– А ты видел, как он одет? Очень бедно. И не по-зимнему совсем, словно его выдернули из дома или другой больницы. Что-то не очень он похож на богатенького сынка, – рассуждая, меня самого всё больше донимало любопытство по поводу этого приезда.

Санитар начинал потихонечку злиться на меня. Или на себя, понимая, что действительно выглядит глупо в своей уверенности в том, что понимает происходящее. Это было несколько забавно наблюдать. Неужели, действительно на злобу и эмоции уходит меньше энергии, чем на подумать?

– Да? Ну и хрен знает тогда! В принципе, нам то до этого что за дело? Вот придёшь снова на свои сутки, он уже будет здесь, сам его и спросишь. Ну, или Тощий точно расскажет. Вон он тут как раз неподалёку. Уверен, он уже будет у него еду или сигареты выманивать.

– Нет у него ни еды, ни сигарет. И денег нет. Сам же видел.

– Ну ладно, нет так нет, чё ты прицепился к нему? Хорош тут стоять, щас эта карга повариха опять будет на нас орать, что мы тут возимся, – он бросил две пустые тарелки, которые держал в руках, на вершину моей башни, построенной из других тарелок, отчего вся конструкция, пошатнувшись, чудом не обрушилась на пол, и махнул мне рукой. Я налёг на перекладину, и мы покатили тележку дальше, продолжая собирать посуду. Проезжая мимо палаты Тощего, я заметил, что он задумчиво стоит в коридоре и смотрит на дверь приёмного покоя, в которой недавно скрылись приезжие.

– Эй, Тощий, ты, небось, уже всё разузнал? – Мой напарник довольно грубо и невежливо ткнул его указательным пальцем под бок. Срывает недавнюю злобу.

Тощий, не ожидавший такого тычка и от этого подскочивший на месте как ужаленный, с явным неудовольствием отшатнулся и повернулся к нему с раздражённой физиономией.

– Ага, разузнал. Про твою мамашу. Я ведь вспомнил, мы с ней были знакомы ещё до твоего рождения… Рассказать, кем она работала?

– Чё? Да я сейчас тебя на неделю в изолятор закрою, пёс…

Они продолжили ругань, собиравшуюся перерасти в драку, а я повёз дальше тележку один, не обращая внимание на это представление. За сутки работы просто безумно устаёшь, даже если удаётся урвать пару часов сна на кушетке в комнате для персонала. А в эту злополучную смену мне не удалось поспать даже и часу. Я сдал посуду на кухне злобной тётке-кухарке, не обращая внимание на её колкости в мой адрес, и принялся уныло оттирать всю гору грязных тарелок. Обожаю, просто обожаю. Затем, когда работа была закончена, я поплёлся в холодную, почти не отапливаемую раздевалку для верхней одежды. На сегодня с меня хватит, пусть сами обсуждают сплетни и разбираются с тайнами. Мне же хотелось просто отправиться домой, где меня ждала крошечная, но милая моему сердцу квартира, в которой было тепло и была еда и кровать. Так нужная сейчас мне кровать. Мягкая, удобная кровать. И одеяло. Переодевшись, я прошёл все посты охраны и наконец, выдохнув, с облегчением вышел в искрящийся инеем солнечный морозный день.

Странного молодого человека не оказалось среди пациентов, когда я вновь вышел на смену в свой следующий цикл. Не было его и на других этажах. Не было в спецблоке для буйных. Никто ничего о нём не слышал. Другие санитары, которых мне удалось расспросить, тоже оказались не в курсе. Его словно бы и не существовало и мне даже начало казаться, что это просто было сном в конце суток напряжённой работы, однако нашлось немало людей, которые так же, как и я видели приезд нашего «психомобиля».

Тощий по своему обыкновению в это время суток сидел в комнате отдыха с шахматной доской, решая этюды3 из своей толстой засаленной книжки. Я тихонько присел на стул напротив него, некоторое время рассматривая фигурки. Чёрных было больше, чем белых, и фигуры у чёрных были лучше, прижав белого короля почти в самый угол, ощетинившийся пешками, но Тощий определённо играл за белых, ведя в атаку довольно странно расположенную разрозненную группу, вклинившуюся в плотные ряды чёрных. Сейчас он задумчиво переставлял ферзя на различные позиции, но не отрывал руки от фигуры. Я, признаться, мало что понимал в шахматах. Знал, как ходят фигуры, правила, немного дебюты4, но почти всегда проигрывал, играя со знающим человеком. Шахматы никогда не являлись каким-то моим увлечением в жизни, поэтому я и не тратил ни времени, ни сил на совершенствование своей игры. Для Тощего же шахматы были настоящим искусством, и он рассматривал и изучал свои задачи по сыгранным сто лет назад кем-то партиям, как эксперт, пристально и скрупулёзно изучающий картину всемирно известного художника.

– Тощий, привет. А помнишь того парня, которого привезли в конце моей прошлой смены? – я решил спросить прямо. – И вот теперь его нигде нет. Вы его не продали на органы с друзьями по палате, я надеюсь?

Тощий выбрал, наконец, нужное поле и оставил там ферзя. У белых оставался последний шанс быстро поставить мат при численном превосходстве чёрных. Он продолжил изучать доску, не поднимая головы. На шее у него красовался здоровенный, уже краснеющий синяк – по-видимому, след той самой стычки с санитаром.

– Ммммм, да… То есть, нет. На органы его не продали, но, возможно, продадут…

В руках Тощего оказался белый слон. Чёрные почти прижали белого короля, до мата оставался всего один ход.

– Ну и куда он тогда подевался? – я не мог понять, знает Тощий что-то или просто тянет резину, развлекая себя пустой болтовнёй со мной.

– Ну как сказать подевался… Этот человек, безусловно, существует, вы всё видели сам своими глазами, так же, как и я. И его никуда не увозили обратно, пока вы дрыхли дома, за это я вам могу поручиться, начальник. Ни-ку-да! Значит, получается, что? Человек приехал, но его с нами нигде нет. Странно, да? Значит, его держат не с нами. Потрясающая логика, правда? Но человек всегда человек, поэтому он должен что-то есть и где-то спать, соображаете? Куда отдельно отправляют еду, вот вопрос, которым я задался в первую очередь, чтобы узнать, понимаете? И таки да, существует отдельно отправляемая кое-куда еда… И вряд ли шеф решил где-то насладится вкусом больничной кашки в одиночестве, поэтому…

Он вдруг поставил белого слона обратно и, схватив белого коня, поддавшись какому-то внезапному озарению, переместил его прямо под позицию короля чёрных, а затем переиграл ход с ферзём, поставив его на другую клетку. Мат чёрным. И огромный численный перевес их не спас. Обожаю эту игру, хотя и не умею в неё играть.

– Ладно, Тощий, выкладывай, где он. Ведь реально интересно, – хотя я до сих пор сам не мог понять, что же меня в этом так зацепило. Старик, довольный собой, оторвался от доски и, улыбаясь, стал собирать фигуры, собираясь уходить.

– А вы сходите и сами у шефа спросите – он то ведь наверняка всё знает, – он захлопнул книгу, положил свои очки в футляр и встал.

– Хорошо, я запомню, что ты знал, но мне ничего не захотел говорить, – мне стало даже немного досадно. Но показывать это я не собирался.

Тощий, уже уходя, развернулся в дверях комнаты и сказал через плечо:

– А какой смысл говорить, господин начальник, вы и сами всё очень скоро узнаете, – он повернулся обратно и не спеша, с книгой и доской под мышкой, ушёл в закат. Вот же скользкий тип.

Короче говоря, я уже было решил махнуть на всё рукой и, забыв об этом деле, приступил, наконец, к очень важному мероприятию, которое откладывал вот уже месяца два – наведению порядка и проверке запасов в нашей кладовой на третьем этаже, однако Тощий был прав, и дело нашло меня само. Правда, я об этом ещё не знал, когда услышал шаги и голос одного из коллег из нашей смены в дверях – «Тебя вызывает шеф». Признаться, в начале я вообще не соотнёс между собой эти события. Как правило, лично в кабинет шеф вызывал только тогда, когда разговор с ним не сулил ничего хорошего, а по рабочим вопросам он предпочитал общаться, раздавая указания прямо на месте. Обычно начальство вызывало только в случаях моей личной провинности, или кого-то из подчинённого персонала. Я мысленно перебрал в голове все события последних трёх смен, но не смог вспомнить ничего такого, ради чего меня нужно было бы вызывать. Значит, оставался только один вариант – скорее всего, это какое-то поручение.