Долго работал отвыкший от труда сброд, но вот наконец вздрогнула верхушка изваяния великого покровителя скота, а после он накренился и вот уже, подпираемый с одной стороны, тяжко рухнул на землю. Люди вздрогнули, когда лик Велеса ударился об утоптанную землю: всем показалось, будто упал живой человек и ему больно. Кто-то в толпе невольно потёр свою скулу, словно сам упал только что. С истукана содрали медные пластины, набитые на бороду и усы, бросили на землю рядом. Запыхавшиеся копатели не получили ожидаемой передышки – князь молча приказал им работать дальше, взмахнув рукой. Мужики окружили Сварога – настал черёд бога огня. Но напрасно люди ждали языков пламени, пожирающих святотатцев – упал и Сварог. Последним рухнул на землю Перун, и не было ни тучки на чистом небе, чтобы из неё мог покарать молнией своих попирателей суровый бог. Три идола жалко лежали на земле у ног князя, рядом были свалены в кучу их сбитые бороды и усы, и тишина стояла на холме такая, что люди вздрогнули, когда Владимир крикнул:

– Видно ли вам, люд киевский? Низложены идолы богов славянских, на земле валяются, что брёвна. Но цел и невредим я!

Он подошёл к изваянию Сварога, вынул из-за пояса стоявшего рядом мужика топор, размахнулся и всадил его прямо в лик кумира. Люди зароптали, но не более того. Князь сказал, обращаясь к наймитам:

– Продолжайте. Пилите его на части, рубите чурбаки.

Народ хмуро смотрел, как идол исчезает под пилами мужиков. Ропот усилился, когда порубленные чурбаки Сварога, разведши костёр, побросали в огонь.

– Не он ли покровитель огня? – вопросил князь, бросая в пламя первый чурбак. – Стало быть, ему в костре самое место.

Участь Сварога разделил и Велес: его тоже распилили на части, порубили и принялись скармливать огню.

Пламя пожирало дерево, когда кто-то в толпе закричал:

– Отмщение идёт!

Народ заволновался, и тут все увидели, как с востока наползает туча. Она была далека, но никто не сомневался, что это сам Перун идёт на своевольного князя, чтобы обрушить на него свой гнев. Владимир делано рассмеялся:

– Что ж, посмотрим, чья возьмёт!

Но все почувствовали, что голос его дрожит.

Народ волновался, поглядывая на всё ещё целого кумира Перуна. Вдруг из толпы вывалился взъерошенный мужичок, сорвал с себя шапку, бросил оземь да и принялся на ней плясать, хохоча во всё горло, являя всем свой щербатый рот. То был местный дурень, живущий на отшибе.

– Пилите! – велел князь мужикам, но те стояли вокруг и не двигались с места, сильнее втягивая головы в плечи. – Кому сказано! Ну?! – серчал князь, но мужики побросали топоры на землю и сбились в кучу, с ужасом глядя то на расползающуюся по небу тучу, то на безумную пляску дурня. Некоторых трясло крупной дрожью.

Князь сам лязгал зубами, капли пота струились по его лицу. Он осенял себя крестным знамением и бормотал молитвы. Все ждали, глядя на небо. Налетел порыв ветра, пустил в лица стоявшей дружины пепел из костра, где догорал Сварог. Ропот смолк в толпе. Раздался далёкий ещё звук грома.

– Триглав Вседержитель! – молились люди, кто-то плакал, взывая о пощаде, кто-то радостно предвкушал возмездие; заморские гости переговаривались и ждали потехи, и ни один человек не покинул холма.

Прошло немало времени, когда стало ясно – гроза обходит Киев стороной. Князь тайком облегчённо вздохнул, и над площадью раздался его нарочито бодрый голос:

– Ну, видите? Нет богам до вас никакого дела. Они, поди, и не заметили, что самого́ Сварога предали огню!

Князь подозвал охранника и велел ему привести коня. Народ ждал, и тишина стояла над холмом, только вдалеке, там, куда ушла туча, гремел гром.

Привели коня.

– Приторочить Перуна к конскому хвосту да тащить к воде! – велел князь мужикам, сбившимся в кучу, но те не двигались с места. – Ну!

Но всё было напрасно. Мужики больше и думать не хотели о работе, за которую натерпелись страха на недели вперёд. Князь выругался вполголоса и обратился к дружине:

– А вы на кой? За работу! Или и это сделать не можете?

Дружинники нехотя обмотали Перуна верёвкой и привязали к хвосту коня.

– Ну? – нетерпеливо спросил князь. – Кто править станет?

Но воины молча стояли поодаль – никто не хотел садиться на коня. Владимир в сердцах плюнул.

– Да вы что? Опозорить меня хотите? – зашипел он на дружинников, опасаясь, как бы его не услышали в толпе. – Есть храбрец среди вас? Или я зря ваши кошели наполняю? Ну!

Никто не пошевелился. Заминка росла, народ ждал, что будет дальше. Князь подступил к кучке мужиков, сжав кулаки:

– Батогами побью, сучье племя!.. Ну, кто-нибудь!..

И тогда на коня неожиданно вскочил сам Добрыня. Сдвинув косматые брови, он ударил коня сапогами по бокам, и тот поволок Перуна по земле прочь с холма. Толпа всколыхнулась, налегла, придвинулась к склонам холма, чтобы видеть. Князь заорал на дружинников и мужиков, и те пошли вслед за конем.

Перун глухо стучал по выбоинам, перекатывался с боку на бок. Люди вглядывались в него, спотыкаясь, шли следом – кто по той же дороге, которой ехал Добрыня, кто в обход по склону, по молодой траве. Поглядывали на край тучи, уползающей за горизонт, хмурились, спешили дальше. Почему шли за униженным богом? Больно было идти, гадко смотреть на волочащегося за лошадиным хвостом кумира, но шли, потому что оставить его вот так, на поругание, не могли. Не умели… На заповедной поляне, ещё утром бывшей капищем, сидел прямо на земле лишь давешний дурачок, но не смеялся теперь, а горько плакал, размазывая слёзы по щекам.

Добрыня остановил коня у лодок, вытащенных на берег, спешился, бросил поводья и отошёл, будто и не он только что правил. Подошли князь с дружинниками, нанятые мужики. Следом натекал на берег киевский люд. Князь подождал, пока весь берег не будет занят, поглядывая тайком на край уходившей тучи. Гроза не возвращалась. Владимир повернулся к мужикам, понуро стоявшим подальше от вымазанного землей Перуна, гаркнул:

– А ну, волоките его в воду. Живо!

Косясь на небо – не воротится ли гроза – сброд стащил Перуна в непровские волны. Князь распорядился, и дружинники побросали пятерым мужикам шесты да старые брошенные весла, валявшиеся у лодок.

– Ступайте по берегу за ним. Будете отпихивать, коли приставать к суше станет. До порогов дойдёте! – князь повернулся к дружинникам: – Веремуд, Лидул, возьмите коней, будете провожатыми.

Названные норманны пошли снаряжать коней, а князь повернулся к толпе, взирающей на всё это, и как только мог громко воззвал:

– Народ киевский! Вот и нет главного капища, а гроза мимо прошла. И я цел! – Владимир поднял обе руки вверх. – И дружинники целы, и эти, – он небрежно махнул в сторону топтавшихся у воды презренных наймитов. – Сейчас пойду ещё капища киевские рушить. А вам говорю: завтра поутру приходите сюда же – крестить вас буду!

Народ недовольно зашумел, задвигался. Князь продолжал:

– Хватит вам мху да пням кланяться! Пора к истинному богу оборотиться. Все приходите – и стар и млад. Всех жду! А кто не придёт, – князь сурово сдвинул брови и что было силы закончил: – Врагом моим станет!!! Помните же!

С горы спускались верхом два дружинника, на берегу топтались назначенные князем пятеро, стараясь не входить в воду – опасались мести водяного царя. Князь сел на коня, что волок Перуна, и поехал первым на холм, чтобы дальше идти до другого городского капища. Дружинники и нанятые мужики пошли за ним. Кто-то из толпы следовал за ними, многие же остались, глядя на то, как вниз по Непре у самого берега печально плыл истукан некогда могучего и славного Перуна. И за ним с шестами да вёслами шагали по берегу пятеро наймитов да двое конных дружинников.

В толпе на берегу многие плакали. И поднимался с вершины холма в безоблачное небо дым от догоравших кумиров Велеса и Сварога.

По улицам Киева шёл народ, возвращаясь к своим заботам. Многие судачили о том, что стряслось на заповедном холме; кто-то пошёл дальше, за князем, глазеть на то, как будут рушить два других капища, кто-то не пожелал смотреть на это.