— Не отпущу, если не поешь.

В затылке плещется боль, когда она качает головой.

— Это все из-за виски. Я в порядке.

— Да сколько можно?! Кончай заниматься ерундой, Вив!.. Бесишь.

Стеклянный прозрачный сосуд в форме слезы опускается ей в руки. Вопреки, казалось бы, совсем хрупкому материалу, стекло очень прочное и не разобьется, если уронить. Лишь белоснежное напыление на самом кончике слезы смягчает стекло, делает эластичным, и Вивьен без особого труда отламывает его и, ощущая глубокий запах крови, с огромным удовольствием вдыхает полной грудью. Не успевает она глотнуть, как по венам уже начинает закипать собственная кровь, торопя тело жить. Очень возможно, что Якумо перестанет с ней общаться после такого зрелища. Замашки у нее совершенно дикарские, правда что варварские, когда она жадно впивается в отверстие и начинает посасывать вкусную кровь. Тонкая струйка стекает с подбородка, а ей хоть бы что. Она запрокидывает голову все выше и выше — при этом Якумо все это время придерживает ей шею, — и, кажется, вот-вот потеряет сознание.

Мир взрывается тысячью голубых фейерверков, когда Вивьен, закончив, раскрывает глаза. Она облизывает губы, утирает подбородок немного рассерженная за то, что дала слабину перед ним, зато чувствует себя лучше, чем за последние несколько дней: энергия бьет ключом. Чуть отстранившись, Якумо помогает ей занять прежнее положение, и она замечает, как светлеет его лицо, как он озаряется такой счастливой улыбкой, словно готов всю жизнь сидеть на корточках вот так и смотреть на нее.

— Ну а теперь — к оружию! — Якумо придвигает стакан к Вивьен и наливает новую порцию как ни в чем не бывало. — И без тени раздумий — вперед на Амбера!

Наконец они начинают пьянку. Целый час уходит на то, чтобы где уговорами, где угрозами заставить Якумо поделиться с ней онигири. Вообще-то и без еды можно, но вприкуску идет легче.

— К чему все это? — вдруг спрашивает Якумо, закладывая руки за голову. — Зачем отказываться от крови? Перед кем ты выпендриваешься?

Ни перед кем, если честно. Она просто сдалась, вот и все, променяв новую жизнь на бутылку. Вивьен указывает ему на пустой стакан.

Должно быть, вид у нее не шибко умный, потому что следующую фразу Якумо произносит нарочито медленно:

— Ты сильная, но без еды, как мы все, ты не выдержишь.

Тут он прав. Рано или поздно Вивьен все равно нуждалась бы в крови, если бы не хотела впасть в безумство от жажды. Наверное она все-таки покраснела. И как только у него это получается? Сделать все, чтобы она почувствовала себя виноватой?

— Давай не будем, а? Так хорошо сидим.

— Нет, будем, — настаивает Якумо, обновляя ей стакан. — Это ни хрена не смешно, Вив!

Да-да, все эти забавные позывные и сокращения. Куда ж без них? Она старается не думать о том, как они ее раздражают. Хотя ведь понимает, что это неправильно, что раньше никогда не испытывала к ним отвращения. Ей хочется, чтобы он хотя бы раз назвал ее полное имя…

— Пташка, ты меня слышишь?

От этого позывного она, конечно, сразу начинает сердиться.

— Вив, Пташка! Пташка, Вив! — передразнивает она, морщась. — У меня есть имя, Якумо! Меня зовут Вивьен Коллинз!

Смысл последнего предложения доходит не сразу. А потом обрушивается на нее всей своей тяжестью.

Вивьен Коллинз…

Этим именем она представилась Луи, когда впервые встретила его в затхлых катакомбах. Тогда Вивьен хотела протянуть руку для рукопожатия, но заметила на своих пальцах полоску крови. Она давно высохла и выглядела размазанной, будто кто-то пытался ее стереть, но не смог. Кто-то очень слабый. Кто-то, кого она пыталась защитить, прежде чем отправиться одной дальше в лабиринты темных пещер и унылого запустения.

За обрывки воспоминаний почти что невозможно зацепиться. Они ударяют как молния и тут же пропадают… да еще этот ком, застрявший в горле…

— Ты его вспомнила?

Она даже представить себе не может, о ком он говорит. О Луи? О каком-то дне? О ком?!

— Оливер, — уточняет Якумо, когда видит ее непонимание.

— Оливер?

— Оливер Коллинз.

Вивьен осторожно качает головой и молча смотрит на Якумо, не отвечая.

— До того, как тебя нашел Луи, ты и Оливер исследовали катакомбы, чтобы добыть кровавые слезы для других Бессмертных…

Сердце опускается. Она не может вспомнить его лицо даже тогда, когда Якумо в подробностях рассказывает, как ей с Оливером пришлось спускаться в глубины подземелий за кровавыми слезами. Оливер Коллинз… Зачем она взяла его фамилию? Или это стечение обстоятельств, сведших двух однофамильцев? От слов Якумо и собственной памяти пользы ни на грош! Однако воздух вдруг разительно меняется, и в него вплетается запах апельсинов и горячего вина.

Ей почему-то кажется, что так пахло из фляги Оливера, которую он прихватил с собой и возле одной из омел угостил ее. Когда он отвечал на ее вопросы, то постоянно что-то теребил на своей шее.

— Я убила его? — переспрашивает она.

— Тебе пришлось, ведь он обезумел. Его уже было не спасти, Вив…

Неосознанно Вивьен касается ложбинки в том месте, где, как ей кажется, должно было висеть что-то очень маленькое и очень ценное.

Она силится заставить уняться появившуюся в пальцах дрожь… Оливер постоянно гладил их, согревал в своих ладонях, когда ей было страшно.

— Мы были знакомы с ним до того, как я убила Королеву, — в памяти озаряются события далекой давности вкусом его губ, мягких и таких горячих. — Оливер Коллинз… Луи тоже знает?

— Нет… и да. В какой-то степени.

— Как это?

Сутулясь, Якумо опирается локтями на колени и рукой трет глаза, будто со сна. Создается впечатление, что его что-то терзает и останавливает — может, количество выпитого, а может быть, и выражение лица Вивьен, которая цепляется за его каждый вздох как за спасительную соломинку.

— Понимаешь… — начинает он. — Луи ведь был первым из нас, с кем ты познакомилась. Толком-то из него мало удалось выудить подробностей. Это же Луи. Он просто и коротко изложил, что на подступах к выходу из катакомб на вас напал Потерянный, и при виде его… у тебя навернулись слезы. «Должно быть, она его знала раньше» — вот что он сказал. Остальное ты рассказала позже. И только мне.

Ей показалось или его голос сорвался на последних словах?

Однако в другом сомневаться не приходится: Якумо знает то, чего Вивьен не может вспомнить. Более того — возможно, Оливер ушел из памяти гораздо раньше, чем наступила последняя смерть.

— А давно я… Когда… Когда я его забыла?

Якумо сверяется с наручными часами.

— Ровно шесть месяцев назад.

Рука жмется к губам, чтобы с них не слетел судорожный стон. Так давно? Время словно замирает, и весь мир отступает в тень, оставив в ярком световом круге только два слова: шесть месяцев. Они сбивают Вивьен с мыслей, сталкивают в тревожное замешательство. Но вскоре оно уступает место ужасу, скрутившему внутренности. Больше не от самой потери якобы близкого человека — определенно, возлюбленного, если не супруга, — а от осознания того, что она испытывает что-то совсем несовместимое с утратой. Ни боли, ни страданий, ни горя, ни грусти… Только лишь… принятие?..

Вивьен снова тянется пальцами к шее, пытаясь что-то там обнаружить.

— Почему ты не рассказал мне о нем раньше?

— Ты меня попросила.

— Что? — изумляется она. — С какой стати?

— Спроси что полегче… Это случилось у Горы Замерзших Душ. Мы с тобой разведывали ледниковый склон, и ты, подойдя ко мне, сказала, если случится так, что ты умрешь и забудешь Оливера, то я не должен упоминать ни его, ни… тот амулет.

Рука, все это время находившаяся у шеи, резко сдавливает воздух, который заметно похолодел… Таким же холодным оказался зеленый агат на черном шнурке, который она подобрала на том месте, где рассеялся Оливер. Уже безвозвратно.

Вивьен опускает голову вниз. На груди пусто, никакого амулета — ничего, что смогло бы напомнить о нем.

— Почему я его сняла? — задумчиво спрашивает она, оглянувшись на Якумо. — Где тот амулет?