Неподалёку Петух чистил мерцающие золотом крылья. Он был красив и величественен. Когда на хвост набегала волна, её пенная верхушка окрашивалась в алый цвет. Внезапно Каори осенила идея. Она бережно прижала ребёнка к груди и подошла к Петуху:

– Прошу вас, господин, оживите этого мальчика.

Петух пристально уставился на неё оранжевыми глазищами, словно разбирал душу на составляющие. Каори вздрогнула то ли от этого взгляда, то ли от холодного ветра (мокрое платье приклеилось к животу и бёдрам). С чего она вообще взяла, что этот ёкай может оживить мёртвого ребёнка? Откуда в ней столько наглости? Он поднял Каори с морского дна. Разве это не причина для благодарности?

– Простите… Благодарю за то, что вытащили меня из пасти чудовища, – низко поклонилась. Понимал ли ёкай человеческую речь? Был ли смысл с ним разговаривать?

Петух обернулся к морю и замер в ожидании, всматриваясь в густую черноту, туда, где вода сливалась с небом. Казалось, он что-то услышал или увидел. И вот небосвод немного посветлел, и тонюсенькая, еле заметная розовая полоска очертила горизонт. Наступал рассвет.

Петух прыгнул на Каори и выбил ребёнка из её рук. Она в ужасе отшатнулась, во все глаза пялясь на тельце, лежащее на мокром холодном песке. Тем временем ёкай укрыл мальчика крылом и весь как-то сгорбился и скукожился. А когда из-за моря в розовом свете выкатилось солнце на синее хрустальное небо, он закукарекал так оглушительно и громко, что Каори не выдержала и, закрыв уши ладонями, повалилась на землю. Хотелось убежать, спрятаться подальше от этого звука, которым, казалось, можно было разбудить целый мир. В кукареканьи слились воедино и клёкот, и рёв, и рокот, и грохотанье – самая настоящая мука для ушей, длившаяся бесконечно долго. Звук стелился по воде, растекался, потом взмывал ввысь, нарушая безмятежную утреннюю тишину, тревожил иссиня-зелёные вершины деревьев и расшатывал горы.

Когда же Петух умолк, Каори поднялась на ноги, но вместо великолепной огромной птицы увидела облезлого дряхлого петушка, не больше обычной курицы. Он потоптался на месте и как-то неловко, боком побежал прочь и вскоре взлетел. Каори ошарашенно глядела на петуха до тех пор, пока тот не превратился в крохотную точку.

Раздался стон. Каори опустилась на колени рядом с младенцем и заметила, что кожа его порозовела, а грудная клетка стала подниматься и опускаться, пока ещё неровно, с хрипами, и всё же он дышал. Вот так петух, восхитилась она, подхватила ещё вялого и слабого малыша на руки и побрела по берегу. Начинался новый день и судя по всему новая жизнь. Главное – Каори вернулась в мир людей, а Страна Жёлтых Вод осталась где-то очень далеко. «Как же отыскать путь домой? Великий Сусаноо, помоги мне».

Мальчик, сидя на мшистом плоском камне, с жадностью сосал кусочек зелёной и кислой айвы. Кривился, морщился, но усердно работал зубками и язычком. Подбородок, шея, грудь и худенькие ручки блестели от слюны.

Здесь, в густом перелеске среди лишайников и сосен, малыш смотрелся так же неестественно, как и в расщелине подводной скалы. Каори неуверенно переминалась с ноги на ногу, пытаясь собрать мысли в кучу, но они суетливо, по-муравьиному разбегались. Через несколько часов наступит вечер, и дневная жара сойдёт. Ребёнок голый и голодный. Плоды дикой айвы, которую Каори нашла у входа в перелесок, не в счёт. Они лишь на время отвлекут от голода.

Они долго блуждали по пустынному берегу, лишённому хоть каких-нибудь признаков жизни. Но кроме двух перевёрнутых рыбацких лодок так ничего и не нашли. А потом Каори заметила серые ленты дыма и догадалась, что между перелеском и горным кряжем расположилась деревня. Там можно было отыскать еду и одежду. Вот только как уследить за ребёнком? Совсем скоро он наберётся сил и превратится в непоседу.

Сначала она решила прибиться к какому-нибудь селению и сочинить историю про напавших на неё разбойников. Это объяснит разорванное платье, избитое и исцарапанное тело. Но жабры! Они крупными бугорками выступали из-за ушей, и любое дуновение ветра развеет волосы и оголит эту позорную демоническую примету. Остаётся лишь воровать. Воровать? Каори за все свои шестнадцать вёсен ни взяла ни одной чужой вещи.

Малыш отбросил в сторону айву и направился к Каори. Ползал он хорошо и на ножках стоял крепко. Вон как уцепился за подол платья!

– Ы-ы-ы! – заголосил, протягивая липкие ладошки. Она подхватила его на руки и погладила по спинке, покрытой белесым налётом соли.

– Кто же ты такой? Где твоя семья? Бедняжечка. Животик хочет кушать? Здесь деревня недалеко. Как только ты уснёшь, я пойду и взгляну на людей. Если найду женщину с добрым лицом, подкину тебя к ней. Тебе нужна настоящая мама, ласковая, заботливая. Спи, маленький.

Ребёнок положил головку на плечо Каори и тихонько засопел. Она ощущала, как бьётся крохотное сердечко, как тёплая волна оборачивает их двоих в уютное одеяло. Пришёл на память отец. От мыслей о нём защипало в глазах. Запела:

Могучий, ярый Сусаноо

Присел на вершину горы.

Убил он злодея-дракона.

Прими поклоненья дары.

Каори укачала мальчика и уложила его на мшистый камень. Он немного покапризничал, ища удобную позу, но в итоге улёгся на животик и затих. Конечно, было страшно оставлять его здесь, но и брать в незнакомое место тоже не хотелось.

Девушка побежала по узкой тропинке, по обе стороны которой росли высокие кустарники. Ветки дубов, похожие на костлявые пальцы, сходились так плотно, что образовывали мрачный туннель. Ходили здесь нечасто, наверное, из-за зарослей болиголова. Воздух пропитался насыщенным сладким ароматом, от которого слегка подташнивало. Один дуб привлёк её внимание: на коре ножом кто-то вырезал изображение стрекозы, а под ней – стрелку, указывающую как раз на заросли. Правда, времени поразмыслить над тем, чтобы это значило, не было.

Когда лес поредел, в просветах между стволами Каори разглядела небольшое селение. Покосившееся домики с тростниковыми крышами прижимались друг к другу, как заблудившиеся в чащобе дети. На окраине чернели квадраты огородов. Между двумя камфорными деревьями свисала верёвка с рыболовными сетями. Рыбацкая деревня, догадалась Каори. Интересно, как крестьяне выходили к морю? Проще всего было бы через перелесок. Он узкий, быстрым шагом за минут двадцать можно преодолеть. Но судя по заросшей болиголовом тропинке, этого места сторонились.

Крестьяне копошились на огородах, рядом сновали ребятишки. Каори лихорадочно прокручивала в голове план. Хоть бы успеть, пока малыш спит. Подбежать к ближайшему дому, убедиться, что внутри никого нет. При большой удаче, можно и во дворе что-то найти. Каори много не нужно – кувшин воды, горсть риса и что-то из одежды.

Она сползла с холма. Деревня словно размещалась на дне неглубокой миски, с одной стороны окружённая перелеском, а с другой – цепочкой гор. Позади домов шуршали наделы бамбука. Там-то Каори и спряталась. Вскоре она заметила, как из ближайшего двора вышли двое: старик в красных шароварах и куртке и юноша в коротком кимоно с соломенной корзиной. Каори решила попытать счастья в этом жилище. Сгорбившись, выскользнула из частокола длинных бамбуковых столов и прижалась к глиняной стене. Прислушалась. Тишина. Тогда, обогнув здание, она отворила дверь и вошла внутрь.

После яркого солнечного света глаза с трудом привыкали к полутёмной комнате. Пахло рыбьими кишками и горелым деревом. Босые ступни чувствовали утоптанный земляной пол. Очертания предметов постепенно прорисовывались. Вон в углу аккуратно сложенные корыта, инвентарь для работы в поле и огромный бамбуковый ящик. Слева от входа возвышался деревянный настил с углублением для очага. Туда Каори и направилась. Среди кочерег и железных щипцов под чистым отрезом ткани стояла посуда с остатками еды: отваренные бобы, жареная мелкая рыбёшка и кувшин с фруктовым отваром. Каори, стараясь не шуметь, бережно завернула снедь в тряпицу и собралась уже уходить, но в дверь постучали. Она замерла. Сердце ухнуло, в животе заворочался ледяной ком. Не успела.