В тот год, в начале зимы, наша мать скоропостижно умерла. Я долго не мог смириться с такой потерей. В день похорон старался не смотреть на неё, лежащую в гробу. Чудилось, что её веки дёргаются и вот-вот она откроет глаза, проснётся. Впрочем, я нашёл в себе силы попросить отзывчивую Серафиму о помощи, и она взяла на себя все хлопоты по организации поминок матери.

Сразу после похорон я сильно простыл. Поднялась температура, кашель из меня выходил в виде свиста. Мне повезло: рядом оказалась Серафима. Она и стала за мной ухаживать. По молчаливому согласию Серафима так и осталась жить у меня. Она с сочувственным наслаждением, как в ароматную ванну, погрузилась в мою жизнь, в мою постель. Я утопал в её горячих поцелуях, прячась от боли потери.

Меня раздражало, когда Серафима начинала говорить о любви. Я замирал в нерешительности и, пытаясь отвязаться от её слов, отвечал неопределённым кивком. Как и многие женщины, Серафима мечтала о беременности. В период задержки месячных она каждый раз расстраивалась, когда тест показывал отрицательный результат. Я не горел особым желанием иметь от неё ребёнка, но и не исключал такую возможность. Так мы и жили.

Здесь же, в камере, я был лишён её страстных объятий, и от этого она становилась для меня ещё желанней. Тем временем, когда надвигалась ночь, пятна света в решётчатых окнах тюрьмы разливались рекой, лампы не гасли, жизнь утихала, дежурные служили на своих постах. Я оставался наедине с мутными воспоминаниями о Серафиме, отвечавшей открытой взаимностью на любые мои эротические игры. В теле закипала кровь, обнажая самые тайные желания плоти. Снова и снова, каждую ночь просыпаясь, я переживал разлуку, жаждал с порывом откликнуться на её призыв.

Кроме этих воспоминаний, я неоднократно пытался воспроизвести в памяти черты лица Ренаты, и у меня перехватывало дыхание. Она не давала мне покоя. Хотелось единым махом сбросить с себя это наваждение. Или ничего не показалось и всё было правдой? В самом деле, глубоко в мою душу закралась тревога. Её уже нет в живых, но я каждую секунду невольно думал о ней – другой. Видение полупрозрачной Ренаты было очень ощутимое, оно цепко держало моё сознание. Или я был под гипнозом?

Три года моего заключения прошли как кошмарный сон. Сделав первый шаг за последние двери зоны, я остро ощутил новый запах – запах свободы. Это поймёт только тот, кто сам хоть раз испытал такое. Осенний ветер обдувал лицо, как бы приветствовал меня. Но сильное волнение не проходило, несмотря на мои тщетные попытки успокоиться. Удары сердца усиливались, а желудок противно схватывал лёгкий спазм. Я поставил сумку на землю и огляделся. Поднял воротник куртки, застегнул молнию со свистом до предела. Закурил. Начал искать взглядом свою машину. Увидел, что она стоит поодаль, напротив. Дениска сидел на месте водителя развалившись, не замечая меня.

Я затянулся последний раз, бросил сигарету. Поднял сумку и уверенной походкой направился к автомобилю.

Денис, увидев меня, дёрнулся и выскочил из машины:

– Ой, братишка, привет! Извини, проглядел. Долго тебя не выпускали.

Он подошёл ближе, выхватил мою сумку, смутился… Разволновавшись, бросил её на землю и тут же кинулся меня обнимать, да так крепко, что наши куртки с хрустом скользнули друг по другу.

– Ладно тебе, всё образуется. Я же теперь на воле.

Положив правую руку брату на плечо, я слегка отодвинул его и начал рассматривать худощавое лицо. Брат младше меня на четыре года. Он всегда выглядел моложе своего возраста за счёт сохранившегося в нём налёта ребячества.

Денис взглянул проникновенно в глаза и, видимо, догадался о моих мыслях. Его губы зашевелились.

Словно откуда-то издалека, он скорбно произнёс:

– Её уже не вернёшь, – и глубоко вздохнул.

Поток воспоминаний о Серафиме болью отозвался в моём сердце.

Серафимы, к сожалению, уже нет. Последний раз я видел её три года назад в тот злосчастный день своего рождения, в день гибели Ренаты. Будто действительно Рената меня с ней разлучила. В этом, наверное, и есть некая загадка судьбы, которую предстоит ещё разгадать. Именно эта мысль обжигала меня изнутри.

Говорить вовсе не хотелось, поэтому ехали молча. Сейчас приеду в дом, в котором Серафима меня не ждёт. Она перенесла операцию по удалению раковой опухоли на женских органах. В заключении я был три года, и она не дождалась меня всего три месяца. Прежде в объятиях Серафимы я лечил душевные раны, полученные после похорон матери. А пока был в тюрьме из-за погибшей под колёсами моей машины девушки, не стало и Серафимы. Серафиму похоронили её родственники. Такая вот пугающая череда смертей близких мне женщин. Я мотнул головой: так хотелось стряхнуть с себя душевные оковы!

Через стекло автомобиля я жадно вглядывался в город, застывшим взглядом изучал мир – казалось: аж щёки горели – созерцал, упиваясь наслаждением свободы. Ловил себя на мысли: «Несмотря ни на что, люблю жизнь, люблю свой город». Подметил: брат вёл машину медленно и аккуратно. Он так и не проронил ни одного слова. Видимо, чувствовал, что значили для меня первые минуты свободы.

Мы ехали по дороге вдоль аллеи с вязами. Я смотрел на разноцветные листья, которые ветер безжалостно срывал с веток. Величие осенней симфонии опадающих листьев меня всегда поражало. Вот самый кайф поймать тот миг, когда листок с безумным трюком покидает ветку, на которой он рос. Происходит некое таинство, и о нём мы не догадываемся.

Я с сожалением думал об осенних листьях, несущихся в тусклой синеве воздуха, сравнивая их с судьбами людей. Вот пара листьев вцепилась друг в друга и стремительным скачком поднялась к небу. Некоторые с неистовой быстротой падали вниз, а некоторые – медленно. Другие, расправившись, кучковались и вальсировали в такт дуновению ветра. Только единственный могучий лист так и продолжал гордо колыхаться, упрямо уцепившись за ветку, как ни старался сорвать его непрестанный ветер. А ветер то стихал и точно присматривался к деревьям, то, немного подождав, снова начинал свою пляску с листьями. Но у всех листьев было нечто общее: осень их перекрашивала из летней зелени в рыже-бордово-коричневые оттенки и хоронила. А весной на тех же деревьях снова появлялась свежая зелень, молодняк.

В процессе своих размышлений я не заметил, как мы подъехали к дому. Смахнул размышления, растерянно озираясь по сторонам.

Удивлённо возмутился:

– Денис, ты что, оставил дверь нараспашку? Забыл закрыть?

– Не волнуйся, всё под контролем, – загадочно улыбнулся брат.

Он поставил машину напротив гаража и быстро из неё вышел, обронив:

– Сиди, я сам открою ворота.

С гордым видом он, размахивая длинными руками, открыл ворота и вернулся в машину. Подбадривая меня, кивнул головой. Усердно продолжал демонстрировать водительское мастерство и напросился на комплимент.

– Вижу, вижу, стал к машине бережнее относиться… – не выдержал я.

– Стараемся.

Денис заехал в гараж. Мы вновь поглядели друг на друга. Брат внезапно сделался серьёзным и вышел из машины. Я с минуту сидел в задумчивости.

Денис успел закрыть ворота гаража и распахнул дверь автомобиля с моей стороны:

– Бери шинель, пошли домой. Чё-ё сидишь?

– Ну пошли…

Я направился следом за ним. Захотелось на одном дыхании пропустить стакан водки. Хотя я и не особый поклонник выпивки, сейчас необходимо расслабиться. Но не тут-то было! В дверном проёме на крыльце нашего дома я увидел маленькое и красивое чудо в пышном платье и шали, накинутой на детские плечики. Остолбенел, по телу пробежало лёгкое волнение, вызванное этим чудом. Я продолжал стоять как вкопанный и глубоко вдыхал пространство: и здесь мне почудилось что-то тайное.