Тьма поглощает подсмотренную им картину, застывший в вечности кадр из жизни незнакомых людей, которых он никогда не знал, но которым так сильно, так отчаянно завидовал – их человечности, их недолговечности, их свободе.

Потому что сам он – пленник. Пленник своего предназначения, своего долга и своего будущего. Чудовищный хохот достигает оглушающей мощности в его голове и Кай отчаянно жмурится, закрывает уши руками, пытаясь его заглушить, но это не помогает. Его голова сейчас просто разорвется, лопнет от этого внушающего ужас звука.

А потом происходит нечто странное. Его ноздрей касается новый, незнакомый запах. Каю никогда прежде не доводилось его слышать. Он пряный и сладкий, от него приятно щекочет в носу, а рот наполняется слюной. И в тот самый миг, когда Кай впервые глубоко вдыхает этот запах – ужасающий хохот обрывается на высокой, звенящей ноте. Будто кто-то обрубил его огромным, звуконепроницаемым ножом, как слишком шумный кусок подтаявшего масла. Кай настороженно прислушивается к тишине, каждую секунду ожидая нового взрыва этого хохота, еще более оглушительного, чем прежде. Но тишина никуда не девается, она длится и гудит в своем благословенном безмолвии.

И тогда Кай осторожно раскрывает глаза, медленно отводит руки от ушей.

Он больше не один. Рядом с ним на берегу сидит девочка из той нереальной, призрачной семьи. Он видит её короткие волосы, по которым медными бликами гуляет солнце. На её носу все так же виднеется белый след от муки. Она не смотрит на Кая, её взгляд устремлен на руки, тоже перепачканные в муке. Девочка вертит в пальцах румяное печенье в форме слона – именно его запах Кай услышал еще до того, как открыл глаза. Он вдруг понимает, что все-таки знает этот запах, что он был уже в его жизни (или еще только будет?) и что он… имеет значение.

Когда Кай снова поднимает глаза на лицо девочки, она смотрит на него, в упор, внимательно. На её щеках – светлые веснушки. Прозрачные серые глаза глядят серьезно и сочувственно. Кай приоткрывает рот, но не знает, что ей сказать. Не знает, кто она такая и откуда взялась здесь, но вдруг ясно понимает, что она, эта девочка, как и запах печенья в её руках, тоже имеет значение.

Она молча смотрит на него, и под её изучающим взглядом Кай произносит первое, что приходит ему в голову:

- Стало тихо.

Девочка продолжает глядеть в ответ, серьезно, внимательно, затем один раз медленно кивает.

- Я его выключила, потому что он делал больно.

Она тоже слышала его? Но как? И кто она такая? Откуда он знает её? Потому что он её знает, Кай понимает это, но чувство очень странное: как будто девочку знает он, но в тоже время кто-то другой; как будто он знает её, но в то же время кого-то другого.

- Сегодня день моего обращения. – говорит Кай.

Слова не имеют смысла, но он все равно произносит их. Потому что это его самый большой страх. Потому что это – неотвратимость. И поэтому Кай добавляет:

- Сегодня я всё потеряю. Всё. И всех.

- Да. – просто соглашается девочка, обыденным скучающим тоном, будто соглашалась с тем, что солнце садится каждый вечер. – Но иногда, потеряв одно, вдруг находишь другое. Вот так.

И она вкладывает в его вспотевшую ладонь ароматное печенье. Её теплые пальцы задержались на его руках и Кай перевел на них взгляд. Вдруг увидел появившийся откуда-то пластырь на указательном пальце, морщинку между средним и безымянным, коротко стриженые ногти, покрытые облупившимся черным лаком. Он уже видел это. А печенье было теплым в его ладони и от него исходил пряный, желто-оранжевый запах дома – дома, в который он только что получил приглашение.

…Когда вернулась привычная уже темнота, перед глазами Кая все еще сияли образы реки, печенья и девочки. И после этого он сидит несколько секунд (минут? Или, может, часов?), не шевелясь, не ощущая собственного тела. В его голове снова тихо. Демон молчит, насильно введенный в кому, и лишь его далекое, колючее дыхание касается разума Кая легчайшим холодком.

Ладони начинает покалывать, как будто кровообращение в них было нарушено, а теперь снова заработало. Когда ощущение своих рук возвращается, Кай понимает, что сжимает пальцами чьи-то ладони. Проходит несколько секунд, прежде чем он осознает, что это руки его нового Источника. Не думая, Кай медленно, изучающе перебирает её пальцы своими. Руки Леды маленькие, с мягкими ладонями; шероховатость её пальцев – неизбежная дань её профессии – составляет контраст с плюшевой мягкостью ладоней. Фаланги на её пальцах слегка выступают, и там отчетливо прощупываются тонкие кости. Кай неторопливо, бездумно переплетает её пальцы со своими. Он помнит короткие ногти с полустертым черным лаком. Не хочется выпускать её пальцы из рук. Но она и не отбирает их, возвращает его пожатие, обнимает пальцами его ладонь. Пахнущий пряностями желто-оранжевый пульс ровно и мягко стучит в его пальцы сквозь её кожу, будто хочет просочиться в его руки.

У них получилось. Это не было привычной медитаций – по сути, это вообще не было медитацией. У Кая не было названия для того, что сейчас произошло. Но это сработало. Демон уснул, и Кай лениво плыл в пушистом, сонном облаке покоя и тишины. И сейчас, в этом полубессознательном, но в то же время кристально ясном сознании, Кай понял, что узнал эту женщину так глубоко, так полно, как не знал до нее ни одну другую. Это взаимное проникновение в одночасье перевело их на такую ступень глубочайшей интимности, какой невозможно достичь одним лишь физическим контактом. Просто на одну бесконечную секунду и на одну короткую вечность он стал Ледой, а она стала Каем. Они смели барьеры и заглянули друг в друга бесцеремонно, бестактно, стали друг для друга свидетелями гулкой темноты, пережевывающей их отравленные воспоминания – и под взглядом чужих глаз темнота эта съежилась, ссохлась и потеряла часть своей черноты.

А потом пронзительно, высоко закричала Кира. Кто-то навалился на Кая сзади, сопровождаемый звоном разбитого стекла и волной острых осколков, грубо вырывая его из уютного пузыря покоя, лопнувшего с тихим сухим щелчком. Пальцы Леды тревожно выскользнули из его рук.

Еще не до конца придя в себя, Кай не сразу обрел контроль над своим телом и реакциями. Резкий удар в коленную чашечку пронзил болью всю ногу и свалил его на землю, а спину в то же время обожгло огнем от полоснувших по ней когтей. Кира что-то кричала, но Кай не слышал её. Он направил все свое расфокусированное внимание на взявшихся из ниоткуда врагов.

Их было двое. Преты – вероятно, они сумели скрыться после атаки на временный лагерь стражей. Кай пропустил два удара в челюсть, но третий отбил и оттолкнул от себя рычащего прета. Не теряя времени, вскочил на ноги (левая возмущенно загудела от боли в колене, но Кай лишь крепче сцепил зубы), и сам бросился в атаку. Он сблокировал удар одного из претов, одновременно нанося собственный и отталкивая ногой навалившегося сзади второго противника. Сай сам скользнул в его пальцы, будто став смертоносным продолжением его руки – и через миг Кай до основания погрузил его в плоть врага, надев его тело на трезубец, словно живые ножны. Прет захрипел в предсмертной агонии, но Кай уже оставил его, переключившись на вновь ринувшегося в бой второго противника.

Через несколько секунд все было кончено. Кай выдернул сай из тела второго прета и выпрямился, прислушиваясь к звукам вокруг в поисках очередного врага. Его дыхание почти не сбилось от короткой схватки, а какая-то часть его сознания все еще сидела там, на полу, перебирая тонкие пальцы Леды.

Биение этого сердца Кай услышал за миг до того, как его владелец прыгнул на него сзади с протяжным высоким воем. Кай потянулся рукой за спину, ухватил нового противника за шкирки и с силой швырнул его на пол перед собой. Тело, рухнувшее на деревянные половицы, издало глухой звук, но почему-то куда более тихий, чем Кай ожидал. Его рука с зажатым в кулаке окровавленным трезубцем уверенно понеслась вниз, но…

- Остановись, Кай!

Крик Леды прозвучал чуждо и неуместно в той пустоте, что заполняла его во время битвы, но, несмотря на удивление, Каю удалось замедлить движение своей руки, затормозить лезвия в сантиметре от груди лежащего на полу прета.