Читал Хайнлайн «Лолиту» или слышал пересказ сюжета скандальной книги, мне неизвестно. Его поездка в Европу пришлась на лето 1955-го, как раз когда в парижском издательстве «Олимпия пресс» вышла книга Набокова, так что возможности у него были. Но допускаю, что он ловил с Набоковым одни и те же тренды, витающие в воздухе, и просто сместил свои подростковые фантазии в обстоятельства взрослой жизни. Как бы то ни было, эта тема возникла в творчестве Хайнлайна именно в 1955 году. Позднее Боб углубит и разовьет ее до самого последнего дюйма и опишет инцест как один из элементов свободного существования свободных людей.
2.4. «Холодный сон»
В начале 20-х Хайнлайн прочитал роман Уэллса «Когда спящий проснется». Разумеется, были еще Рипы ван Винкли, да и понятие анабиоза фантасты эксплуатировали достаточно активно. Но мало кто додумался до концепции фьючер-шока, предусмотрел в сюжете появление лингвистического барьера и ввел понятие адаптационного сервиса для новичков. Обычно мистеры маккинли откидывали крышку саркофага и немедленно включались в окружающую жизнь, послушно восхищаясь развешенными тут и там чудесами. И почти всех их ждали местные Вергилии, готовые бесплатно играть роль гида и читать лекции по любому поводу. «Нет, – сказал Хайнлайн, – так не бывает. И так не будет», – после чего включил здравый смысл и проработал все технические, экономические и социальные аспекты «холодного сна». К сожалению, он не мог ограничиться анабиозом, потому что ввел в сюжет временну́ю петлю, а вместе с ней, по необходимости, и машину времени – единственное, на мой взгляд, спорное место в романе.
Страх перед необратимостью смерти и технический прогресс в холодильном оборудовании породили один из причудливых бизнесов двадцатого столетия – криогенные хранилища трупов. Тела или головы счастливчиков (или идиотов, кому что больше нравится) ждут своего воскрешения в хранилищах. И пока оцифровка мозга не уничтожила этот бизнес, люди будут платить за «холодный сон» после смерти.
В 1985 году знакомый Хайнлайна Кейт Хенсон попытался заинтересовать писателя реальным погружением в «холодный сон» (или что-то вроде того), которым занимался фонд «Алькор». Автору «Двери в Лето» эта услуга предлагалась бесплатно. Хайнлайн отказался. «Откуда я знаю, не помешает ли это последующей реинкарнации?» – сказал Боб и больше не возвращался к этому вопросу. Его прах развеялся над океаном и с водой вошел в нашу плоть и кровь.
3. Неприятное эхо
В начале марта 1957 года группа писателей-фантастов затеяла выпускать мимеографический журнал литературной критики под названием «SF Forum». Планировалось, что здесь писатели будут разбирать друг друга на высоком профессиональном уровне. Хайнлайн терпеть не мог критику и завел себе правило никогда не высказываться о творчестве коллег по перу. Коллег это, впрочем, не останавливало. И фэнзин для профессионалов с неизбежностью добрался бы до Хайнлайна, рано или поздно. Случилось рано. Джеймс Блиш использовал рассказы Хайнлайна, написанные от первого лица, и «Дверь в Лето» для того, чтобы устроить сеанс любительского психоанализа писателя.
«…Для неквалифицированного писателя форма повествования от первого лица – ловушка. Первое лицо превращает текст в упражнение типа автобиографии, постоянно повторяя слово „я“, оно неудержимо подводит писателя к самому себе».
На этом, прямо скажем, нехитром основании Блиш и построил свой анализ. По его мнению, Хайнлайн, скованный точкой зрения, заданной формой от первого лица, взвалил на себя и не сумел разрешить проблемы героя, что и убило всю историю.
Прочитав это, Хайнлайн предсказуемо пришел в ярость и написал тогдашнему редактору «SF Forum».
15 апреля 1957 года
Роберт Э. Хайнлайн – Лестеру дель Рею
Любому писателю стоит научиться встречать неблагоприятные отзывы, он должен принимать их вместе с плохой погодой, спущенными шинами и тому подобными неприятностями. Каждый профессиональный писатель понимает, что его опубликованные работы становятся открытыми для литературной критики общества в рамках правила «Справедливого Комментария». Но мне кажется, что эта статья – литературный обзор только во вторую очередь, что по большей части это не литературная критика вообще, а прежде всего попытка персональной критики, неадекватной и гораздо хуже чем неадекватной, попросту лживой… Самое разумное, что можно было сделать, – это, видимо, молчать и попытаться выкинуть из головы.
Но я обнаружил, что не могу забыть, это мешало моей работе и прогоняло сон. Я чувствовал себя так, будто меня пригласили на чай, а едва я вошел в дверь, оглушили мешками с песком.
Далее Хайнлайн критикует попытку Блиша вытащить личность писателя из персонажа-рассказчика:
Ни одна из этих вещей не делается «по наитию». Я пластаюсь как проклятый, чтобы сделать увлекательный, интересный рассказ, из которого читатель извлечет ту мораль, которую я хочу ему преподнести… Я полагаю, что чем больше туда чего-либо попадает неосознанно, невольно или «инстинктивно», тем ниже уровень мастерства рассказчика и тем вероятнее, что результатом будет дрянное произведение.
Любопытно в этой связи вспомнить слова Уолта Уитмена, которые я тоже очень люблю:
«Пойми, что в твоих писаниях не может быть ни единой черты, которой не было бы в тебе же самом. Если ты вульгарен или зол, это не укроется от них. Если ты любишь, чтобы во время обеда за стулом у тебя стоял лакей, в твоих писаниях скажется и это. Если ты брюзга или завистник, или не веришь в загробную жизнь, или низменно смотришь на женщин, это скажется даже в твоих умолчаниях, даже в том, чего ты не напишешь. Нет такой уловки, такого приема, такого рецепта, чтобы скрыть от твоих писаний хоть какой-нибудь твой изъян».
Я просто оставляю здесь эти две цитаты, за каждой из которых парадоксальным образом вижу несомненную правду жизни. А истину пусть каждый, как водится, найдет у себя внутри.
4. Важнейшее из искусств и прочие его виды
Все успешные литературные произведения переживают одну и ту же последовательную цепочку: рождение, успех, экранизация, пародия, забвение. До забвения «Двери в Лето» еще далеко, она только на самой середине пути.
В 1970 году состоялись переговоры о съемках фильма по сюжету «Двери в Лето», но они кончились ничем, как и многие другие голливудские кинопроекты по романам Хайнлайна. Единственная известная мне на данный момент экранизация – наш отечественный телеспектакль 1992 года режиссера Валерия Обогрелова.
Его легко можно найти на «тюбике». Из десятка экранизаций Хайнлайна эта не самая плохая.
А теперь перенесемся в Страну восходящего солнца. Надо сказать, в Японии «Дверь в Лето» понравилась читателям – во-первых, потому, что про котиков (японцы открыли для себя этот тренд гораздо раньше европейцев), во вторых – маленькая девочка. Такая няша с большими глазами, в клетчатой юбочке и белых гольфиках. В-третьих – роботы, ну или почти роботы (в Японии обожают роботов почти так же, как девочек в клетчатых юбочках, а может, даже сильнее). В общем, роману была уготована прекрасная судьба. Но тут случилась неприятность. Сыграли свою роль особенности перевода, потому что «Дверь в Лето» и «На пороге лета» с точки зрения японцев практически одно и то же. А под этим названием в 1975 году вышла манга, посвященная обретению подростком сексуальной гармонии, и теперь любой школьник, открыв книгу с названием «Natsu e no Tobira» на обложке, чувствует себя обманутым, обнаружив внутри повесть об изобретателе самоходного пылесоса, а вовсе не то, что он ожидал… Тем не менее «Дверь в Лето» неоднократно выходила в Японии в виде книги, а в 2011 году чуть не завоевала театральную сцену; ничего особенного, обычный моноспектакль с единственной декорацией – дверью посреди сцены. Увы, премьеру спектакля отменили из-за землетрясения, и от этого начинания остались одни афиши.
