Опять в точку! Майлз резко повернулся и взглянул на свою жену. Сказать, что она выглядела крысой, загнанной в угол, было бы неверно: крыс такого размера не бывает. Но мне мало было достигнутого успеха – мне нужна была полная победа. Я направился к столу:

– Ну, Белл! Что, если я возьму твой стакан с виски и проверю отпечатки пальчиков? Что обнаружится? Фотографии во всех полицейских участках? Шантаж? Двоемужество? А может, брачные аферы с корыстными целями? Майлз – твой законный муж? – Я протянул руку и взял стакан со стола.

Белл выбила его у меня из рук.

Майлз заорал на меня.

Я слишком долго испытывал судьбу. И глупо было входить в клетку к хищникам без оружия, но еще глупее – забыть первую заповедь дрессировщика: не поворачиваться к зверю спиной. Когда Майлз на меня заорал, я повернулся к нему. Белл схватила сумочку… и я только успел подумать, что вовсе не время ей хвататься за сигареты. Потом я почувствовал укол. Колени у меня подогнулись, и, падая на ковер, я продолжал удивляться, что Белл способна на такое. Несмотря ни на что, я все-таки продолжал ей верить.

Сознание я до конца так и не потерял. После укола подступила дурнота и все поплыло перед глазами – этот препарат действовал быстрее морфина. Но этим его действие и ограничилось. Майлз прокричал что-то Белл и схватил меня в охапку, когда я начал падать. Он протащил меня до кресла и бросил в него, у меня даже голова перестала кружиться.

Сознание прояснилось, но тело мне не подчинялось. Теперь-то я знаю, что она мне впрыснула «зомби» – такой наркотик, ответ Дяди Сэма на «промывание мозгов». Насколько мне известно, его никогда не использовали на заключенных, но наши нашли ему применение в расследованиях случаев «промывания мозгов» – это было незаконно, но весьма эффективно. Сейчас, похоже, его применяют при однодневном психоанализе, но, чтобы воспользоваться лекарством, даже психоаналитик должен запастись решением суда.

Бог знает, как он попал к Белл. И бог знает, скольких еще болванов она с его помощью прибрала к рукам! Но тогда я об этом не думал. Я вообще ни о чем не думал. Я просто неуклюже раскинулся в кресле, неподвижный как бревно. Я слышал все, что происходило, но видел только то, что находилось прямо передо мной. Если бы мимо меня прошествовала сама леди Годива, пешая, без коня, я бы даже взглядом за ней не проследил.

До тех пор, пока мне не прикажут.

Пит выпрыгнул из сумки, подбежал к креслу, в котором я лежал, и спросил, в чем дело. Я не отвечал, и он принялся теребить мою штанину, требуя объяснений. Так и не получив ответа, он вспрыгнул ко мне на колени, положил передние лапы на грудь, заглянул в глаза, требуя немедленно объяснить, что случилось.

Я продолжал молчать, и тут он завыл.

Его вопли обратили на себя внимание Майлза и Белл. Майлз повернулся к Белл и зло спросил:

– Ну и что ты сделала? Ты что, рехнулась?

– Толстячок, побереги нервы! – ответила Белл. – Сейчас мы с ним разберемся раз и навсегда.

– Что? Если ты рассчитываешь на мое содействие в убийстве…

– Чушь! Хотя по здравом размышлении его и следовало бы убрать… да у тебя для этого кишка тонка. К счастью, такой необходимости нет. Достаточно препарата.

– Что ты имеешь в виду?

– Он теперь в наших руках. Будет делать то, что я ему велю. Он больше не доставит нам неприятностей.

– Но… Господи, Белл, не можешь же ты все время держать его на игле. Однажды он очухается и…

– Кончай толковать как законник. Я знаю, как действует этот наркотик, а ты нет. Когда он очухается, он будет делать то, что я ему велю. Велю ему прекратить преследовать нас, и он перестанет; велю ему прекратить совать нос в наши дела, и он оставит нас в покое. Велю ему уехать в Тимбукту, и он туда отправится. Велю ему забыть все, что с ним было, и он забудет… но сделает все, что я ему прикажу до того.

Я слушал, понимал все, о чем она говорила, но меня ничто не интересовало. Если бы в тот момент раздался крик «Пожар! Горим!», я понял бы смысл, но мне все было бы безразлично.

– Не верю я.

– Хм, не веришь? – Она как-то странно взглянула на него. – А следовало бы.

– Как? О чем ты?

– Ладно, не важно. Препарат действует, толстячок. Но сначала нам нужно…

Вот тут-то Пит и начал выть. Не часто приходится слышать, как воют коты; можно прожить всю жизнь и не услышать кошачьего воя. Коты не воют во время драки, как бы сильно им ни досталось, никогда не воют просто из-за неудовольствия. Они начинают выть только в минуты безысходного страдания, когда попадают в совершенно невыносимые условия, когда наступает предел их возможностей и уже больше ничего не остается делать.

Это похоже на вой банши. Он леденит душу, его невозможно выносить, он изнуряет своей непрерывностью.

– Чертов кот! Надо выкинуть его отсюда, – вздрогнув, сказал Майлз.

– Убей его! – взвизгнула Белл.

– Ты всегда круто берешь, Белл. Из-за своего бесценного животного Дэн устроит нам скандал посильнее того, который он закатил бы, обчисти мы его самого до нитки. Где тут… – Он повернулся и поднял мою дорожную сумку.

– Я сама убью его! – визгливо закричала Белл. – Я почти год мечтала убить эту проклятую тварь. – Она оглянулась в поисках орудия убийства. Затем ринулась к камину и схватила кочергу.

Майлз поднял Пита и попытался засунуть его в сумку.

Именно «попытался». Пит спокойно позволяет себя поднять только мне или Рикки. Но даже я не осмеливаюсь взять его на руки, когда он воет. Сначала надо провести осторожные переговоры: выведенный из эмоционального равновесия кот опаснее, чем гремучая змея. Но даже если он не был так расстроен, он никогда без сопротивления не дал бы схватить себя за загривок.

Пит вцепился когтями Майлзу в предплечье, а зубами впился в его большой палец.

– Отвали, толстяк! – истошно заорала Белл и замахнулась на Пита кочергой.

Ее намерения были достаточно откровенны, и на ее стороне были сила и оружие. Но она не обладала сноровкой в обращении с кочергой, а Пит был весьма искусен во владении своим оружием. Он поднырнул под кочергу и нанес ей четыре удара, обеими лапами по каждой ноге.

Белл пронзительно завизжала и выронила свое оружие.

Что происходило потом, я мог только догадываться. Я по-прежнему мог смотреть только прямо перед собой и видел бо́льшую часть гостиной, но не мог видеть поля боя целиком. Я следил за происходящим в основном по звукам борьбы, крикам, воплям, топоту ног. Только раз в моем поле зрения мелькнули два человека, которые гнались за котом, а потом, внезапно, эти двое пробежали обратно, и кот их преследовал.

Не думаю, чтобы им удалось хотя бы прикоснуться к нему.

Самым худшим из случившегося со мной в ту ночь было то, что я пропустил звездный час Пита – час его величайшей битвы и величайшей победы. Мало того что я не увидел всех его подробностей, я даже не был в состоянии их по достоинству оценить. Я видел и слышал, но не воспринимал того, что происходило. Я находился в оцепенении, и когда! В миг его наивысшего торжества.

И сейчас, вспоминая ту ночь, я чувствую волнение, которое не мог испытать тогда. Но это не одно и то же: испытать подобное мне уже никогда не суждено, словно бедолаге-нарколептику, проспавшему свой медовый месяц.

Внезапно проклятия и грохот смолкли, и вскоре Майлз и Белл вернулись в гостиную.

– Кто оставил эту чертову москитную сетку открытой? – отдышавшись, спросила Белл.

– Ты сама. Заткнись уж. Он убежал.

У Майлза лицо и руки были в крови. Он потрогал царапины на лице и поморщился. Судя по состоянию его одежды, в какой-то момент он оступился и упал. Пиджак на его спине разошелся по шву.

– Черта с два я заткнусь! Есть у тебя в доме ружье?

– А?

– Я пристрелю этого поганого кота.

Ей пришлось хуже, чем Майлзу. У нее было больше незащищенных мест, доступных когтям и зубам Пита, – ноги, обнаженные руки и плечи. Было совершенно очевидно, что ей еще долго не придется носить открытые платья и без вмешательства специалиста рубцы от шрамов останутся у нее до конца жизни. И вообще она была в тот момент похожа на гарпию после серьезной стычки с сестрами.