– А знаешь, понятия не имею! Я то искала кого-то невероятного, то разочаровывалась в мужчинах, то ждала, что Судьба преподнесёт мне подарок, то верила, что не создана для любви. Короче говоря, мне не было смысла искать кого-то, потому что я и не жила, по сути… Не в настоящем. То с головой уходила в прошлое, то витала в мечтах о будущем… Я думала, что сначала жизнь, с моей помощью, станет лучше, и вот тогда… А теперь мы застряли здесь, не способные реально изменить ток времени, не имеющие возможности вернуться. Переживающие те же горести и печали, что и прежде. Но знаешь что? – впервые за свой монолог Ефросинья подняла на слушателя глаза: – С тобой проходить всё это – намного проще. Я правда чувствую, что наконец-то живу.

Серафим мягко улыбнулся и протянул девушке кулак с выставленным мизинцем. Старая традиция, означавшая примирение у детей прошлого, неизвестно отчего страшно веселила Ефросинью. И в этот раз она засмеялась и ухватилась за мизинец друга своим.

– Что-то не помню, чтобы мы ссорились.

– Как доктор социологии утверждаю: хорошее перемирие никогда не помешает!

Ефросинья засмеялась ещё сильней:

– А ты так и не отвык прикрывать любую глупость своей степенью.

– Ну я же не мешаю тебе всё привязывать к математическим расчётам!

То был хороший вечер. Серафим надеялся, что ближайшие семьдесят лет не изменят ситуацию в худшую сторону.

Санкт-Петербург словно не умел меняться. Он то проливал слёзы непрошеными дождями, то укутывал внезапным уютом из снега и тумана. Двадцатого декабря было сухо и солнечно, повсюду лежали сугробы, и народ повалил на улицы города насладиться зимой. Среди гуляющих был высокий сероглазый мужчина с мягким, располагающим лицом, и невероятной красоты женщина. Вот только парочка не просто прогуливалась – они наблюдали за плодами двухлетних трудов: парнем и девушкой, что увлечённо обсуждали химию, физику, астрономию…

– Как думаешь, их дружба изменит что-то к лучшему?

Серафим пожал плечами:

– Понятия не имею. Что говорят цифры?

– Пятьдесят на пятьдесят. Есть расчёты, в которых их союз может быть даже губительным для научного прыжка, – помолчав немного, Ефросинья добавила: – В любом случае, я нами горжусь.

Серафим вопросительно взглянул на подругу:

– Мы двух людей спасли от одиночества.

– Говоришь как социолог.

– Всё твоё негативное влияние.

Оба рассмеялись.

– А знаешь что? Пошли отсюда. Купим пиццу, устроим марафон Пуаро… Ладно, соглашусь, моё влияние не настолько разрушительно.

Парочка продолжала вести полушутливый диалог, который многим мог бы показаться немного странным, даже повернув в сторону квартиры.

Солнце зашло за тучи, с питерского неба в очередной раз начал накрапывать дождь, и почти все разбежались под навесы или попрятались в парадные. Но двое из будущего не спешили. За 130 лет они научились любить дождь – символ непобедимого постоянства.

В один далеко не прекрасный день я наконец собрался с духом и убедил себя, что проблему нужно решать здесь и сейчас. Нам со Славиком больше не было места в одних стенах. Или сумею от него отделаться, или придётся уходить самому. Третьего не дано.

Что ж, всё к тому и шло. Хотя, если честно, изначально он не вызывал у меня особой антипатии. Долгое время я просто не обращал на него внимания.

Мы учились вместе с пятого класса. Если бы меня попросили описать Славика Тимофеева одним словом, я ответил бы: «Никакой». Вялый, застенчивый, слегка сутулый, с мягкими чертами лица и жидкими светлыми волосами, он существовал словно отдельно от остальных. Не потому, конечно, что считал себя особенным. Просто его не больно-то замечали, а сам он ни к кому не мог подобрать ключик.

Ко мне Славик начал присматриваться сразу, а потом робко попытался завязать дружбу. Подходил и мямлил что-нибудь на разные темы – видимо, хотел выявить мои интересы, чтобы знать, как дальше строить общение. Я его не гнал, не отталкивал, но и раскрываться не собирался. Отвечал коротко и обтекаемо. Если ты не совсем дурак, то должен понять: тебя не хотят пускать в свою жизнь. И он в конце концов понял…

Мы с ним продолжали ходить в один класс до последнего звонка. Но, хотя Славик всё время был рядом, я воспринимал его скорее как предмет мебели. Перекинуться словом доводилось редко, а чтобы завести беседу – такого и не припомню.

Жили мы в разных районах города, поэтому нам вряд ли было суждено увидеться после выпускного. Встретив Славика как-то на улице, я счёл это случайностью. Повстречав повторно, удивился, а после третьего раза заподозрил, что бывший одноклассник меня преследует.

Спросил его об этом в лоб, но Славик посмотрел на меня невинными глазами и заверил, что наше рандеву – всего лишь вывих теории вероятностей. Я сделал вид, что поверил, однако дальше вывихи пошли стайкой.

Мы пересекались с ним в парках, скверах, торговых центрах, музеях, и это напрягало меня всё сильнее. Одно дело, когда тебе не даёт прохода симпатичная девчонка – от такого «хвоста» я бы не отказался. А тут…

Окончательно добил меня Славик тем, что устроился в ту самую фирму, где я корпел сотрудником низового звена. Подобных контор в городе было достаточно, поэтому в совпадение мог поверить только очень наивный человек.

Я вытерпел две недели. Пытался приободрить себя тем, что в школе не замечал Славика годами, но теперь этот довод не работал. С каждым днём белобрысый тихоня бесил меня всё сильнее, и однажды стало предельно ясно: ещё немного – и взорвусь…

Итак, я подловил его в коридоре и кивнул на выход:

– Пойдём-ка подышим свежим воздухом. Поговорить надо.

Он удивлённо посмотрел на меня, но ничего не сказал и послушно двинулся следом.

Как только мы вышли на улицу, я крепко взял Славика за пуговицу. Он попытался высвободить её, но у него ничего не получилось.

– Слушай, – начал я тоном, от которого собеседник должен был превратиться в ледышку. – Мне это порядком надоело. Всякому терпению приходит конец, не находишь?

Он молчал и только хлопал ресницами.

– Ты понимаешь, о чём я?

– Нет…

– Да ну? – Я изобразил улыбку, она тоже была ледяной. – У тебя что, мания? Собираешься всю жизнь меня преследовать? Так вот, говорю открытым текстом: я сыт по горло!

– Всё не так просто, – тихо сказал Славик. – Поверь, это нужно тебе самому.

Я вздохнул и начал крутить пуговицу в пальцах.

– Слушай, дружище, мне от тебя ничего не нужно. Кроме одного. Прошу тебя по-человечески: исчезни, пожалуйста, из моей жизни!

Лицо Славика страдальчески сморщилось. Он был такой беспомощный, подавленный, что меня неожиданно пробило на жалость. Захотелось похлопать его по плечу и сказать: «Ладно, забудь, погорячился, ничего не было». Но такой роскоши я позволить себе не мог. Стоит всего раз в ответственный момент проявить слюнтяйство – и будешь потом костерить себя за это годами. Нет уж, рвать – так с корнем!

– Хорошо, – сказал он убитым голосом. – Если тебе так неприятно… Больше ты меня не увидишь.

– Никогда?

Он долго молчал, глядя куда-то под ноги. Наконец выдавил:

– Как получится…

– Ты уж постарайся, чтобы получилось, – сказал я и отпустил его пуговицу.

На следующий день Славик уволился из фирмы. Это была безусловная победа, но, как ни странно, большой радости я от неё не испытал. Слишком уж безропотно мне уступили поле битвы…

Однако избавиться от ощущения, что над твоей душой стоит соглядатай, было большим делом. Примерно неделю после нашего расставания я чувствовал себя так, будто с плеч свалился груз. Всего неделю. А потом со мной стало твориться непонятное.

Первым делом я внезапно наехал на шефа. При всех подверг сомнению его новую стратегию, фактически обвинил в некомпетентности.

Шеф позеленел от злости, но попытался обратить всё в шутку. А чуть позже вызвал меня к себе и угрожающе заявил: