Оглядев стоящую перед ним фигуру с закрытым лицом, страж спросил у Майтри:

— Клянёшься, что девка, приведённая тобой, именно та, за кого себя выдаёт? Если самрадж опять разгневается, отвечать будешь ты.

— Так открой её лицо и взгляни, — Майтри ничуть не смутилась. — Ни я, ни она не будем против.

— Зачем смотреть? Я и не видал прежде эту Манджулу, поэтому кем бы ни являлась приведённая тобой девица, всё равно не распознаю, та это служанка, либо другая. Если не впущу ту, которая царю надобна, пострадаю я. Если впущу самозванку, опять пострадаю. А мне не хочется отвечать головой за чужие ошибки!

— Ну, решай, что делать, — Майтри явно насмехалась над охранником. — Но если не впустишь девушку, найденную мной с таким трудом, я лично доложу императору о том, что именно ты отказался её впускать, поскольку, как и ты, не желаю отвечать головой не за свои ошибки.

— Так и быть, — поколебавшись, сказал страж. — Но если твоя Манджула скинет во дворце ложный облик и обернётся какой-нибудь Шурпанакхой, Таракой или вообще окажется вишканьей, присланной Селевком, а самрадж начнёт искать виноватого, то я первый обвиню тебя в том, что ты меня ввела в заблуждение. Ясно?

— Конечно, обвиняй! — беззаботно улыбнулась Майтри, хотя внутри у неё всё переворачивалось от страха. — Можешь прямо сейчас бежать и докладывать, но только себя глупцом выставишь, потому что я привела настоящую Манджулу. И я непременно получу награду, вот увидишь.

Охранник ещё раз неуверенно посмотрел на Майтри и её загадочную спутницу, а потом опустил секиру.

— Проходите обе, не задерживайте других!

Чандрагупта и Майтри ступили на дворцовую площадь.

Добраться до царских покоев в сопровождении Майтри ничего не стоило. С некоторых пор Дайма приблизила Майтри к себе, сделав её своей помощницей и заместительницей, поэтому ученица Чанакьи могла ходить практически везде, где желала. Этим преимуществом она воспользовалась, чтобы привести Чандру к дверям царской опочивальни.

— Самрадж не принимает, — сухо промолвил охранник, когда Майтри и ещё одна служанка подошли к царским покоям.

— Но это Манджула, — Майтри указала на свою спутницу, полностью закутанную в покрывало. — Помнишь ведь, как тщательно самрадж разыскивал её некоторое время назад? Я привела её.

— Я знаю одно: мне приказано всех отсылать прочь, кроме аматьи Ракшаса, раджкумари Дурдхары и дэви Даймы, — не моргнув глазом, отчеканил охранник.

— А ты мог бы войти и сказать императору, что нашлась Манджула? — как можно более ласково задала вопрос Майтри.

— Мне приказано никого не впускать и самому не входить! — отрезал стражник. — Если не уйдёте, я позову других слуг и прикажу схватить вас, потому что вы нарушаете покой императора.

Майтри вздохнула и потрепала Чандрагупту за плечо.

— Придётся уйти. Император не желает никого видеть.

Чандра безмолвно кивнул и засеменил мелкими шажками прочь. Завернув за угол и убедившись, что в боковом коридоре никого нет, отбросил накидку с лица и горячо зашептал:

— Меня ничто не остановит, Майтри! Я знаю секретный вход. Проводи меня до прачечной и помоги спуститься в подвал, отвлекая внимание, чтобы другие служанки ничего не увидели. Через подвал я проберусь в темницу, а оттуда — к Дхана Нанду.

— Ты точно обезумел! — запричитала Майтри. — Неужели так тяжело подождать, пока император начнёт впускать в свои покои не только Дурдхару, Ракшаса и Дайму?

— Он может никогда этого не захотеть, а я умру, если придётся ожидать ещё хоть день. Помоги мне!

— Видимо, и я спятила, — Майтри нервно прикусила нижнюю губу, а потом решительно накинула Чандре покрывало на лицо и добавила всего одно слово. — Идём.

Дхана Нанд когда-то сам показал ему этот подземный ход на случай, если придётся прятаться от всех и встречаться тайно. Чандрагупта хорошо его запомнил. Он знал каждую ловушку, каждый изгиб пути… Ничто не помешало ему добраться невредимым до цели. Конечно, сари уже не было таким благоухающе-чистым, собрав на себя всю пыль и паутину со стен и потолка подземного хода. Кое-где ткань порвалась, но Чандрагупта не обращал внимания на подобные мелочи.

Он осторожно приподнял крышку люка над головой и отодвинул её в сторону. В покоях самраджа царила полутьма. Горели пять тусклых лампад на золотой подставке в углу, остальные были погашены.

Тишина. Казалось, будто нет никого. Выбравшись наружу, Чандрагупта на цыпочках приблизился к постели. Дхана Нанд спал, разметавшись по ложу. Почти нагой, в одной сползшей набедренной повязке, кое-как прикрытый поперёк груди тонким покрывалом… Чандрагупта ощутил, как глаза его наполняются слезами радости, несмотря на всю опасность ситуации.

— Дхана, — одними губами прошептал он, падая у ног царя, — Дхана, прости.

Обхватив обнажённые щиколотки руками, Чандрагупта начал неистово целовать стопы, орошая их слезами. Мускулы под пальцами внезапно напряглись, став каменными. Император проснулся.

— Кто здесь? — вскочив на постели, почти ничего не понимая спросонья, Дхана Нанд смотрел в упор, но не осознавал, кто эта девушка в помятом сари, плачущая у его ног. — Кто ты? — повторил он вопрос и тогда Чандрагупта откинул накидку и медленно поднял голову, позволяя увидеть себя.

— Дхана, прежде чем казнить, — а я знаю, что моя смерть неминуема, — выслушай. Умоляю.

— Боги, Чандра… Ты?! — голос Дхана Нанда звучал как-то странно: хрипло, изломанно, но в то же время с едва уловимой ноткой болезненной радости.

— Я. За всё содеянное мне нет прощения! Однако я прошу, чтобы ты выслушал меня. Всего один раз. Это предсмертная просьба, а в последней просьбе в Магадхе не отказывают даже вору или убийце…

Резким движением высвободив свои стопы, Дхана Нанд уселся, спустив ноги с края постели. Несколько раз он глубоко вдохнул, запрокинув голову и пропуская свои локоны сквозь пальцы, будто сквозь гребень.

Чандрагупта невольно залюбовался им. Пламя лампад колебалось, бросая отблески огня и тени на волосы и грудь царя, на его лицо с точёными чертами, на полуприкрытые веками глаза. И пусть кожа Дхана Нанда потеряла свой прежний шелковистый блеск и выглядела бледно-серой, Чандрагупте он всё равно сейчас казался самым красивым мужчиной на свете.

— Говори, — сухо бросил самрадж, глядя в сторону. — Я внимательно слушаю.

Ни капли радости в его интонациях больше не осталось.

— Дхана, я ненавижу себя. Я мерзок. Но, поверь, я никогда не хотел даже пальцем прикасаться к Селевку, настолько он мне противен! Когда я очнулся и осознал, что между ним и мной случилось, единственное, чего мне захотелось — вывернуть своё тело наизнанку и вымыть его в Ганге, а потом умереть. И когда ты изгнал меня, я ушёл к реке. Я принимал омовение снова и снова, но не мог отмыться. И никогда не смогу! Я не знаю, почему со мной произошло такое от одной чаши вина. Это безумие… Да, я потерял рассудок. Но, поверь, ни на одну минуту я не желал Селевка! Ни наяву, ни во сне, ни пьяным, ни трезвым он мне не нужен. Я люблю только тебя, клянусь жизнью!

Чандрагупта сделал паузу, чтобы набрать в лёгкие побольше воздуха, а потом продолжил:

— Случайно, блуждая среди людей, от одного вайшьи я вдруг узнал, что бывают такие травы… Если добавить их в вино, они могут усыпить часть человеческого разума, оставив только животные инстинкты. Человек сходит с ума. Он становится подобен зверю. Мне кажется, именно это и случилось со мной. Что если такую настойку Селевк подмешал мне, желая отомстить нам за своё публичное унижение после победы над Десмондом? Это объяснило бы, почему я потерял контроль над собой, выпив совсем мало, хотя порой у тебя в покоях я выпивал по три чаши мадхвики и по пять порций бханга, но не чувствовал опьянения.

— Какая интересная версия развития событий, — голос Дхана Нанда звучал абсолютно бесцветно. — И зачем же Селевку было опаивать тебя?

— Селевк давно хотел отомстить тебе, женившись на Дурдхаре, чтобы мучить её и делать тебе больно, но ты правильно об этом догадался и не выдал раджкумари замуж за него. Тогда он, узнав через своих шпионов о нас с тобой, мог пожелать отомстить тебе с моей помощью. И сделал это, притворившись, будто желает наладить отношения. Если бы он не сказал, что желает мира между Магадхой и Таксилой и не попросил меня выпить за дружбу между государствами, я бы не привёл его к себе. Он обманул меня, предложив «чашу примирения», и я так глупо поддался… Это было ужасной ошибкой, но я никогда по доброй воле не позволил бы Селевку прикоснуться ко мне! Он чем-то опоил меня, я почти уверен.