Майтри молчала, судорожно стиснув в пальцах ручку корзины.

— Вы надолго там застряли? — Индра осторожно заглянул под прилавок. — Нам с Дхумом торговать надо. Может, в другое место отправитесь беседовать? Шаткару не понравится, что я упустил множество покупателей по вашей вине.

— Да-да, я ухожу! — Майтри ловко выбралась из-под прилавка и почти бегом покинула рынок. Чандра печально посмотрел ей вслед.

— Не удалось уговорить на второе свидание? — сочувственно спросил приблизившийся Дхум.

— Не знаю, — задумчиво протянул Чандрагупта. — По-моему, стоит подождать пару дней, прежде чем делать выводы. Либо она вернётся, либо…

Он умолк и принялся сортировать груши, отделяя целые от помятых. Дхум успокаивающе похлопал Чандру по руке:

— Если не с ней, значит, с другой повезёт. И ты всегда можешь посвататься к Субхаде. Ну, если разбогатеешь, конечно, потому что Сукхдэв — та ещё сволочь. Сказал мне когда-то, что отдаст дочь только за преуспевающего торговца, а не за такого босяка, как я. Ну, я не то чтоб сватался, просто почву прощупывал… Но если тебе нужна Субхада, про меня забудь. Я тебе не соперник, от всего отказываюсь заранее. Понимаешь?

— Ага, — Чандра коротко кивнул, не желая выдать своих истинных чувств.

Майтри вернулась гораздо скорее, чем Чандрагупта предполагал. Раньше, чем торговый день закончился, девушка снова явилась с корзиной, накрытой тёмной тканью. Внутри лежало ярко-оранжевое сари, ножные и ручные браслеты, изящный пояс из серебра и длинная непрозрачная накидка.

— Вот, — порозовев, как утренний лотос, Майтри протянула корзину Чандрагупте. — Служанки на кухне, единственный раз видевшие эту Манджулу, рассказали, будто она носила оранжевые шаровары с золотой вышивкой. У меня таких одеяний сроду не бывало, поэтому я принесла сари. Давай, переодевайся, если не передумал.

— Не передумал? — у Индры отвисла челюсть, когда он увидел женские одеяния в корзине. — Зачем тебе это, Чандра?

— Собираюсь во дворец. Надо поговорить с самраджем без свидетелей. Придётся переодеться пропавшей служанкой, а Майтри притворится, будто случайно встретила меня на рынке и привела, чтобы угодить императору.

— Ошалел?! — Индра ухватил друга за плечи. — Мученической смерти жаждешь? Ещё и Майтри подведёшь! Ты ведь не служанка.

— Разумеется, нет, но я притворюсь ею ненадолго, чтобы пройти мимо охраны. Майтри пользуется доверием во дворце. Если она скажет, что нашла кого надо, ей поверят.

— Но ты не похож на девицу! — Индра изо всех сил удерживался, чтобы не заорать на весь рынок. — Что если тебя попросят поднять покрывало?! Ты ж не дойдёшь живым до покоев царя!

— По-твоему, я не похож? — Чандра подбоченился. — Да всю мою жизнь Лубдхак твердил, что родись я в женском теле, мне бы это куда больше пошло, потому как лицо у меня, улыбка и даже жесты — девичьи. И ещё говорил, что тогда он бы, наверное, женился… Ну и прочую ахинею по пьяни нёс, — Чандра быстро свернул опасный разговор, заметив, с каким сверхъестественным ужасом пялится на него Индра. — Одним словом, дай я ненадолго спрячусь тут за занавесью, чтобы преобразиться в «мечту Лубдхака».

— Ты сумасшедший, — ошарашенно проговорил Индра. — Абсолютно чокнутый.

— Наверное, — услышал он весёлый голос Чандрагупты из-за занавески. — Когда Дхум вернётся с кувшином воды, передай ему, что пить я не хочу. И вообще постарайся не пугать его сильно. Я рассчитываю вернуться к вам живым ещё до наступления темноты.

— Очень сомневаюсь, — мрачно произнёс Индраджалик. — Тебя точно убьют. И ты сам будешь в этом виноват.

— Лучше пожелай удачи, — высунувшись из-за занавеси, Чандра подмигнул Индре. — Я уверен, на сей раз всё удастся!

— Величайший, срочное послание от Селевка, — почтительно склонившись, Ракшас подал Дхана Нанду перевязанный лентой пергамент.

Император сидел за столом с закрытыми глазами, подпирая лоб обеими руками, и не шевелился.

— Самрадж, вы спите? — аматья осторожно заглянул снизу в лицо повелителя.

— Нет, — хрипло выдавил царь. — Давай бхутово послание, — отняв от головы одну руку, он вырвал пергамент из пальцев Ракшаса, второй рукой продолжая поддерживать верхнюю часть своего тела в вертикальном положении. — Не представляю, о чём этот данав мог написать. Сомневаюсь, что извиняется. Скорее, глумится. Вышвырнуть бы письмо. Изрубить мечом на куски. И сжечь, — сказав всё это, Дхана Нанд отшвырнул пергамент, даже не сняв ленту. — Мне сейчас не то что читать — глаза держать открытыми больно. Каждое слово — пытка. Снадобье, которое помогало, совсем не взяло, а вечер близится, — Дхана Нанд застонал. — Прикажи, чтобы принесли ещё холодной воды. И побольше.

— Два кувшина свежей колодезной воды в царские покои! Пошевеливайтесь! — выкрикнул Ракшас, высунувшись наружу из опочивальни, потом вернулся обратно, с печалью глядя на своего страдающего повелителя. — Только прикажите, Величайший, я изорву проклятое письмо, сожгу его на ваших глазах и напишу Селевку в ответ самое унизительное послание, какое только сумею сочинить.

— Плевать. Впрочем, нет. Развяжи ленту и лампаду подвинь ближе. Сейчас я попробую прочесть, что он там нацарапал. Вдруг что-то важное?

Ракшас молниеносно выполнил всё, что от него требовалось: придвинул лампаду, развязал и расправил пергамент. Советнику было страшно любопытно, что в послании, но он не смел беспокоить государя вопросами, пока тот занят чтением. Согнувшись в три погибели над столом, Дхана Нанд очень долго и внимательно читал. Потом Ракшас увидел, как бледное лицо императора начинает покрываться неровными ярко-красными пятнами. Гневный крик исторгся из груди царя. Он вскочил с места, пнув ногой сиденье, выхватил меч и замахнулся, намереваясь изрубить пергамент на куски вместе со столом из сандалового дерева, за которым сидел.

Первый советник вовремя поймал Дхана Нанда за локоть.

— Умоляю, Величайший! Поганый македонец не стоит того, чтобы вы портили свою прекрасную мебель! Этот стол вам ещё пригодится. Давайте лучше обдумаем, как отомстить за нанесённое оскорбление. Клянусь, мы придумаем, как заставить его заплатить за каждое слово, причинившее вам боль. Если от этого станет легче, я притащу Селевка к вам, отрублю ему все пальцы на руках и ногах и заставлю их сожрать. А потом покончу с собой, приняв ответственность за всё случившееся на себя.

Дхана Нанд тяжело дышал и не отвечал ничего, но и не пытался ударить аматью или разрубить не в чём не повинный стол.

— Отпусти, — наконец, прохрипел он. — Отпусти меня.

Ракшас медленно разжал пальцы. Дхана Нанд задрожал и сел прямо на пол, закрыв лицо трясущимися руками. Советник с ужасом смотрел на то, как ладони медленно переползли с лица на темя и виски, лицо потеряло осознанность, и император начал ритмично раскачиваться взад и вперёд, повторяя:

— Нет… Не надо. Не хочу. Оставьте меня! Не трогайте! Нет.

Опустившись на колени, советник поспешно обхватил своего повелителя за плечи и прижал к себе, как заботливая мать ребёнка.

— Всё скоро закончится, Величайший. Держитесь. Этот приступ тоже пройдёт, как и предыдущие. Никто вас таким не увидит, не беспокойтесь. Я с вами, я буду всегда оберегать вас!

Пергамент по-прежнему лежал развёрнутым на столе, но Ракшас дал себе клятву, что без разрешения императора ни за что не прочтёт его, как бы сильно ему этого ни хотелось.

Стражи у ворот отлично помнили недавнюю историю с поисками Манджулы. Император тогда здорово разгневался, что какую-то служанку внутри его собственного дворца никто не способен найти на протяжении нескольких дней. Потом история забылась, и Дхана Нанд нашёл девчонке замену — смазливого пацана, который развлекал царя днём и ночью, словно являлся заезжим актёром, а не телохранителем раджкумари Дурдхары. Правда, мимолётное увлечение тоже продлилось недолго. Скандал, связанный с изгнанием Чандрагупты, оказавшегося, как поговаривали знающие люди, шпионом Селевка Никатора, до сих пор гремел на всю столицу, а император, впав в ярость, крушил дворцовые покои, пил и отказывался выходить в сабху и рассматривать дела уже семь дней подряд. Зато вдруг нашлась пропавшая бхутова служанка.