«Вот балда, – подумала Эльза, – зачем я столько туши намазала? Вдруг расплачусь, глаза будут как у панды».

Она вырулила со стоянки и поехала по улице, пересекающей весь центр Риги и выводящей прямо к кладбищу.

Инга училась в параллельном с Марикой и Эльзой классе русской школы, но по-русски всегда говорила с легким акцентом и чуть неправильно. Мама Инги была откуда-то с севера России, а папа – латыш. Высокая, светловолосая, светлоглазая Инга не сильно выделялась среди своих одноклассников. Но когда Эльза поступила в Ереванский университет (так решили ее родители – высшее образование лучше получить на родине предков и заодно подтянуть армянский) и Инга как-то прилетела в гости, то сразила наповал добрую половину армянских горячих юношей. Инга прилетела сюрпризом, а у Эльзы как раз собрались однокурсники. За стенами продолжался долгий летний солнечный день, но компании захотелось «интима». Задернули шторы и сидели в темноте в маленькой комнате большой квартиры Эльзиной бабушки. Курили, пили вино, играли на гитаре, пели – «Машину времени», естественно. Сидели плотно друг к другу на кровати, на полу и в единственном кресле.

И вдруг открылась дверь, и в проеме возникла Инга – двадцатилетняя, смеющаяся, с развевающимися длинными светлыми волосами. Пылинки кружились в солнечных лучах позади Инги и как будто пронизывали ее насквозь. Она словно ступила из светящегося облака в темную комнату. Такой – светящейся – она навсегда отпечаталась в памяти Эльзы.

Однокурсники открыли рты. И парни, и девушки. Как будто неземная Сольвейг вошла в темную комнату пятиэтажного здания на проспекте Амиряна.

Инга прилетела в Ереван из Ленинграда. Она училась там в художественном училище. Будущая художница! Это еще больше усиливало ее ореол сказочной принцессы.

Мальчики не давали Инге проходу. Все хотели показывать ей город и водить по дискотекам. Это были незабываемые дни.

Марика ждала на трамвайной остановке. Маленькая, кругленькая, уютная. Она всегда все помнила, все обо всех знала и отвечала за всех, кого приручила. А приручила она весь их общий с Эльзой класс и половину параллельного.

– Я купила гвоздики. Ты можешь взять что-нибудь в кладбищенском киоске. Надеюсь, он еще открыт. Лиза прилетела?

– Ночью.

«Придется пригласить», – подумала Эльза. У Марики семьи не было.

– Приезжай к нам завтра.

– Послезавтра загляну, – отозвалась Марика.

«Ну почему я всегда должна подстраиваться под ее планы?»

Эльза вздохнула. Пятьдесят лет уже, а сказать прямо, что, мол, будет занята, Эльза по-прежнему не могла.

В киоске остались только чахлые розы. Пришлось брать.

Ветер, к счастью, утих. Подруги направились в глубь кладбища под одним зонтом. Гравий под сапогами и дождь по зонтику шуршали почти уютно, Эльза согрелась, прижимаясь к Марике, пытаясь уместиться под зонтом.

У могилы Инги не было никого. На глаза Эльзы выступили слезы.

– А ведь я всем позвонила, – сказала Марика.

«Ей, к сожалению, не понять, что мы давно не одноклассники. Мы просто люди, живущие каждый своими проблемами, и только на какое-то время много лет назад были собраны в одну группу».

И вдруг эти роскошные белые цветы. Невероятный букет.

– Дочь, наверное, прислала, – предположила Эльза.

– Там записка, – вдруг сказала Марика.

И не успела Эльза сказать, что читать чужие записки неприлично, как Марика резво вытащила из-под прозрачной обертки кусочек белого картона.

– Карен? Не может быть! – И протянула Эльзе.

«Еще один год без тебя. Всегда буду помнить. Твой Карен».

Инга и Карен встретились именно тогда, в солнечном Ереване более тридцати лет назад. У Эльзы в это время разворачивался роман с однокурсником (впоследствии закончившийся свадьбой, рождением Лизы и разводом), и Карен – друг однокурсника – пришелся очень кстати. Вчетвером они после всевозможных дискотек гуляли по ночному летнему Еревану до утра.

Проспект Амиряна упирается в главную площадь Еревана, а на ней, взлетая ввысь из мозаичного бассейна, шумят «поющие» фонтаны. Каждый вечер под разноцветные водяные брызги и классическую армянскую музыку, в основном под Комитаса, Карен сжимал руку Инги, но на большее так и не решился.

Через два года он женился на подруге детства, которую его родители прочили в невесты чуть ли не с рождения, а еще через три Инга вышла замуж и родила дочь.

Брак Карена выглядел удачным. Он оказался талантливым бизнесменом, перевез семью в Москву, создал свою корпорацию, управлял большим количеством людей. Сыновья окончили лучшие зарубежные университеты в сфере юриспруденции и, чтобы помогать отцу, вернулись в Россию. С женой у Карена были прекрасные отношения. Она не подозревала, что раз в год Карен улетал то в Ленинград, то в Ригу побродить с Ингой по ночным улицам до утра и выговориться. Она стала для него не только возлюбленной, но и психотерапевтом. Тем, на которые Карен не смог бы поговорить с Ингой, не существовало. С каждым годом Инга хорошела и становилась все прекраснее, и все труднее было от нее уезжать. Никто об их платоническом романе (а именно такими были их отношения) не знал, даже близкие подруги Инги. Даже ее родители, и тем более дочь и муж. Бывший муж. Инга не смогла жить с ним.

Ради этой единственной недели в году жила Инга. Она работала художницей на фабрике, выпускающей глиняную и фарфоровую посуду. Зарплата была маленькой, а в девяностые годы – еще меньше. Но фабрика выжила благодаря спонсорам, и Инге удалось сохранить свое рабочее место. У Карена она никогда ничего не брала, сколько он ни предлагал. Только цветы. Она любила орхидеи. И он привозил и заказывал для нее редкие сорта со всего мира. Всегда мечтала сделать свою орхидею – фарфоровую, белую с розовыми прожилками. Но не получалась так, как ей хотелось. Поэтому рисовала на чайных и кофейных чашках подаренные Кареном цветы. Постепенно ее рисунки стали визитной карточкой фабрики. Сервизы с орхидеями даже шли на экспорт и стоили дорого. Зарплату прилично повысили, и Инга смогла оплатить обучение дочери в Лондоне, где та и осталась после окончания университета.

Инга никогда не узнала, что спонсоров, спасших фабрику в девяностые, а затем вложившихся в продвижение и рекламу продукции, было не несколько, а один Карен. И что фабрика уже давно была его.

Сначала умерла мама Инги. Карен прилетел поддержать. Потом хоронили папу. А затем Инга заболела. Карену ничего не говорила. Они и не общались между редкими встречами. Никогда не выходили в скайп или фейстайм, никогда не звонили друг другу. Обменивались только сообщениями по электронной почте. По молчаливому соглашению им нравилось сохранять то давнее общение: сначала настоящими письмами, потом – электронными.

Ничего этого ни Марика, ни Эльза не знали. Поэтому, прочитав записку, изумились, нет, обалдели до такой степени, что замолчали надолго: каждая переваривала содержание послания.

Эльза всегда думала, что продолжения у того давнего ереванского романа не было. Поскольку имя Карена больше никогда не всплывало, она полагала, что все тогда и закончилось.

Марика думала о том, что все их почти каждодневные разговоры с Ингой на протяжении более сорока лет были ни о чем: она ее, оказывается, совсем не знала. Близкая подруга (как считала Марика) не поделилась с ней самой важной и волнующей частью своей жизни.

Первой пришла в себя Марика:

– Они что, поддерживали отношения?

– Может быть, он только сейчас узнал…

– «Еще один год без тебя»… Теперь я припоминаю, что орхидеи всегда были на могиле. Каждый год. Вот уже пять лет…

– Но я думала, они от дочери… Она всегда любила орхидеи. Все подоконники были уставлены.

– И я так думала…

Больше им нечего было друг другу сказать.