Когда звезда полностью взошла над горизонтом, на площадь ровным строем вышли стражники. Они организованно оцепили жертвенный камень, над которым метался заключённый под куполом дух повелителя. Из храма вышел жрец и изо всей мочи стал дуть в длинную трубу. Её звуки разбили утреннюю тишину и наполнили город. Люди уже не спали, занимаясь своими делами, но сигнал храмовника заставил их следовать к площади. Многие из них воодушевились, так как этот звук предвещал о предстоящем жертвоприношении, и перешли на бег, чтобы занять места в первых рядах перед камнем, покрытым коркой засохшей крови.
Жрецы, облачённые в свои жёлтые одежды, стояли перед храмом, ожидая, когда соберётся вся толпа. Из глубины города стражники вели связанных жертв. Они молча и покорно шли к месту своей смерти. Обречённый вид и безысходная тоска, поглотившая души связанных людей, давали понять, что они смирились со своей участью и превратились уже в живых мертвецов. Оставалось только вспороть их жилы и освободить безвольные сущности от телесных оболочек. Жертвы вошли на площадь и, остановившись, многие из них закрыли глаза в ожидании страшной гибели.
– Решил следовать своему предназначению? – услышал я таинственный голос из Пустоты. – Верное решение.
– Я уже успел соскучиться по тебе, – мысленно ответил я.
– Я всегда с тобой, так что можешь не скучать. Не буду тебя отвлекать. Единственное, что позволю себе, так это посоветовать.
– Внимательно слушаю, – заинтересовался я.
– Убить придётся всех, в том числе и детей. Ты – не судья. Ты – палач. И широкие жесты милосердия, как во время освобождения мучеников из ада, здесь будут не уместны. Поверь мне.
Голос умолк. Каждый раз, когда я слышал его, совершенно не чувствовал чьего-то присутствия, словно обладатель голоса был действительно Пустотой или её частью. Это пугало, так как я не мог осознать возможность существования разума без души. А тот, кто говорил со мной, явно обладал разумом, причём не обременённым ни душой, ни плотью, ни тем более чувствами или эмоциями, потому что я бы сразу же их ощутил.
Но вот, толпа собралась на площади, и представление началось. Жрец вынес из храма ребёнка и, взойдя с ним на жертвенный камень, прокричал:
– Мы приносим в жертву нашему всемогущему богу это дитя, чтобы он смилостивился над нами и позволил нам процветать вечно.
Толпа неистово закричала в предвкушении смерти невинной жертвы. Рядом с храмовником продолжал метаться дух правителя не в состоянии вырваться из-под купола. Я потянул свои нити к жертвенному камню и, как только они достигли кричащего жреца, окутал полностью его тело. Человек не чувствовал и не подозревал, что его смерть близка, как никогда. По проложенным тончайшим дорожкам моей сущности потекла лава. Толпа увидела её и замерла, наблюдая, как светящаяся масса медленно спустилась по стене храма, а затем начала покрывать храмовника. Он прервал свою напыщенную лживую речь, испугался, обнаружив на себе окутывающую огненную субстанцию, выронил ребёнка. Но я поймал его своими тёмными нитями души и аккуратно положил на твердь камня. Человек пытался содрать с себя огненную оболочку, но не мог, начав метаться из стороны в сторону, как и его повелитель. Лава его не жгла, так как не касалась плоти. Я поднял жреца вверх. Он дрыгался, пытаясь вырваться, агонизируя и жутко крича, но все его попытки, чтобы освободиться из моих объятий, были тщетны. Мгновение, и устремившийся огонь в центр сотворенного кокона превратил человека в прах. Освободившаяся от плоти сущность жреца замерла на месте, разглядывая толпу, а, заметив рядом с собой серую хмарь, ужаснулась и отпрянула от неё прочь, но уткнулась в стену купола.
Душа храмовника оказалась не такой отвратительной, как у его повелителя, но находилась на том же пути. Покрытая серыми язвами, подобными мечущейся рядом хмари, она продолжала оставаться первозданной духовной материей, позволяющей жить в Сущем. Проживи дух жреца в теле ещё некоторое время, следуя установленным принципам храма, и он ничем бы не отличался от той сущности, с которой был заключён в одной клетке.
Толпа оцепенела и безмолвствовала, видимо, ожидая другого представления, и продолжала находиться в предвкушении дальнейшего развития событий. Я потянул ребёнка к себе, на вершину храма, освободив прах жреца, который бухнулся на камень, покрыв собой образовавшуюся на нём засохшую корку крови. Люди молча взирали, как человеческий отпрыск плавно летит по воздуху, возвышаясь над их святыней. Увлечённые полётом девочки, жители города не видели, как лава окутывает весь жертвенный камень. Я сосредоточился на огне и устремил взор в душу каждого человека, стоящего на площади. Разбираться, кто из них зло, а кто нет, я не стал, сделав вывод: все твари, собравшиеся насладиться смертью своих собратьев, достойны лишь сгореть заживо в очистительной стихии.
Используя накопленную силу в жертвенном камне, я стал порождать при помощи лавы огонь. Он стал быстро заполнять купол, где металось уже два духа. Серая хмарь, бывшая когда-то душой от соприкосновения с огнём стала тлеть, медленно исчезая. Правитель испытывал в своей жизни последнюю и невыносимую боль. Его переполнял ужас, так как единственный остов, за счёт которого остатки разума сохраняли хоть какую-то целостность, таял. Разум человека стал разваливаться на мелкие куски, после чего принялся бесследно пропадать в Пустоте, так как Сущему он был не нужен. Через некоторое время правитель сгинул, а огонь продолжал уплотняться в сдерживающем его куполе, рождаясь из силы сосредоточенной в жертвенном камне. Душа жреца напротив, не исчезла. Покрывавшие её язвы сгорели, и оставшаяся сущность, поглощённая пламенем, неимоверно страдала. Жрец, наверное, молил о духовной смерти, завидуя исчезнувшему правителю, но ему ничего не оставалось, как стать в последние мгновения жизни жертвой, только его муки удовольствия толпе не доставляли, так как она их не видела и не чувствовала.
Наконец, люди заметили на площади огненную полусферу и переключили своё внимание с летящего ребёнка на неё. Завороженные столь красивым и необычным зрелищем они увлеклись им и уже не могли оторвать взгляды от сияния пламени, продолжая смирно стоять на площади, не подозревая, что скоро превратятся в пепел. Правда, часть толпы продолжала смотреть на вершину храма, безмолвно указывая на неё пальцами. Вытекающая из ипостаси лава, сделала меня видимым, но я, поглощённый сотворением огня, уже не обращал на это внимания. Когда сила в камне иссякла, протянул длань своей духовной сущности к куполу и ударил по нему сверху, прорвав алую оболочку.
Огонь вырвался наружу с огромной скоростью, превращая в прах всё, что оказывалось у него на пути. В мгновение ока очищающая стихия заполнила собой площадь и распространилась по всем улицам города, огибая каменные строения, оплавляя их стены и закрадываясь в каждую щель, испепеляя всё, к чему прикасалась. Взрыв огня был настолько сильным, что языки пламени достали и вершины пирамиды, где я находился с ребёнком. Взяв его на руки, закрылся крыльями и лишь взором души наблюдал за очищением города.
Людей уничтожала кровь их же погибших собратьев. Телесной боли они не чувствовали, потому что не успевали. В основной своей массе их души постигала та же участь, что и правителя города. Лишь некоторые из жителей, как и жрец, сумев сохранить первозданность своих сущностей, не исчезали в яростном огне лавы и лишь растерянно взирали на пламя, в объятиях которого оказались. Но, ощутив его жжение, устремились ввысь, спасаясь от мучительной боли.
Я обнажил клинок Тьмы. Оружие сразу определило моё намерение и быстро превратилось в тёмную сеть. Взмахнул рукой, и все человеческие души, соприкасаясь с клинком, исчезли. У них не было никаких шансов спастись и остаться в Сущем.
Огонь иссяк, и опустевший, местами разрушенный город погрузился в безмолвную тишину. Тёмные нити с текущей по ним лавой медленно вернулись в ипостась. Клинок скрылся в длани. Жертвенный камень с хрустом раскололся, умерев вместе со своими создателями.
