Великий Сусаноо, дай исполнить задуманное – пусть матушка не проснётся. Каори прошмыгнул подмышкой отца и, босая, побежала по пока ещё сонной деревне мимо домиков с тростниковыми крышами и низко свешивающимися над верандами карнизами. Взобралась на холм, оставив позади квадраты залитых водой рисовых полей. Как же здесь хорошо! Весь мир как на ладони. Деревушка, примостившаяся в долине, дальше – каменный кряж и бойкая горная река, разливающаяся внизу широким озером. Облака, сияющие рассветным багрянцем, приютились на зазубренных горных вершинах.

Проникнув под тонкое хлопковое платье, холодный резкий ветер покрыл кожу Каори мурашками. Но она не обращала на это внимание, вслушиваясь в гудение дотаку. Матушка ругала Каори, мол, сказки всё это, только гнев богов навлечёшь на себя за легкомыслие. Девочка послушно кивала головой, даже сдерживала себя какое-то время, но вскоре всё равно неслась на холм.

Каори встала ногами на верхнюю часть колокола в форме дуги, срезанной с двух сторон и украшенной орнаментом, и замерла. Вибрация, сотрясая стенки дотаку, поднималась из недр земли и проникала в тело Каори через стопы. Это были самые лучшие моменты её короткой и однообразной жизни. Она больше, чем просто девочка из бедной деревушки, она и есть вселенная.

Солнце поднималось над озером – то богиня Аматарэсу прогуливалась по небосводу, освещая всё кругом своим великолепием. «Великий Сусаноо, дай мне крылья, что бы я взлетела высоко и узнала, что там дальше, за тем кряжем».       Каори с закрытыми глазами переступала на носочках, пританцовывая и напевая:

Могучий, ярый Сусаноо

Присел на вершину горы.

Убил злодея-дракона.

Прими поклоненья дары.

– Эй ты, гадкая девчонка! Сколько тебе раз повторять, не прикасайся к дотаку! – внезапный резкий окрик расцарапал утреннюю тишину.

Каори испуганно взметнула руками и, не удержав равновесие, упала в густую тростниковую овсянницу. Схватилась за голень, на которой заалел глубокий порез – украшение на вершине дуги острые. Подползла к обрыву и увидела у подножья холма троих крестьян с мотыгами и рамками для ношения грузов на спине. Видимо, они шли на рисовые поля и заметили танцующую девочку.

– Тебе говорю, гнев богов на нас накличешь! – взмахнул мотыгой тощий мужчина, и троица медленно побрела прочь.

Каори, путаясь в сухой траве, скатилась по склону, оставляя после себя кровавые следы – крохотные рубины на зелёных глянцевых листьях васаби. Она торопилась к отцу, который по обыкновению перед началом рабочего дня изучал прибрежную полосу. Он искал варёси, пресноводную водоросль для лечения кожных болезней.

– Отец, отец! – кричала Каори, шлёпая по мокрому песку и пугая чернохвостых чаек, целый день летающих от рисовых полей до берега и обратно в поиске червяков и головастиков.

Старик, лицо и шея которого сплошь покрылись глубокими морщинами и коричневыми пятнами, поставил на землю деревянный ящик с длинным пеньковым ремешком, и, обернувшись, удручённо покачал головой.

– Неужто опять на холм поднималась? – спросил он прерывистым глухим голосом. В молодости Тацуо был высок и строен, но после сорока болезнь скрутила его и искривила позвоночник.

– Отец, дотаку зовут меня. Я не могу спать и есть, пока не отвечу на их зов.

– А кровь откуда? Каори-тян, непоседа! Подойди ко мне.

Она поклонилась. На загорелой мордашке расплылась улыбка – отец не сердился, так, журил по привычке. Тацуо откинул крышку на ящике, вынул изумрудного цвета водоросли с треугольными мелкими листиками на спиралевидном стволе и положил их в горшочек. После этого с помощью кремня развёл небольшой костёр и стал выпаривать влагу из варёси. Каори с нескрываемым восторгом следила за руками отца, которые порхали над деревянным ящиком, словно суетливые ласточки перед дождём.

– Смотри, Каори-тян, если варёси подсушить и растереть, получится лекарство, которым можно остановить кровь. Подожди немножко, сейчас увидишь чудо.

Тацуо измельчил в ладонях водоросли и уставился на коричневато-зелёный порошок. Минут пять ничего не происходило, и Каори даже подумала, что отец смеётся над ней, но вдруг порошок стал ярко-красным. Тогда Тацуо усадил дочку на плоский камень и посыпал рану, совсем скоро покрывшуюся бурой корочкой.

Каори было плевать на порез. Она постоянно попадала в переделки: то лоб расшибёт, то колени разобьёт. Но вот близость отца, его нежные прикосновения, даже ворчание, делали это утро особенным.

– На холм тянет от того, что у тебя нет друзей. Не с кем пошалить в свободное от работы время, – заключил Тацуо.

– Никто не хочет со мной дружить. Дети говорят, что я странная. А ещё слабая и тощая, как палка, – шмыгнула носом Каори.

Старик кивнул на одинокую сосну, растущую вдалеке на возвышенности. Искалеченное ветрами, с кривым узловатым стволом это дерево вызывало, однако, восхищение.

– Ты видишь сосну, а я – человека, который несмотря на все удары судьбы имеет мужество и силу, чтобы не покориться. Такого человека, если и пригнут к земле, с корнем не вырвут. Не верь другим, что ты слабая. Если уж это дерево выстояло, ты – тем более.

– Отец, так вы ведь сами похожи на эту сосну!

– Кто знает… Кто знает… Береги себя, дочка. Я, быть может, скоро умру, как богам будет угодно. Хоть бы успеть выдать тебя замуж, – пробормотал Тацуо, собирая вещи в ящик.

– Отец, я же ещё маленькая, – захохотала Каори.

– Пойдём уже, непоседа! Мать, верно, сердится, что ты сбежала.

И они пошли вдоль берега – сгорбленный старик и хрупкая девочка.

***

– Открывай, Тацуо! Эй, открывай! – дверь так тряслась от ударов кулаков, что, казалось, ещё чуть-чуть и стены рухнут.

Каори сидела возле очага и в котелок с варёным просом бросала рубленую зелень и обрезки сушёной рыбы. Она вздрогнула и выронила короткий нож на земляной пол. Умеко, худосочная нервная женщина, кивнула дочери, чтобы та спряталась за деревянной перегородкой. Каори так и сделала, а ещё встала на колени как раз на уровне трещины между рассохшимися досками. Поэтому она увидела, как Тацуо набросил на плечи куртку и отворил дверь. Вошли двое: староста деревни, полный человек с растрёпанным пучком на затылке, и его помощник, однорукий Джуничи.

– Господин староста, что привело вас в такой поздний час? – превозмогая боль в спине, поклонился Тацуо и жестом пригласил гостей в дом.

Джуничи пошатнулся и облокотился о дверной косяк. Каори догадалась, что мужчины выпили слишком много вина, от того и глаза их горели нездоровым блеском.

Староста, уперев руки в бока, прокричал каркающим голосом:

– Мы больше не намерены терпеть! Твою дочь вновь видели на холме. Мы предупреждали, что боги разгневаются за её своеволие. Вы знаете, что вчера сгорел дом почтенного Иоши-сан, а сегодня стала известно, что большая часть южного рисового поля уничтожена саранчой. Когда Каори была маленькой, мы закрывали глаза на её выходки. Что взять с ребёнка? Но она уже выросла.

За перегородку пробралась Умеко и, присев рядом, крепко схватила дочь за локоть. Та тихо ойкнула и с обидой взглянула на мать. Тем временем Джуничи икнул и заплетающимся языком заявил:

– Мы просим… Ик… Нет, мы требуем… Ик… Твоя дочь уже взрослая девушка… Ик… Сколько ей? Шестнадцать вёсен?

Староста решил покончить с мучениями своего товарища, поэтому продолжил:

– Мы требуем, чтобы твоя дочь незамедлительно покинула деревню. Тогда, быть может, милость богов снова вернётся к нам.

Каори почувствовала, как мир вокруг покачнулся. Пол пошёл волнами, стены затрепетали, как кусок ткани под порывом ветра. Затылок похолодел, и сердце почему-то застучало в области горла.

Тацуо схватился за голову:

– Господин, Каори-тян ещё совсем юная. Обещаю, что запру её дома, даже за порог больше не выпущу. Это всё её фантазии. Летает в облаках. Сердце у неё доброе, никакого зла она не замышляет.