Хранившая молчание Эдна услышала громкий женский голос, долетающий из её телефона, и различила в нем нотки паники.

- Леда, я понимаю, у тебя выходной, но здесь просто дурдом, как будто ад спустили со всех цепей.

- Вера, что случилось? – забеспокоилась Леда.

Из телефона послышались какие-то шумы, следом – внезапно – полный боли мужской вопль, от которого и Леда, и Эдна разом подпрыгнули.

- Ты нужна. – жестко подвела итог женщина на том конце. Паника исчезла из её голоса. – Немедленно приезжай.

Леда нажала отбой и молча поднялась. Кивнула растерянной Эдне.

- Спасибо за ваше время. Я была не самой приятной пациенткой, извините. Хорошего дня.

С этими словами, как будто они обсуждали последний фильм Ларса фон Триера, а не самоубийство её экс-бойфренда-психопата, Леда уверенным шагом вышла из кабинета, оставив психолога с горечью во рту и неприятным чувством, будто она разучилась делать свою работу.

- Мне определенно нужен отпуск. – прошептала Эдна в пустоту кабинета.

Она посмотрела на часы. Следующий пациент должен был явиться в 13:00, через полчаса. Эдна бегло просмотрела предварительные записи и вздохнула с облегчением. Супружеская измена. С этим она знала, что делать. А слабый, неуверенный голосок в её голове трусливо выразил надежду, что Леда Кардис решит не назначать повторный сеанс.

***

Леда с самого начала знала, что из этой затеи ничего не выйдет. Рем расстроится и, наверное, разозлится – он был так уверен, что ей поможет этот разговор с психологом. Попеняет ей, что не приложила достаточно усилий, чтобы из этой беседы вышла хоть какая-то польза. Но Леда просто не могла пересилить себя, вскрыть этот безобразный шрам, совсем недавно бывший рваной раной, незнакомой женщине – которая, к тому же, и без того выглядела достаточно ошарашенной после сухого изложения и так известных фактов, которые пресса несколько месяцев назад в ярких красках публично смаковала во всех новостях и газетах. Эллория – маленькое государство, а её столица, Верто, всего лишь крошечный город, не избалованный шокирующими новостями и событиями. Так что психопат-самоубийца на крыше самого крупного в городе госпиталя был весьма хлебной темой для представителей медиа. Не говоря уже о бесчисленных роликах в youtube, снятых дрожащими руками жадных до зрелищ людей, оказавшихся свидетелями трагедии в тот день. Леда знала, что таких роликов было много. Очень много. Она не смотрела ни один из них. От одной мысли о том, что люди оказались готовы снимать падение человека с десятиэтажного здания ради бешеного количества просмотров на youtube, ее начинало физически тошнить.

Леда вышла из вагона метро и влилась в хмурую толпу, не такую плотную в это время дня. Она шагнула на эскалатор следом за грузно переваливающейся женщиной, предусмотрительно оставив между собой и нею несколько ступенек – на случай, если дородная пассажирка не с первого раза сможет сойти с движущейся лестницы.

Уставившись вниз, на ступеньку медленно ползущего эскалатора, Леда машинально застегнула под горло черную кожаную куртку, но тут же снова наполовину расстегнула её – неожиданное потепление еще не стерло с её кожи воспоминание промозглого холода вчерашнего вечера, когда она возвращалась с работы, одетая слишком легко.

Леда устало потерла глаза. Ужасно не выспалась. Она ждала этого выходного дня и у нее был замечательный план: просыпаться только затем, чтобы поесть. Но вчера вечером на горизонте нарисовался младший братец, взахлеб рассказывающий про психолога, которую ему рекомендовали девушки с его работы. Он так насел на Леду и так задавил её своим энтузиазмом, что весь милый её сердцу план полетел к чертям, а сама она вместо желанной фазы глубокого сна в одиннадцать утра сидела в дорогом кабинете психолога, задающего шаблонные психологические вопросы.

Но как могла она рассказать, действительно рассказать об этом незнакомой женщине, зарабатывающей на жизнь ковырянием в чужом грязном белье?

Парень на соседнем эскалаторе, движущемся вниз, подмигнул Леде и улыбнулся, но она не ответила на его знак внимания, уйдя слишком глубоко в свои мысли. Как объяснить незнакомому и по большому счету равнодушному к тебе человеку, что это такое: любить мужчину, доверять ему, видеть с ним свое будущее – а в следующий миг бояться его так, как никогда и никого не боялась. Потому что он знает твои секреты и слабые места, он изучал тебя, видел обнаженной до самой глубины твоей сущности. И все, что узнал о тебе, он обратил в оружие против тебя.

Как объяснить, какие чувства ты испытываешь, когда мужчина, на теле которого ты знаешь каждый сантиметр, в ярости заносит руку, чтобы ударить тебя – и ты с холодящей кровь ясностью понимаешь, что не знаешь его абсолютно. Ты вдоль и поперек изучила расчетливо надетую для тебя маску, но поцелуй любви не превратит в человека скрывающееся под ней чудовище. Как объяснить отвратительные, вызывающие тошноту рисунки, которые он присылал тебе каждый день после твоего ухода. Каждый рисунок, изображающий тебя, с выпотрошенным животом, вскрытым горлом, вырванным сердцем – убивал неверную любовь, уже полумертвую после падения с пьедестала, на который ты её воздвигла. Каждый рисунок, на котором ты видела своего разодранного на куски брата или обезглавленную лучшую подругу, подменял забытую любовь страхом и ненавистью.

Как объяснить ужас, с которым ты зашла в свою квартиру после ночной смены, чтобы обнаружить свою кошку, безжалостно выпотрошенную в прихожей. Кошку, которая спала у него на коленях, ела с его рук. Кошку, чью кровь ты в истерике оттирала с пола, вместе со своей рвотой – но так и не смогла отдраить одно из пятен, которое пришлось накрыть спешно купленным ковриком. Но ты все равно знаешь, что оно там, и все равно чувствуешь медный запах крови в своей квартире, и не можешь спать ночами, даже закрывшись на все, срочно смененные замки.

Как объяснить облегчение от звонка следователя, сообщившего, что его взяли под стражу и тошнотворную панику от следующего звонка, о том, что его отпустили с требованием выплатить штраф. Выплатить чертов штраф, силы небесные…

Как объяснить головокружение от круговорота мыслей, вызванных сообщением Рема, умоляющего тебя подняться на крышу госпиталя. У Рема был сложный период, так она сказала этой женщине. Она не могла сказать, что её младший брат, успешный веб-дизайнер и спортсмен, снова сорвался и покупает метадон у знакомого барыги в её же больнице (но это хотя бы не настоящий наркотик, это не кокс, как несколько лет назад, – тоненько шепчет лицемерный голосок в её голове, тот самый, который впервые заговорил, когда ей было шестнадцать и она потеряла родителей, но взамен приобрела полувзрослого ребенка, обожаемого, невыносимого, для которого она всегда находила оправдания и ненавидела себя за это).

Как объяснить физическую невозможность пошевелиться от вида Дея, стоящего у парапета на крыше с телефоном Рема, и Рема – окровавленного, неподвижно лежащего у его ног. Как объяснить, какие чувства раздирают тебя изнутри, когда ты не слушаешь, что кричит тебе психопат, которому ты когда-то шептала слова любви – просто не слышишь его, потому что все твои органы чувств сфокусированы и направлены на единственного родного человека в твоей жизни в жадной потребности увидеть движение его грудной клетки, услышать звук его слабого дыхания, что угодно, лишь бы знать, что этот родной человек все еще есть в твоей жизни.

Как объяснить это чувство в подкорке твоего мозга, когда вцепившиеся в тебя руки неумолимо тянут тебя в пропасть за парапетом, а ты хочешь жить, ты каждым своим атомом, каждой клеткой кожи, каждым ударом сердца хочешь жить.

Как объяснить это преступное, злобное, холодное удовлетворение, которое ты чувствуешь на самый короткий, и самый длинный миг в своей жизни, когда смотришь на разбитое тело далеко внизу. Человека, которого ты любила, боялась и ненавидела, который оставил тебя в покое навсегда, но на самом деле не оставит в покое уже никогда.