Шум и гам. Разбегающиеся в разные стороны лягушки и разлетавшиеся, едва сумевшие напиться в резервуарах над искусными водопадами птицы, стремились покинуть настоящее «поле боя». А там мальчишки и девчонки в жару окатывали друг друга водицей из наполненных колец нижних широких резервуаров. Кто-то бил по водной глади, пуская всплеск и волну, кто-то зачерпывал ладонями, окатывая рядом находящихся, как из плошки. Некоторые даже с шумом валили друг друга целиком, что-то не поделив или поспорив, благо, не прижимая ко дну с целью утопить.

Расспрашивать ребятню о местоположении градоначальника, правда, не пришлось. Здесь стоял столб с указателем, на одной из деревянных слегка косых стрелок которого как раз красовалось искомое «к ратуше», но Бальтазар и без него заметил бы роскошное здание, больше похожее на особняк или поместье знатного рода.

И было чёткое ощущение, что так оно на самом деле и было. Старостой в Сельваторске явно был кто-то из здешних аристократов, как и говорил тот дворф. А ратушей служила определённая часть этих величественных построек с рельефными колоннадами, балконами с красивыми балюстрадами, мозаичными витражами на нижних окнах, словно в храме, а также настенными барельефами из гипса в виде симметричных драконов, грифонов и мантикор, обращённых друг к другу с разных сторон проёмов и порталов входа.

Такое здание не каждый представитель знати захотел бы сделать общественным местом, куда бы день ото дня приходили топтаться на дорогих коврах простолюдины: от ремесленников до фермеров и крестьян – но тот, кто, безусловно, жил здесь в дальних и верхних спальнях, старался показать свою щедрость и доброе сердце. А за подобными делами, как за маской, знавал Бальтазар, всегда может таиться и нечто совершенно иное.

Неподалёку в окружении разросшихся деревьев виднелась неухоженная старая башня. Полуразрушенная, словно заброшенная. Оставшаяся, видимо, от династии предыдущих владельцев. Кладка других построек давно рухнула или была растаскана для городских стен, литейных и прочих каменных зданий. Бросив на неё оценивающий взгляд, он всё же зашагал вперёд, в распахнутые двери особняка градоначальника.

Встречавшая внутри ратуши прихожан и визитёров мебель умело сочетала в себе простоту и изящность. Ножки столов, например, были прямыми, без вычурных изгибов и утончённости форм, но при этом представляли собой не топорные столбы, а резные обтекаемые фигуры с любопытными округлыми и дисковидными элементами, как будто бы их составили вместе из нескольких разных деталей.

Кто-то очень желал выдать их за красное дерево, но при ближайшем рассмотрении Бальтазар легко сообразил по кое-где облезшему тону, что поверхность окрашена, и всё это не более чем имитация. Довольно расчётливый ход, городские простаки и не отличат, может, за исключением мастеров работы по дереву, а в случае какой поломки хозяину будет не так жалко испорченной утвари.

На стенах красовалось несколько картин, часть из которых составляли местные пейзажи, узнаваемые некромантом после путешествия в эти края, а некоторые представляли собой портреты аристократов, незнакомых ему, но подписанных единым именем рода – Гадияр и где-то Гадьяр, будто фамилия слегка преобразилась за последние поколения.

Кто они такие по роду деятельности подписано не было, но пара мужчин походила на военных генералов, судя по до-имперской форме мундира, другие выглядели борцами за свободу, которым Вольные Земли обязаны чуть ли не всем в самом глобальном смысле этого слова. А кто-то же просто представал в красивом фраке или камзоле без каких-то чётких ориентиров и деталей, указывавших бы на его занятие.

Портреты были по большей части мужские. Иногда можно было встретить изображение семейной пары – кто-то из тех, кто уже представал в начале отдельным профилем, теперь глядел в обнимку со своей супругой в каком-нибудь зале или с живописного крыльца своего поместья в ясный солнечный день, прямо как сейчас за окном.

В одном из залов пожилой аристократ с белёсой козлиной бородкой у окна сидел с игровой доской, двигая фигуры и играя сам с собой, задумчиво поглаживая подбородок. В другом, сквозь приоткрытую дверь, гость заметил, как длинноволосый мужчина в белом дорогом камзоле пристаёт к застигнутой им врасплох молоденькой служанке, протиравшей вазы.

В коридоре ближайшего перекрёстка, поглядывая по сторонам, горничная в годах аккуратно залезала в выемку настенного тайника, пользуясь личным доступом. Какой-то молодой лодырь сметал веником сор под пушистый ковёр. А из закрытой комнаты для курения раздавалось сладостное многоголосье плотских утех под скрип тамошних, наверняка весьма комфортабельных, диванов.

По правую сторону был ход в другую часть дома, откуда доносились голоса прислуги и едва уловимые ароматы еды, витавшие ещё в воздухе после завтрака. Судя по всему, там располагалась столовая, где с характерным звоном убирали посуду и относили на кухню, дабы ополоснуть. Самым ярким запахом было перекрёстное сочетание хорошего кофе и недорогого чая, как будто количество любителей этих напитков на застолье разделились на две противостоящие равные группировки.

– Вы к его превосходительству? – кудрявый слуга в сером жакете с позолоченной вышивкой, стоя слева у дверей кабинета городничего, словно постовой стражник, поинтересовался у Бальтазара.

– К нему, к нему, – кивнул в ответ тот, изучая единственную двустворчатую дверь по эту сторону на первом этаже, красиво украшенную натёртыми до блеска металлическими элементами в виде вьюнков и ветвей хвои с маленькими шишечками.

– Как вас представить? – развернулся к дверям этот немолодой человек с орлиным профилем.

– Бальтазар Кроненгард, барон Кронхольда, – ответил некромант, поглядевшись в вытянутое зеркало, обрамлённое бесконечным пересечением завитков металлической рамы, среди которых нашли себе пристанище миниатюрные фигуры драконов и прочих диковинных, едва приметных от своего размера, существ.

– Ах, барон, – тут же поклонился слуга. – Прошу простить мои манеры, вы у нас столь редко…

– Я у вас впервые, – поправил его некромант, зашагав ближе к дверям, дабы тот, наконец, уже вошёл туда и представил его местному управленцу.

– Господин, к вам барон всего Кронхольда! – спешно сделал должное служащий высокопарным тоном с чуть дрожащим голосом.

В просторном и хорошо освещённом сквозь цветочные узоры окон помещении находилось три крупных богато украшенных стола. Один центральный, с работавшим там господином, и два по краям для его писарей и переписчиков. Множество шкафов с полками и выдвижными ящиками, декоративная тумба с кружевной скатёркой и полевыми цветами в изящной сиреневой вазе. Большая картина с батальной сценой, заслоняющая большую часть левой стены как раз между возвышавшейся, как обрамляющие колонны, мебелью. И ещё один портрет – офорт в волнистой белой раме между широкими окнами.

Изображённого там деятеля Бальтазар узнал. Философ Бриан Лонкольд, инициатор идей о свободе воли и выбора, порицавший строгие имперские порядки и тоже сыгравший ключевую роль в освобождении ныне независимых земель. Кудрявый, немолодой, с широкими щеками и гордым взглядом настоящего аристократа. А под портретом на столике располагались различные угощения, по большей части представленные спелыми фруктами и ягодами в аккуратных вазах и расписных плоских блюдах.

Общая гамма была красно-синей, в ведущих цветах Сопротивления. Мебель обита тканями именно этих оттенков, перемежавшихся друг с другом среди элементов декора помещения. Прервавшиеся на визит писари мельком бросили взгляд на вошедших и быстро вернулись к аккуратному выведению букв гусиными перьями, обрисовывая тем множество завитков на светлой бумаге. Один из них был в округлых маленьких очках, другой же в подобном предмете, похоже, не нуждался и имел зрение получше своего коллеги, хотя возраста оба были примерно одного – уже седеющие мужички в годах, где-то за пятьдесят.

– Себастьян Гадияр, виконт и глава Сельваторска, – почтенным жестом руки мужчина-слуга представил прибывшего правителя гостю.