отправил его Дхана Нанду с остроумной припиской от себя, которую наш ракшас, несомненно, прочёл. Думаю, эта приписка разъярила Дхана Нанда больше, чем само письмо. А послание, как видишь, поспело вовремя, чтобы оказать влияние на разум императора. Я вас хвалю. Вы все молодцы. На каждого могу положиться, словно на себя, снова убедился в этом.

— Всё потому, что мы вас любим, учитель, — порозовев от смущения, промолвил Бхайрав.

Глаза Вишнугупты наполнились слезами счастья.

— Знаю, — растроганно произнёс он. — Вы — мои алмазы, идеальной огранкой которых я всегда буду гордиться. А теперь надо убедиться, что Селевк не остановится на достигнутом и позволит воспользоваться частью своей армии. Никакая помощь не будет лишней. Даже пять сотен изувеченных калек с рудников сгодятся, хоть толку от них, конечно, немного.

Лицо Бхайрава стало беспокойным.

— А если самрадж вас убьёт? Ему ведь ничто не помешает выпустить в вас огненные или отравленные стрелы со стен, когда вы приблизитесь к столице и попытаетесь открыть ворота.

Чанакья улыбнулся.

— Пока впереди войска стоит его «бесценное сокровище», ни мне, ни войску ничего не угрожает. Царь отравлен любовью, как и его изгнанный раб. Вскоре ты своими глазами увидишь удивительную битву, где оба предводителя армий не способны нормально сражаться. Не важно, займём мы Магадху или придётся бежать, но после этого дня Чандрагупта будет только моим, а это значит, что Дхана Нанд так или иначе проиграет. Именно это, Бхайрав, мне и нравится в моём плане больше всего!

— Опять? — неодобрительно покачав головой, Чанакья опустился на глинистый берег рядом с дрожащим от холода Чандрагуптой. — Зачем нырял один и в темноте?

— Не могу уснуть. Особенно после того, как вы сказали, что мы завтра собираемся к Селевку. Я не представляю, о чём с ним говорить… Не могу смотреть на него, не желаю просить его помощи и не хочу слышать его голос! Ненавижу этого человека.

Оранжевая накидка внезапно окутала плечи юноши, а его самого подтянули ближе к тёплому боку.

— Грейся.

Чандрагупта нехотя приткнулся к плечу Чанакьи.

— Зачем вы пришли? Почему бы не оставить меня одного?

— Жалею дурачка, — раздалось в ответ. — Надо ж было исхитриться из всех мужчин Магадхи выбрать истинного ракшаса! Лучше б ты, в самом деле, полюбил Селевка или… Кстати, у Амбхираджа отличный парень растёт. Всего на год младше тебя, но насколько мне известно, играет за ту же команду. Вы бы нашли общий язык.

— За какую ещё «команду»? — пробубнил Чандра, осторожно покосившись на Чанакью.