Бегло и оценивающе осмотрел всю камеру. Семь пар глаз одновременно прострелили меня взглядом. Немного смутившись, я обернулся к решётчатому окну, за которым ровно падал снег. Неприязнь тут же прошла.

Вертлявый пацан подбежал ко мне:

– Слушай, закурить дай.

Молча из заднего кармана спортивных брюк я достал пачку «Явы». Открыв её ловко, стукнул средним пальцем по дну пачки – тут же одна сигарета выпрыгнула.

– Бери.

– Хм, ну ты даёшь!

Я толком не успел осмотреться, как тут же прошла команда:

– Руки за спину! Выходим по одному!

Взволновался. Наверное, Дениска пришёл.

Я оказался в третьей кабинке. И действительно, через затемнённое окно смотрел с серьёзным видом на меня мой младший брат. Я сразу уселся напротив. Опустившись на стул, поднял телефонную трубку и удобно облокотился на прикреплённый к полу стол.

– Ну, здорово, что ли! – постарался я сказать бодрым голосом.

Брат, пытаясь улыбнуться, ответил в трубку:

– Здорово, Альберт. Ты чё бледный?

– У меня всё нормально… – я пожал плечами, прилагая усилия, чтобы не выдать нервозность, и неожиданно возмутился: – На улице так морозно, что ли? Что ты тулуп на себя напялил?

– Вроде сегодня холодно, – ответил сдержанно Денис.

– Бог с ним, с этой погодой, ты лучше расскажи, что у вас нового.

– Письмо моё получил?

– Получил, но письмо письмом, лучше сам расскажи.

– Я ж тебе писал, что Ангелина родила под Новый год девочку.

– Жорик, небось, рад? Он всё хотел, чтобы жена ему дочку родила.

– Рад, конечно.

– Назвали как? – спросил я, потому что в письме ничего об имени сказано не было.

– Ты не поверишь! – ответил громко брат.

Я приложил указательный палец правой руки к губам, показывая: тише, мол. Денис заметил, что я слегка засуетился, выдержал паузу.

– Так ты мне скажешь или нет, как назвали девочку?! – возмутился я, хотя уже догадывался.

– Альберт, вроде ей дали имя в честь той…

– Выходит, девочку назвали Ренатой… – сказал я монотонным голосом и огляделся по сторонам, словно подспудно ожидая появления Полупрозрачной. Затем, схватившись за бегунок молнии в мастерке, начал его то расстёгивать, то застёгивать. Взяв себя в руки, повторил: – Значит, дочку Жорика зовут Рената, как и его двоюродную сестру.

В голове моей промелькнули строчки из письма Дениса: «Пострадавшая в аварии и была той самой девушкой, которую Жорик хотел пригласить на твой юбилей. Помнишь, Марк просил для младшего брата?»

– Кстати, а почему она тогда не пришла?

– Ей мать не передала. Когда Жорик звонил им, трубку взяла его тётя. Ну, мать этой сестры… – выдавил из себя Денис.

– Ладно, не напрягайся, это уже не имеет никакого значения, наверное… – задумчиво сказал я, всматриваясь через стекло в лицо брата.

Тогда я ещё не догадывался, что именно это и имело самое важное значение, серьёзным образом влияя на дальнейшее развитие событий в моей судьбе.

Денису, похоже, хотелось снять напряжение, возникшее между нами.

Он, вздохнув, промямлил:

– Я в передаче вроде принёс всё, что ты просил.

– Спасибо, – ответил я виновато и, стряхнув с себя задумчивость, обратился более оживлённо: – Серафиме что, не подписали разрешение на свиданку?

– Сам понимаешь, незаконная она.

– Ты помогай ей там по дому.

Брат нахмурился. Губы у него немного дрожали. Чтобы не выдать волнение, он стиснул зубы. В отличие от моей широкой физиономии его лицо было более худощавое, поэтому губы выглядели вытянутыми, но всё равно видно, что мы были родные.

Он застыл.

– Денис, как себя чувствует Серафима? – спросил я сердито и начал постукивать пальцами правой руки по стеклу.

Брат с испугом взглянул на меня:

– Не знаю. С работы приходит и сразу спать ложится.

– И ничего не говорит?

– Нет, говорит, что устала.

– Подозрительно как-то. В письме она ничего такого не пишет.

– Может, за тебя переживает? – произнёс Денис неуверенно.

Он меня озадачил. Продолжая смотреть сквозь стекло, я нервно улыбнулся. Разговор у нас как-то не клеился.

Серафима – добрая по природе девушка. Знаю, что она заботится о моём брате. Её бескорыстие может доходить до самопожертвования. Но Денис разгильдяй, я об этом тоже помню.

– Ты когда на работу устроишься?

Тут брат широко раскрыл глаза и возмутился:

– А куда? Сейчас попробуй устройся на работу!

– Тогда таксуй по ночам. Машину только мою не угробь.

Денис остолбенел. Я смотрел на его недоумевающее лицо с признаками внутренней неуверенности.

– Ты пойми: жить надо, есть надо… Ладно, хоть Серафима работает в гастрономическом отделе, кормит, считай, всех нас. Нас, двоих мужиков…

Я продолжал читать мораль, а брат уставился на меня растерянным взглядом и даже рот раскрыл от удивления. На его лице застыла немая гримаса. Он упорно молчал. Видимо, я напомнил ему нашего отца, который Денису в подростковом возрасте частенько любил читать мораль на всякие темы. Отец обращался с Денисом словно с больным, вроде проявляя заботу о нём. Считал, что Денис должен быть благодарен за доброту и радоваться ей, но вместо тёплого чувства к отцу брат эту экзекуцию каждый раз переносил молча. Зато с матерью не церемонился, дерзил в ответ на каждую её просьбу.

А я, наоборот, не отмалчивался на постоянные придирки и нотации отца. Всегда отвечал резко и грубовато. За полгода до моего дембеля он заболел и умер от цирроза печени. Мама тоже недолго прожила без отца и умерла от сердечного приступа.

Учил я Дениса уму-разуму не повышая голоса. А он молчал. Тут и время свидания закончилось…

– Ладно, прости, брат, я что-то разошёлся, – произнёс я сконфуженно.

– Всё вроде нормально, – проговорил Денис без всякой обиды, смягчённо.

– Пока, пиши… – я не успел договорить: телефонная трубка отключилась.

Склонив голову, я в сопровождении конвоира шёл по тюремному коридору. Вспомнились испуганные ответы Дениса о Серафиме.

Собственно, меня с ней познакомила наша покойная мать. Она всегда с восхищением говорила о Симе. Однажды в воскресенье мама попросила меня сходить с ней на рынок, сказав, что ей помощь нужна. Сразу же привела в гастрономический отдел.

– Сынок, посмотри на продавца, – шепнула она.

– Мы, наверное, пришли сюда затариться продуктами, а не продавцов разглядывать, – проворчал я.

– Симочка, здравствуй! – обратилась мать нарочито громко при виде черноглазой смуглянки и тут же представила меня ей: – Это мой старший сынок Альберт.

– М-м-м, тётя Маша, здравствуйте, – ответила девушка и мило улыбнулась.

Она заинтересованно посмотрела на меня. Выпрямилась. Я равнодушно взглянул на Серафиму и нехотя улыбнулся. Отметил: лицо суровое, зато глаза сверкали огнём. Чувствовалось в девушке много напористой энергии, вызвавшей во мне растерянность. Серафима, уловив моё настроение, демонстративно переключила своё внимание на мать.

Наклонившись в её сторону, участливо спросила:

– Так, тётя Маша, я вас слушаю, заказывайте.

– Альберт, давай возьмём колбасу варёную, докторскую, – суетилась моя мать, показывая на витрину.

Я сдержанно произнёс:

– Я у тебя сегодня в качестве носильщика, поэтому покупай всё, что считаешь нужным. Денег не хватит – добавлю.

Серафима терпеливо обслуживала, пока мы делали выбор. На меня она больше ни разу не взглянула. Правда, на этом сватовство моей матери не закончилось. Пришлось ещё несколько раз по её просьбе приходить на рынок, в отдел Серафимы. Постепенно при встречах мы стали любезничать друг с другом. Каждый раз озорной огонёк загорался во взгляде девушки, останавливавшемся на мне с особым вниманием. Угадывалось: Серафима подавляла в себе попытки заговорить о личном. Я же в ответ старался не подавать повода и надежды, но замечал, что в теле появлялась даже физическая скованность, и уходил сразу, распрощавшись, когда чувствовал напряжение, возникающее между нами.