«Душа отсканирована, тело впечатано», — мигнула надпись на снимке и появился текст:

«Твоя левая рука повышает возбуждение, правая управляет разрядкой. Коснись любого участка тела партнера, поймешь интуитивно».

Лена полминуты пялилась на короткий текст, пропуская мимо ушей заверения мужа о «последнем разе», о большой любви и так далее. Мысли не складывались. Верить в подобную чушь с одной стороны хотелось, с другой… тоже хотелось, но проверять было боязно.

Прикосновения к рубашке Сергея отклика не давали, но разочароваться Лена не успела. Стоило только положить левую ладонь на голую шею мужа, как в голове будто сверхновая полыхнула. Это случилось неожиданно. Женщина на мгновение застыла истуканом и расплылась в улыбке. Прав был айфон, все оказалось до тошноты просто.

— Лен, ты что, все? — Серега прижал руку жены к собственной шее. — Прощаешь? Люблю я тебя, не хотел… — привычно полез обниматься, потянулся губами поцеловать…

Но стоило жене коснуться его рта пальчиком, словно стена выросла. Он физически не мог нарушить невидимую преграду. Неожиданно быстро налился кровью член. Восстал, уперся в трусы и домашние треники. В груди что-то сдавило, перехватило дух, и дикое возбуждение прошило все тело молнией, и не угомонилось. Он возжелал жену так, как не хотел никогда в жизни, даже на пике их отношений. Он в принципе никого так не жаждал, как сейчас Лену. И в то же время ощущал себя связанным. Все зависело от нее. Обнять родное, мягкое, любимое, нежное и утонуть в нем; впиться губами в губы, ласкать, войти вглубь — одни только мысли и нестерпимое желание, которое без ее разрешения не исполнится никак, как ни старайся…

— Идем, — хриплым от волнения голосом прошептала жена и потянула за рукав домашней рубашки.

Завела в комнату, как телка на бойню. Он шагал за ней так, будто за кольцо в носу тянули, совершенно безропотно. Внутри все бурлило, хотелось проявлять активность самому, но…

— Укладывайся, — показала на вечно раздвинутый диван, — раздевайся. Я пойду детей угомоню.

Серега как в бреду скинул одежду вплоть до носков и трусов, лег на спину, не укрываясь, с прижатым к волосатому пупку восставшим членом. Лишнее пузо расплылось по бокам. Будто бы сквозь густую пелену слушал, как мать загоняет пацанов по шконкам — у них натурально была двухъярусная кровать. Шум компьютера смолкал, дети ржали, послышался шум душа, и наконец вернулась Лена в полотенце, затворяя за собой дверь на щеколду… красивая, как сама богиня… несмотря на короткую прическу.

— Какой он у тебя… прекрасный, — нашла-таки слово для описания не очень-то крупного члена.

Легким касанием провела по нему пальцем, от чего муж дернулся и в голос охнул, всерьез испугавшись немедленно кончить и все испортить. Как обычно. За что корил себя постоянно, чего боялся всегда, от чего кусал губы до боли — лишь бы оттянуть момент. Или пил почти до беспамятства. С другими бабами пьянство помогало, а с женой почему-то нет.

— Не переживай, Сереж, не кончишь пока… — ласковым голосом успокоила мужа и сбросила с тела полотенце, представ во всей красе, показавшейся Сергею изумительной.

Тысячу раз вроде видел жену голой, посмеивался над оплывающими формами, но сейчас… свисающий животик, начинающие топорщиться бока, целлюлитные зад и бедра, кстати, не настолько широкие, как у других теток, и грудь. Грудь была не подвластна времени: молодая, задорная, со смело торчащими в стороны возбужденными длинными сосками не раз кормящей женщины. Вкусноты неимоверной — постоянно убеждался Серега. И гладко депилированный лобок светлой, как и грудь, кожи. Богиня, однозначно. Даже родинки на левом бедре выстроились, привиделось Сергею, в созвездие Андромеды.

Сначала Лена оседлала ошалевшего от необычности происходящего мужа. Твердо-мягкий горячий член, показалось, проткнул ее насквозь. Невообразимо приятно проткнул, плотно, туго, и в то же время по сочной смазке легко. Заполнил всю без остатка и Лена не смогла, да и не захотела сдержать стон наслаждения. Вечно молчащий при сексе муж тоже охнул. Такого оп тоже никогда не испытывал. Больше не боялся кончить невовремя и искренне наслаждался долгим кайфом, а не только коротким оргазмом от разрядки.

Лена наездницей скакала до тех пор, пока не устала. Оргазмам счет потеряла, но не насытилась. Встала раком, и Серега долбил ее как поршень цилиндр тойоты. Как дети не слышали ее вопли, она после понять не могла. Или слышали? Не важно. Удовлетворилась она только лежа, по классике. Кончила неимоверно сильно, со сладкими судорогами и потерей сознания с улетом в космос. Счастье было полнейшим…

Когда очнулась, увидела над собой качающийся возбужденный Серегин елдак.

— Ленусик, слава богу очнулась! — хрипло прошептал уставший, счастливый, но не до конца удовлетворенный муж, стоящий на коленях над ее головой. — Помоги кончить, пожалуйста, сам не могу что-то…

— Сейчас, — лениво прошептала ничего уже не хотящая Лена и взялась правой рукой за влажный от ее же выделений, горячий и до сих пор твердый член.

Она могла бы легко убрать возбуждение просто так, без оргазмической разрядки, стоило только мысленно передать через руку приказ; могла бы заставить немедленно кончить с оргазмом, силой, глубиной и продолжительностью которого могла легко управлять; могла назначить банальное семяизвержение совсем без приятных ощущений… полностью контролировала сексуальность партнера, как и было обещано смартфоном. Решила уже было наградить мужа по максимуму, но…

— Ленусик, ты прости, пожалуйста, это шлюха одна виновата. Помнишь, мы больше недели вместе не спали? Я лечился тогда, но, видимо, не до конца… простатит в хронь перешел… наверное. Не хочу, а кончаю быстро. Но ты не переживай, заразы больше нет — я несколько раз проверялся…

В обычном состоянии Лена сама не представляла, что бы сделала. Скандал — однозначно. Разводом бы запахло тоже точно. По роже отхлестала бы обязательно, исцарапала бы, метя в глаза, и после жалела себя, не жалея пива и нытья подруг. Но теперь ее блаженное удовлетворение ничего, похоже, испортить не могло.

— Сучка ты, Серега, крашенная… а чего балдой своей над моей рожей машешь? Сука… — прошипела уже сквозь зубы, кулака, впрочем, со ствола мужа не отнимая.

— Да я честно признался, Ленка! Прости меня, умоляю! Я только тебя люблю, честно-честно! А та так, по пьяни, страшилище… сунуть куда-нибудь хотелось, без чувств! Вот ей богу! Матерью клянусь, если хочешь, ты у меня одна-единственная, одна любимая больше жизни! Прости… — с этим словом упал на нее и натурально заплакал. Член, разумеется, выскользнул, а пухлая щека мужа прижалась к щеке жены. Щека постепенно увлажнялась, мускулистую волосатую грудь сотрясали тихие рыдания, которые Серега всячески пытался сдерживать.

Плачущий мужик кого угодно с толку собьет. Ревущий Шварценеггер, допустим, это нечто. Или Брюс Уиллис. Хотя они актеры, им простительно. Но на Лену ее собственный ревущий муж, брутальный до невозможности, любимый, наверное, впечатление произвел неизгладимое. Правой рукой она погладила его по голове и приговорила:

— Ты уж сам подрочи. На грудь мне можешь кончить. Как в порнухе. Прощаю я тебя… но больше… смотри, не знаю, что сделаю.

Левой рукой вытирая слезы, Серега поднялся и успел сделать меньше десятка качков правой рукой. Сперма густой массой стрельнула на голые груди жены. Сергей захрипел, как буйвол на гоне, и стрельнул еще семь раз. После упал рядом и отключился. Лена, исходя из парадоксальной женской логики, пожалела мужа и включила ему оргазм на полную. Или наказать так захотела? Или привязать сильнее? Кто их, женщин, поймет… Все сразу, все вместе, включая месть своеобразную. Словно тесто из всего чего можно и нельзя замесила.

Жизнь потянулась своим чередом. Никаких кардинальных изменений не случилось. Разве только подруги, сучки, обсмеяли Ленку, уверяя, что ее новое приобретение разве что смотрится красиво, но по цене и функционалу от старого доброго Самсунга отстает лет на двести. Никто не видел последнюю, редкую модель, за которым очереди выстраивались. Поначалу злилась, пыталась спорить, тыкала своим «тринадцатым» прямо в рожи ненавистным подругам, но вскоре смирилась. Прослыть дурой окончательно не хотелось. О скрытых свойствах своего драгоценного устройства благоразумно помалкивала. Как ни подмывало похвастаться еще и этим — держала рот на замке. Колдовство, оно того, тишины требует.