– Знаю.

– Тогда почему ты злишься на нее?

– Потому что без ее активной помощи у тебя ничего бы не вышло. Это, конечно, очень благородный поступок для такого никчемного бессердечного ублюдка, как ты, – взять вину на себя, но ничего не выйдет.

Он опять пропустил мою ругань мимо ушей и продолжал:

– Ты понял все, кроме одного ключевого момента: девушка ничего не знала.

– Черта с два! Она там была.

– И что с того, что была? Сынок, я тебе когда-нибудь лгал?

– Нет, – признал я, – но, если будет нужно, я думаю, солжешь не моргнув глазом.

Похоже, это его задело. Но он все равно ответил:

– Может быть, я и заслужил такие слова. Да, я солгу кому-то из своих людей, если этого потребует безопасность страны. До сих пор мне этого не приходилось делать, потому что я специально отбирал людей, которые на меня работают. В данном случае безопасность страны этого не требует, я не лгу, и тебе придется самому решать, правду я говорю или нет. Мэри ничего не знала. Она не знала, что ты будешь в лаборатории. Не знала, почему ты там оказался. Не знала, что еще не решено, кто сядет в кресло. И не подозревала, что я не собираюсь проводить эксперимент на ней, потому что в качестве подопытного мне подходишь только ты – даже если бы пришлось приказать, чтобы тебя связали и усадили силой. Я бы сделал это, но мой план сработал, и ты согласился сам. Так что засунь свое «черта с два» себе обратно в рот. Она даже не знала, что тебя выписали из лазарета.

Очень хотелось ему поверить, поэтому я изо всех сил сопротивлялся. Если бы он лгал, то лгал бы именно так. А насчет того, станет ли он врать… Не исключено, что его понимание заботы о безопасности страны включает в себя и необходимость как можно скорее вправить мозги двум первоклассным агентам. Мыслит Старик весьма неординарно.

– Слушай меня! – потребовал он, прервав мои глубокие раздумья. Я поднял на него глаза. – Есть еще кое-что, и тебе следует об этом знать. Я хочу, чтобы ты зарубил себе на носу: во-первых, позволь сказать, что все, включая и меня, очень признательны тебе за то, что ты сделал, – независимо от мотивов твоего поступка. Я составил рапорт и не сомневаюсь, что тебе дадут медаль. Это останется в силе, даже если ты уйдешь из Отдела. Если ты решил уйти, я помогу тебе с переводом и всем, чем захочешь.

Он сделал паузу, чтобы перевести дыхание.

– Только не воображай себя этаким героем…

– И не думаю!

– …потому что на самом деле медаль достанется не тому, кому следовало. По справедливости ее должна получить Мэри… Спокойно! Я еще не закончил. Тебя пришлось загонять в герои палками, но я тебя не осуждаю: тебе через многое пришлось пройти. Но настоящим, без оговорок, добровольцем была Мэри. Садясь в то кресло, она не знала, что с нею произойдет, не ждала избавления в последнюю секунду, и у нее были все основания полагать, что, даже оставшись в живых, она потеряет рассудок, что гораздо страшнее. Но Мэри согласилась, потому что она – героическая натура, а ты, сынок, ей в подметки не годишься. – Не дожидаясь ответа, он продолжил: – Знаешь, в большинстве своем женщины чертовски глупы и наивны. Но диапазон у них шире. Самые храбрые из них храбрее нас, самые добрые – добрее, а самые подлые, если на то пошло, – стократ подлее любого мужчины. Я пытаюсь тебе сказать, что она проявила больше мужества, чем ты, а ты поступил с ней совершенно по-хамски.

У меня в голове уже все перепуталось, и я не мог решить, правду он говорит или опять пытается мной манипулировать.

– Может быть, и так. Может быть, я сорвался не на того человека. Но если все было так, как ты сказал…

– Именно так.

– …это тебя совсем не красит. То, что ты сделал, выглядит тогда еще хуже.

Обвинение он принял не дрогнув.

– Сынок, мне очень жаль, если я лишился твоего уважения, но, если будет нужно, я сделаю это снова. Мне, как командиру в бою, нельзя быть особенно разборчивым. Мне еще тяжелее, потому что приходится сражаться другим оружием. Если понадобится, я способен пристрелить свою собаку. Хорошо это или плохо, но такая у меня работа. Если когда-нибудь ты сядешь на мое место, тебе тоже придется так поступать.

– Едва ли это когда-нибудь случится.

– А теперь… Думаю, тебе надо взять отпуск, отдохнуть и все обдумать.

– Я возьму отпуск. Бессрочный.

– Как скажешь.

Он поднялся было, но я его остановил:

– Постой…

– Да?

– Ты мне кое-что обещал, и я хочу напомнить. Насчет паразита… Ты сказал, что я смогу убить его, сам. Вы с ним уже закончили?

– Да, но…

Я начал подниматься с кровати.

– Никаких «но». Дай лучемет. Я сделаю это прямо сейчас.

– Это невозможно. Он мертв.

– Что?! Ты же мне обещал!

– Я знаю, что обещал. Но он сдох, когда мы пытались заставить тебя – в смысле, его – говорить.

Тут меня согнуло и затрясло – от смеха. Я хохотал и никак не мог остановиться. Новость меня ничуть не обрадовала, но я ничего не мог с собой поделать.

Старик встряхнул меня за плечи:

– Перестань! А то плохо станет. Мне жаль, что так вышло, но ничего смешного тут нет.

– Ох, ну как же нет? – ответил я, все еще всхлипывая и хихикая. – Смешнее я в жизни ничего не слышал. Столько канители, сам обгадился, меня с Мэри поссорил – и все впустую.

– Ха! С чего ты взял?

– С чего? Ну, я-то знаю. Я помню все, что происходило. Вы из него – я хотел сказать, из нас – ни слова не вытянули. Ничего нового тебе узнать не удалось.

– Черта с два!

– Да ни черта вы не добились.

– Ты даже не представляешь себе, насколько успешным оказался эксперимент. Паразит действительно сдох, прежде чем мы хоть что-то выжали из него самого, но зато потом мы вытащили кое-что из тебя.

– Из меня?

– Вчера. Мы накачали тебя наркотиками, загипнотизировали, сняли запись мозговой активности – короче, выжали и повесили сушиться. Паразит многое тебе выболтал, и, когда ты от него освободился, гипноаналитик вытянул из тебя всю информацию.

– Например?

– Например, где они живут. Теперь мы знаем, откуда они прилетают, и можем нанести ответный удар. Титан, шестой спутник Сатурна.

Когда он сказал это, я вновь почувствовал, как сжимается у меня горло, и понял, что он прав.

– Ты, разумеется, сопротивлялся, – рассказывал дальше Старик. – Пришлось привязать тебя к кровати, чтобы ты совсем себя не изувечил. Тебе и без того досталось.

Он явно раздумал уходить. Закинул покалеченную ногу на край кровати и закурил. Видимо, старался проявить дружелюбие. Что до меня, то и я, в общем-то, не хотел уже ссориться; голова кружилась, и очень многое нужно было осмыслить. Титан – это далековато. Пока что люди не забирались дальше Марса, если только экспедиция Сигрейвса не долетела до лун Юпитера. Но она не вернулась, так что этого мы никогда не узнаем.

Однако, если будет нужно, мы сумеем добраться до Титана. Добраться и выжечь этот их гадюшник!

Старик наконец встал и проковылял к двери, но я остановил его:

– Папа…

Я не называл его так уже долгие годы. Он обернулся с удивленным, беззащитным выражением на лице:

– Да, сынок?

– Почему вы с мамой назвали меня Элихью?

– Э-э-э… Так звали твоего деда по матери.

– Хм… Не самая веская причина, я бы сказал.

– Возможно, ты прав.

Он снова повернулся, но я снова остановил его:

– Пап, какой была мама?

– Твоя мать? Я даже не знаю, что тебе сказать. В общем… они с Мэри очень похожи. Да, очень.

И он вышел, не дав мне возможности спросить что-нибудь еще.

Я отвернулся к стене и спустя какое-то время понял, что уже совсем успокоился.

Я описываю здесь известные всем события так, как видел их сам. Я не пишу историческую хронику. Хотя бы потому, что не видел всю перспективу.

Может, мне стоило больше переживать о судьбах всего мира в то время, когда я думал лишь о собственных делах. Может быть. Правда, я никогда не слышал, чтобы тяжелораненого слишком заботил текущий ход сражения.