Мстислава прекрасно понимала, что отцом будушего младенца может быть, как Гассерт, так и Истомин. Сексуальный контакт с разницей во времени в пару дней, у неё был как с первым, так и со вторым!

Но что там сказала эта «накрахмаленная тётка»?! В её возрасте беременеют только от любимых! Гассерта она никогда не любила! А вот Сереженьку – да.

– Я подумаю над вашими словами, – пробормотала Звездинская, чувствуя, как под действием микстуры, начинают слипаться глаза.

– Подумай, – кивнула медсестра. – А пока – поспи. Вечером принесу тебе бульон. Нужно начинать понемногу кушать, – вышла из палаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Ну что там? – в сестринскую снова заглянул хирург, оперировавший Мстиславу.

– Не волнуйтесь, – улыбнулась женщина. – Думаю, все будет в порядке.

– Я знал, что вы найдете общий язык, – довольно усмехнулся. – Теперь эта дамочка до самой выписки под твоим контролем! Чтобы никаких эмоциональных всплесков! Никакой агрессии! Подпишет бумаги о том, что не имеет к клинике претензий, и пусть катится на все четыре стороны! – строго посмотрел на медсестру. – Я все понятно изложил.

– Понятно, – кивнула, – все сделаю.

***

Дренажи, катетеры и прочие приспособления о которых не принято даже упоминать в приличном обществе, были удалены на третий день после операции во время ежедневного осмотра и перевязки, с каждым днем становившейся все более тугой.

Мстислава не могла дождаться, когда ей подадут зеркало и разрешат посмотреть на себя.

И, не смотря на приказ врача воздержаться от бурного проявления эмоций, заорала во все горло, увидев свое отражение на пятый день после операции.

Её лицо, покрытое синяками и отеками, с ярко-красными хорошо видимыми швами, вызывало ужас и отвращение.

– Вы что наделали?! – Мстислава оттолкнула руку медсестры, державшую зеркало.

– Не волнуйтесь, голубушка, – успокаивал хирург, – это нормально. И это пройдет, – разозлился на себя за то, что оправдывается перед этой бабенкой: – Да и потом, вы ознакомились с возможными последствиями и подписали все документы еще до начала операции! Нужно было читать внимательнее и думать, прежде чем ложиться под нож! – повернулся к медсестре: – Обычная терапия шестого дня! – быстро вышел из палаты.

– Не нужно так расстраиваться, – увещевала медсестра, накладывая на лицо какие-то мази. – Это нормально и действительно скоро пройдет.

– Когда?! – в глазах Звездинской заблестели слёзы. – В училище через неделю начнется отбор на следующий год. Я не могу там показаться с такой рожей! – о груди и ягодицах Мстислава в этот момент даже не думала. Тем более, что формой и упругостью, как первых, так и вторых, осталась довольна. Боль почти ушла, а небольших синяков под одеждой не видно. Другое дело – лицо!

– Через неделю никак не получится, – покачала головой женщина. – Вам бы в реабилитационный пансионат на месячишко. За это время при надлежащем уходе восстановитесь, и будете выглядеть, как двадцатилетняя девушка.

Мстислава прекрасно понимала, что «доить» Лёшика до бесконечности ей вряд ли удастся. Гассерт и так оплатил ей три операции! Если она еще попросит денег, он может и дать, и отказать.

– К сожалению не получится, – всхлипнула от жалости к себе Мстя. – У меня больше нет денег.

– Можно попросить у отца ребенка, – кивнула на живот Звездинской медсестра.

– Он не богат, – покраснела, демонстрируя смущение, – и к тому же моложе меня. Я и так в смятении. Не знаю, как он воспримет новость о ребенке.

– Ну хорошо, – казалось, что женщина пронялась проблемами пациентки. – Есть один способ, но утверждать, что получится и давать гарантии я не стану. И в любом случае, мое имя не должно нигде фигурировать.

– Договорились! – глаза Мстиславы радостно блеснули. – И скажите, пожалуйста, как вас зовут? Вижу, что вы очень хороший человек, а имени вашего не знаю.

– Роза Львовна, – улыбнулась медсестра, присаживаясь на табурет у постели пациентки и приступая к изложению своего плана.

***

– Ну что же, госпожа Звездинская, – в палате стоял врач, держащий в руке кипу каких-то бумаг. – Оплаченное время пребывания в клинике истекло, и вас, после подписания некоторых бумаг (употреблять слово – документов, он поостерегся), доставят на борт теплохода, и уже совсем скоро вы будете дома.

– Давайте, – протянула руку Мстя.

– Вот здесь, здесь и здесь, – мужчина быстро перелистывал бумаги, тыкая пальцем в места, где нужно расписаться.

– Не торопитесь, – Мстислава закрыла папку. – Мне нужно ознакомиться.

– Да зачем вам это?! – сиял улыбкой хирург. – Простая формальность! Только время зря тратить!

– А я не тороплюсь, – Звездинская открыла первый лист.

Врач, тяжело вздохнув, отошел к окну.

– В принципе, все понятно, – Мстислава закрыла папку. – Вызывает недоумение только один вопрос: почему нигде не указано, что во время операции я едва не умерла от остановки сердца?

– Но ведь вы живы! – врач не собирался сдаваться так просто. – И, поверьте, этот инцидент не имеет никакого значения!

– Тем более не понятно, почему вы о нем умолчали, – улыбнулась Звездинская.

– Потому что это может плохо отразиться на репутации клиники, – улыбка давно сползла с лица мужчины.

– Ну что же, – Мстислава не выпускала из рук папку, – вы заботитесь о репутации, и я вас понимаю. Но этот, как вы выразились, инцидент, произошел по вашей вине! И если вы не захотите уладить вопрос по доброй воле, я буду вынуждена обратиться в суд, который, как вам известно, окажется на моей стороне. А вам придется не только выплатить компенсацию, но и оплатить судебные издержки. Ну, и мое вынужденное пребывание в вашей прекрасной стране на все время, пока будет длиться судебный процесс. Вы к этому готовы?

– Как быстро вы учитесь всему «плохому», едва вырветесь из «совка», – процедил сквозь зубы врач.

Звездинская рассмеялась:

– Для начала, Южная Пальмира никогда не была, как вы выразились, «совком» в том смысле, который вы вложили в это слово, – добавила, видя, что рот мужчины превратился в нитку плотно сжатых губ: – Ну а в завершение, смею вас уверить, что я дурой никогда не была.

– Чего вы от нас хотите?

Мстислава поняла, что пришло время ставить условия:

– Месяц реабилитации в вашем пансионате. Разумеется, за ваш счет. В качестве сопровождающего на это месяц я хочу видеть Розу Львовну, мою медсестру, благодаря заботам которой я так быстро пошла на поправку.

– Я дам ответ через час, – врач протянул руку. – Позвольте взять документы.

– Да пожалуйста, – вернула папку Мстя.

Врач вернулся ровно через час. Снова протянул папку Мстиславе, сразу же спросившей:

– Вы приняли решение?

Да, – кивнул врач. – Мы согласны принять ваши условия.

– И вписали пункт о бесплатном месяце в пансионате?

– Да, в конце.

– И о сопровождении?

– Там же.

– Хорошо, – Мстислава вздохнула и заново приступила к изучению бумаг.

Первое, чему её научила Роза Львовна, так это никому не верить на слово. И внимательно вычитывать каждую бумажку, прежде чем поставишь свою подпись.

***

Мстислава и Роза Львовна прогуливались по аллее, вдоль которой росли апельсиновые деревья.

Звездинская была удивлена, увидев в первый раз на деревьях и цветки, и плоды:

– Но ведь это невозможно!

– Вы еще не знаете нашу страну, – улыбалась Роза Львовна, – здесь многое возможно!

Месяц в пансионате подходил к концу.

Как и сказала многоопытная медсестра, отёки и синяки с лица сошли. Посветлели и стали почти незаметными послеоперационные рубцы.

Мстислава сделала новую стрижку. Теперь её лоб скрывала челка, а виски и уши профессионально выполненное каре. После подтяжки немного изменился разрез глаз, они стали слегка раскосыми. Роза Львовна сказала, что через пару лет разрез глаз станет прежним, но Мстиславе нравился и такой, придававший лицу налет экзотичности. Чтобы изменение не бросилось в глаза коллегам, можно сказать, что наносит макияж новым способом. Пусть ломают головы, что же это за способ такой?