— Лады, — выдыхает она.
Они оба знают — этому не суждено случиться. Не в ее характере прятаться за спинами других, пока идет бой, даже когда нет надежды на победу, так с какой стати затевать об этом разговор? Любоваться видом?.. Что за бред! Она начинает злиться. Хорошие напарники на дороге не валяются. Якумо сам неоднократно повторял это, навязывал свое общество, когда она смогла бы справиться в одиночку. А теперь резко заиграл в героя!
По пути происходят мелкие стычки. Потерянные кричат и сыплют проклятьями, разя арматурой, дубинами, клинками наобум. Они скорее драчуны, чем воины. Они неуклюжи, а шагать по крови так скользко. После того, как несколько Потерянных рассеиваются в душном воздухе, другие задают стрекача. В глазах Якумо опасно вспыхивает азарт погони, и он уже хочет ринуться за самым крупным из них. Вивьен едва удается вцепиться ему в локоть.
— Не надо, — просит она. Ослабевает хватку, но упрямо не отпускает, ощущая заметную дрожь в его теле. — Якумо, не сегодня. Если будем преследовать, то напоремся на засаду.
Он сдается на ее мольбы, бормочет что-то невразумительное, смотря вслед удирающей добыче.
Это странно. Не впервой одним касанием она могла усмирить его гнев, остановить за шаг до драки, за слово до вызова. Он всегда делал это с неохотой, ворчал, и все же…
— О, гляди! — произносит Якумо, кивая ей за плечо. — Еще одна!
Вивьен оборачивается и, к своему удивлению, обнаруживает притаившуюся за валуном спящую омелу, со стороны похожую на тугой нераспустившийся бутон на высоком, до коленей, стебле с пожухлыми листьями.
— Развелось их тут.
Якумо согласно кивает и садится подле растения на корточки.
— Лучше так, чем ничего, — говорит он и проводит кончиками пальцев по голубой толстой ножке. — Увядшая. Надо бы ее разбудить.
— Правда твоя. Сейчас сделаю.
Из сапога появляется складной нож. Ей не привыкать резать себе запястье, чтобы пустить кровь на мертвые корни растений, возвращая им жизнь. Но стоит поднести заточенную кромку к закатанному рукаву, как Якумо ощутимо прикасается к ее щиколотке.
— Подожди. У меня еще осталось, — говорит он, тряся закупоренным фиалом с синей жидкостью.
Вивьен недоверчиво хмурит брови. Она была уверена, что на прошлой омеле запасы с оживляющим эликсиром у Якумо кончились. Как и два года назад, их раздобыть очень трудно — стоят дорого, обычным Бессмертным не по карману, да и торговцы, которые их продают, находятся в очень уж суровых местах.
— Откуда ты их берешь? — спрашивает Вивьен.
— Бывших военных не бывает, Вив. У меня налажены связи с нужными людьми. Плохо только, что я получил этих малышей пару дней назад. Вот если бы удалось их раздобыть гораздо раньше, тебе бы не пришлось себя… — не закончив фразу, он впивается зубами в пробку.
— Поберег бы лучше. Мало ли что. Моя кровь тоже ничуть не хуже справится, и…
Якумо, не оборачиваясь, отмахивается от нее как от назойливой мухи и приподнимает другую руку с фиалом.
— Поздно. Уже без пробки, — он подозрительно щурится на нож в ее руке. — Убирай давай.
Вивьен невольно чувствует к нему благодарность. Меньше всего ей сейчас хочется вспарывать кожу и притворяться с мрачно-решительной миной, будто к боли она уже привыкла и примирилась с нею. Нет, не привыкла. И нет — не примирилась.
Пока она надежно прячет нож обратно, прикрепляя к задним лентам на сапоге, то всего на мгновение ловит взглядом пару синих капель, падающих из фиала на увядшие стебель и корни. Омела тут же расцветает на глазах — бутон распускается, напитываясь жидким эликсиром, чуть меняя окраску с блекло-голубого на насыщенный голубой. Лепестки сверкают, словно выточены из драгоценных камней.
Удивительные растения — омелы, зато Потерянным точно бельмо на глазу. Когда они набрасываются разъяренной стаей и не остается другого спасения, кроме бегства, то выручает омела: она телепортирует в любую другую точку города возле такого же распустившегося бутона. А главное, омелы обладают невероятным даром исцеления, словно чувствуют, когда рядом тело путника изранено, исколото или налито усталостью, и с тихим шелестом, похожим на шепот, испускают лечебное тепло. Хотя название, по мнению Вивьен, глупое и совершенно нелогичное: настоящая омела разрастается на деревьях и не напоминает что-то среднее между цветками и лианами, проросшими в хаотичных местах, иной раз — даже на крышах зданий.
— Я займусь картой, — оповещает Якумо, устраиваясь на валуне. — А ты держи ушки на макушке.
Пока Якумо сверяется с картой, поедая порцию онигири, Вивьен осматривается. Куда ни глянь — однообразная местность, представляющая собой сплошное нагромождение различных надстроек разрушенных кораблей. Как им тут пробраться? Это слишком опасно. Остается полагаться только на зацепки Луи, отмеченные на карте. Возможно, они с Якумо слишком торопились и проглядели нужный им поворот. Чтобы хоть как-то отвлечь себя от сомнительного вида, она отходит в тенек, под отвесный уступ карьера, и принимается рыться в свалке мусора. До схватки с Потерянными это были наваленные друг на друга ящики. Верхний был с карандашами, рисовальным углем и тюбиками жидкой акриловой краски. Когда один из Потерянных, получив между глаз, влетел в ящики, тюбики лопнули и краска растеклась по обломкам и высохшей земле, превратив все в липкое месиво всех цветов радуги. Жалко, конечно. Ева любила рисовать в свободное время, и у нее как раз закончился последний набор красок. Прежде чем нырять руками, Вивьен тщательно подготавливается: снимает длинные перчатки без пальцев, прячет косу под кровавую вуаль, носком сапога отбрасывает обломки, наиболее испачканные густой краской. Наверное, лучше было бы отказаться от этой затеи сразу, как она возникла. С другой стороны, вдруг там было что-то полезное и нужное? Не впервой в подобных залежах барахла она находила что-то действительно стоящее. Может быть, не все тюбики лопнули и парочку выйдет прихватить с собой или повезет и встретятся детали оружия.
Скоро в сумку плюхаются катушка с пленкой, небольшой моток лески, два поплавка и крючки. Пожива смехотворна. Видно, вещи принадлежали рыболову, подрабатывающему художником по выходным. Или наоборот, черт его разберет. Она уж почти собирается встать с корточек, как посреди беспорядка и хлама на глаза попадается кожаный мешочек. Внутри — книга с цветастой обложкой. А вот это уже находка!
С заметным энтузиазмом она натягивает обратно перчатки и спешит к Якумо. Машет свободной рукой у него перед носом.
Оторвавшись от карты, он вопросительно взмахивает бровями и протягивает онигири. В отличие от людей, обычная еда их не насыщает и входит в рацион скорее по привычке, нежели из-за нужды, но в прошлом, до обращения в Бессмертного, Якумо служил в армии, где солдат баловали запасом продовольствия только в виде онигири, и эта еда как прочная нить связывает его с прошлой жизнью и людьми, которые в ней были и которых уже нет. Хорошо, что он помнит… не забывает, кем был, что любил или кого… Она вот не помнит. Любила ли она онигири? Ела ли их?
У нее от человеческой жизни совсем ничего не осталось.
Помнит только, что родилась в затяжном перерыве между огненными шквалами войны и всеобщего хаоса. Помнит, что любила в школе играть на расстроенном рояле. Помнит, что у нее отняли право распоряжаться жизнью, когда единственный спаситель человечества — избранная среди испытуемых девушка, именуемая Королевой, что должна была переломить весь ход войны в пользу людей, — стал его самым большим кошмаром. Помнит, как вынужденно подписывала контракт добровольца о вступлении в программу «Бессмертный», позволяя подсадить себе паразита в сердце, способного оживить даже мертвый мозг. Взамен пришлось забыть как стучит собственное сердце и питаться кровью, чтобы не сойти с ума. Правительство, впрочем, считало это оправданной жертвой: на войне все средства позволительны, особенно, если они действенны. Потом оснащало оружием и боевой техникой и бросало бессмертных солдат в пекло сражений с Королевой. Выбраться живыми удавалось не всем, чаще — никому. Однажды Вивьен тоже не выбралась…
