– Ну вот, молодой человек, – он похлопал рукой по коробке. – Всё ещё в рабочем состоянии. Только, знаете что, – я чувствую, как он смотрит на меня, хотя сам разглядываю проплешину на ковре. – Он иногда странные вещи вытворяет. Начинает печатать жёлтым цветом. Значит, нужно поменять картридж.

– Угу, – машу я головой.

– Ну и хорошо, – он берёт коробку и протягивает её мне. – Только не торопитесь с заменой, пусть чернила закончатся.

– Ладно, – соглашаюсь я.

Компьютер никак не может найти принтер. Я несколько раз переустанавливаю скачанные из интернета драйвера, но он продолжает упрямиться. Со злости я выключаю принтер из розетки и целый день играю в Линедж. В виртуальном мире я чувствую себя уютнее, чем в настоящем. За окном разлитым дёгтем застыла ночь, когда я отправляюсь спать.

Приглушённый шум вытягивает меня из сна. Не сразу понимаю, что это звук работающего принтера. Я хорошо слышу, как бегает каретка. Неожиданно принтер громко загудел, каретка взвизгнула, и всё затихло. Ещё несколько минут я лежу, боясь пошевелиться. Наконец мне удаётся побороть страх, и я включаю настольную лампу. Автоматически отмечаю время на часах. 4:11 утра. Из принтера торчит половина листа, застрявшего внутри. Я осторожно поднимаю крышку и вытягиваю лист. На нём большими буквами напечатана фраза. Требуются усилия, чтобы прочитать под тусклым светом жёлтые буквы. ОН ХОТЕЛ. Я выдвигаю ящик стола, достаю таблетку феназепама и выпиваю её, чтобы успокоиться. Делаю пометку в блокноте. Врач требует записывать каждый раз, когда я принимаю транквилизатор. Не хочет, чтобы у меня развилась зависимость. Через несколько минут мышцы приятно расслабляются, и я снова засыпаю.

Звонок трезвонит уже больше минуты, но знакомую, обшитую дерматином дверь никто не открывает. Тревога навалилась утром внезапно, как только я проснулся. Принтеры не печатают листы сами собой. Неужели старик решил так пошутить? Знаете, что такое газлайтинг? Так называется попытка убедить человека, что он сошёл с ума. Учитывая моё состояние, сделать это совсем несложно.

– Ты чего трезвонишь? – раздаётся старческий женский голос.

Я поворачиваюсь и вижу пухлые ноги в тёмных чулках.

– Мне нужен ваш сосед, – смущённо отвечаю я.

– Какой ещё сосед? – удивление в голосе старухи сменяется подозрением. – Тут уже давно никто не живёт. Наркоман, что ли?

– Да почему наркоман? – возмущаюсь я. – Просто нужно поговорить.

– Сосед десять лет, как помер, – неожиданно миролюбиво говорит она. – А квартира его детям досталась. Я приглядываю за ней – они-то редко приезжают, а продавать не хотят.

– А как он выглядел? – На полу лестничной площадки – застарелое тёмное пятно.

– Кто? Боря, что ли? Обычно. Высокий, руки, как кувалды. Мастером на заводе работал.

– Нет-нет, – говорю я. Бабуля обута в смешные розовые тапки. – Сухой такой, небольшого роста.

– Да что я, не помню, что ли, Борьку? – удивляется старуха. – Заполошный ты какой-то.

Но я не слушаю её и скатываюсь по лестнице вниз. Странное ощущение. Я давно уже не говорил так много с посторонними людьми. За годы домашнего обучения я разучился общаться.

– Ты с ума сошёл? – кричит на меня мама, пока я снимаю кроссовки.

Мои глаза предательски наполняются слезами, хотя я пытаюсь сдержаться.

– Я не то хотела сказать, – она отводит взгляд в сторону. – Прости, пожалуйста. Ты так быстро вышел, что я за тебя испугалась.

Теперь она будет целый день ходить с чувством вины, стараясь задобрить меня ласковыми словами.

В комнате на столе лежит белый лист, пожёванный принтером. Чтобы удостовериться, что я не сошёл с ума, нужно показать его сестре. Спросить, видит ли она эти жёлтые буквы? Но та точно настучит маме, и меня потащат к врачу. Может быть, я не выключал принтер из розетки вчера вечером, а сделал это ночью, испугавшись шума каретки? Мой отравленный приёмом лекарств мозг вполне мог выкинуть такую штуку и обмануть память.

Дверь тихо приоткрылась, и в комнату заглядывает мама.

– Ты отдыхаешь? – спрашивает она и заходит внутрь. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – отвечаю я, лёжа на кровати и разглядывая паутину на потолке. Я не люблю наводить порядок в своей комнате и не разрешаю другим делать это за меня.

Мама берёт со стола лист бумаги и заглядывает в него.

– Заработал принтер? – спрашивает она.

– Вроде бы, да, – отвечаю я, внимательно наблюдая за ней. Значит, она видит жёлтые буквы. Она кладёт лист обратно и выходит из комнаты.

Прежде чем лечь спать, я сматываю провода от принтера и переставляю его в другой угол. Теперь я точно знаю, что он не сработает ночью.

Врач говорит, что мои защитные ритуалы только усугубляют болезненное состояние. «Тебе нужно разорвать замкнутый круг, – говорит он, рисуя идеальную окружность карандашом. – Каждый раз, когда ты поддаёшься своим страхам, ты только делаешь их сильнее».

Звучит убедительно, но я ничего не могу с собой поделать. Когда на улице я вижу странного человека, я спрашиваю у мамы, будто невзначай: «Тебе не кажется, что его куртка чересчур яркая?» Она смотрит в ту сторону, куда я показываю, и отвечает: «Отвратительный малиновый цвет. Как парень мог в такое вырядиться?» Это наш условленный код. Значит, этот человек существует на самом деле. А мама делает вид, что не замечает в моём вопросе скрытый смысл. На очередной встрече врач спрашивает меня: «Ты не разговариваешь с людьми, которых не видят другие»? Страх лишиться рассудка преследует меня многие годы.

Ночь взрывается звуком двигающейся каретки. Ещё не успев окончательно проснуться, я понимаю, что происходит. Липкий ужас каплями покрывает меня с головы до ног. В этот раз я знаю точно, что принтер был выключен. Когда шум стихает, я откидываю одеяло, на ватных ногах иду к столу и включаю светильник. На часах 4:11 утра. И вдруг цифры обретают для меня значение. Я сажусь на стул и закрываю глаза. В памяти всплывает номер нашей старой машины. 411.

В этот раз лист не застрял и теперь он лежит в лотке. Дрожащей рукой я беру его и подношу ближе к лампе. Большими, жёлтыми буквами напечатаны слова: ОН ХОТЕЛ СКАЗАТЬ ТОГДА, ЧТО ТОЖЕ ТЕБЯ ЛЮБИТ.

Несколько книг никак не влезают в коробку. Конечно, можно сложить их в пакет, но тогда придётся лишний раз подниматься в квартиру. А этот переезд и так затянулся на дольше, чем мы планировали. Хорошо, дядя Андрей сосед помог с машиной. Хотя теперь уже – бывший сосед.

Заливистый звонок громко растёкся по пустой квартире, многократно отражаясь от стен.

– Витя, ты откроешь? – кричит мама из кухни. – У меня руки в мыле.

– Сейчас, – отвечаю я и бегу в коридор.

– Здравствуйте. Мы по объявлению.

На пороге стоит женщина с девочкой лет двенадцати. Видимо, мама с дочкой. Одеты одинаково – тёмная одежда и чёрные косынки на голове.

– Проходите, – говорю я.

– В объявлении не было номера телефона. Мы переживали, что дома никого не будет. А вы переезжаете?

– Да, – говорит мама, и я оборачиваюсь на её голос. – Сын в университет поступил, хотим жить поближе с учёбой.

– Понятно, – глухо говорит женщина. – Вы правда отдаёте принтер просто так?

– Да, – говорю я. – Он мне больше не нужен.

– Мы решили купить новый, – опять вмешивается мама. Она всё никак не может привыкнуть, что теперь я сам отвечаю на вопросы.

– Простите, – смущается женщина, – вы не поможете вынести его вниз? Там нас такси ждёт.

– Конечно, – говорю я, – мне как раз надо вам кое-что объяснить про чернила.

– На него ничего нет, ни места рождения, ни из какого региона он приехал, абсолютно ничего. – Лейтенант докладывал майору свои соображения по поводу нового соседа по лестничной площадке. – Я снял отпечатки пальцев, которые он оставил на дверной ручке, нашёл его выпавший волос и сделал анализ ДНК. Ни отпечатки, ни ДНК никогда не числились в базах… Всё за собственный счёт, конечно, – предвосхитил лейтенант вопрос, читаемый в строгом взгляде майора.