— Это ты, шлюха? — невольно вырвалось из ошеломлённой хозяйки.

— Я, Госпожа. Я на свой вкус Вам одежду принесла. Не судите строго…

В большом санузле платной палаты Лена перемерила все, слушая оценки рабыни, которой приказала сей момент говорить честно. В конце концов, остановилась на джинсах неизвестной ей фирмы, кроссовках Рибок и бежевой блузе из шелка с длинными рукавами. Куртка оказалась одна, без возможности выбора. Но довольная своим видом Лена не попеняла «забывчивую» рабыню.

— А ты молодец, шлюшка. — Похвалила Лена. — А все равно ты — сучка.

— Что не так, Госпожа? — заволновалась рабыня. — Я старалась больше, чем для себя…

— Ты виновата в том, что хочется мне кушать, — продекламировала Лена. — Я, сучка ты позорная, когда переодевалась в твои драные шмотки, нагляделась на себя голую в зеркало. Сама себе, блин, понравилась! Не будучи онанисткой и лесбиянкой, возбудилась. Только не говори, что виновато мое двухнедельное воздержание! Без тебя, сука, знаю. Свет мой зеркальце скажи, я ль на свете всех милее?..

— Вы прекрасны, спору нет, — невольно вырвалось изо рта Надежды Александровны, принужденной сейчас говорить правду. — Но на свете есть милее, и румяней, и белее…

— Ах ты тварь позорная! — остановила ее Лена, почувствовав, что возбуждение растет в геометрической прогрессии. Снижать ее искусственно, касанием правой руки, или заставить себя испытать оргазм от себя же, родной, не желалось категорически. Захотелось банально кончить от чужого воздействия. Пол не важен. — Отвечай, шлюха, за базар! Лижи давай!

Рабыня опустилась на колени, расстегнула и стянула с хозяйки джинсы. Следом спустились колготки и трусики. Лена специально широко не расставляла ноги и невольнице пришлось стараться, вытягивая язык и сверх меры напрягать шею.

— А-ах, хорошо-о… — прокомментировала Лена, за несколько секунд до этого, напряженно затаив дыхание, дергала задницей и вяло приседала, будто бы пытаясь увернуться от языка рабыни. Та не поддавалась. — Хватит… — блаженно прошептала Лена и отодвинула голову Надежды Александровны от себя. — Умеешь, сучка… — после этих слов, на ходу натягивая спущенные трусики и все остальное, открыла защелку туалета и, подбредя к кровати, завалилась на нее.

— Я еще покайфую, может, усну. А ты иди. Если возбудилась, разрешаю кончить… любым способом… шмотки все оставь… — и, уже отключаюсь, вспомнила, — не говори мне больше чистую правду, отвечай, как пожелаешь… обидно, блин, не ожидала… — последние слова сказала сама себе, засыпая.

Дома первым делом устроила с мужем праздник секса. Потом от бабушки прискакали дети с самой бабулей и теткой и не слазили с матери, галдя, как она красива. Мама снова всплакнула, теперь уже не взаимно с дочерью, и так же отметила ее «хорошесть». Валька открыто обзавидовалась, на что Лена ей ответила.

— На себя глянь, дурочка. Ты на килограмм шестьдесят выглядишь при твоих стасемидесятитрех. Красотка! Ну, чуточку с боков прибери и смело в фитнесс, мужиков цеплять.

— Да иди ты! Я из-за тебя ночи не спала…

— Из-за козлов мужицких надо ночами бодрствовать, когда они рядом, а не из-за сеструхи, которая, подумаешь, в больничке прохлаждается…

— Дура ты, Ленка! Нам сказали, что ты в коме, что умереть со дня на день намерена… знаешь, как я боялась!

Сестры обнялись и всласть поревели.

На следующий день подтянулись подруги и жгуче воскликнули «Вау!» и наперебой стали выпытать секреты молодости. Лена хохотала, купалась в лучах внимания, питаясь черной завистью, и вешала лапшу на уши обеим оставшимся закадычным приятельницам из десятка некогда клявшихся в вечной дружбе девчонок.

Лев Андреевич, увидев Лену, онемел. Язык пришел в норму спустя нескольких десятков секунд, на протяжении которых Лена откровенно кокетничала, поворачиваясь и так, и эдак.

— Ну, Гуляева, ты даешь…

— Исключительно мужу. Лев Андреевич, — игривое настроение не устаканивалась.

— Твои женские прелести меня не интересуют, не надейся. Но красава! Блин, слов нет. Ты можешь что угодно врать, но лежала ты в косметологии… или в пластической хирургии… или черт вас, баб, знает где, где вас рихтуют. Помолодела… прими восхищение. К-х-м, — протяжно откашлялся. — Теперь к делу. Больничный, как ты понимаешь, тебе, ИПэшнице на контракте, оплатят половину средневзвешенного заработка. В курсе?

— Знаю, — беззаботно ответила Лена. — Вам файл вернуть? Просрочен уже, наверное, но я не виновата — бюллетень случился.

— Какой файл? А! Ты про расторжение договора аренды? Что ты, что ты, в силе! Там арендатор год не платит, две недели уже незаметны. Договор еще помнишь? Наш с тобой тоже в силе, я своих не бросаю. Я в армии служил, знаю о чем говорю.

— Вот-вот, Лев Андреевич, почему я? За столько дней могли бы другого… — в голове Лены трещали шестеренки, понять ничего не могла. Договор расторжения договора аренды, оказывается, в том файле, который так и не удосужилась открыть. Не совсем прямая задача риэлтеров, скорее прерогатива юристов вплоть до суда… — В суд бы подал, раз год съемщик не платит.

— Кхм, — снова кашлянул шеф. — Ну-у, раз пошла такая пьянка… не хочет арендатор подавать в суд, привлекать коллекторов и, тем более, братков. Желает мирно договориться и убедить арендатора поставить две закорючки в договоре расторжения. Там при составлении косяк вышел — не предусмотрен автомат, как обычно. Арендатор нанял меня, ушлого, понадеялся… я, честно признаюсь, обломался. Но там такие бабки, такой процент! Терять жалко, как моей бабушке любимые тапочки. И тут ты вся такая белая и успешная. Чем черт не шутит? Так что все в силе. Ты — выгоняешь арендатора, я — хоть к юрикам тебя определяю, хоть на месте оставляю, хоть добро даю на свободное плавание и базой делюсь. Решай.

— А бабки? — нагло поинтересовалась Лена. — Вас за сколько наняли? Хочу половину.

— Гуляева, ты меня удивляешь. Иди, работай, пока я не передумал. А то стану думать о тебе плохо.

— От того, что Вы обо мне думаете, в кармане не звенит. Вот папка с договором и я пошла, как Вы сказали, работать. А то два звонка сегодня уже сбросила от клиентов. — Приврала и демонстративно медленно стала разворачиваться к выходу.

— Постой! — усмехнулся старый Лев, разгадав все наивные увертки молодой львицы. — Да хрен с тобой! Мне чисто ментально жалко, душа противится с мнимым доходом расстаться, а как таковых денег все равно не предвидится. Полста штук зеленых рублей хочешь?

Лена медленно развернулась обратно.

— Пишите четкий договор, словам я не верю. Дата, подпись, печать — обязательно. Пятьдесят процентов, то есть двадцать пять тысяч долларов после попытки исполнить задание — могу на камеру снять, — вне зависимости от результата. Остальное — в случае исполнения. Торг не уместен.

— Не сыпьте Ильфом и Петровым, Леночка, — укорил ее шеф. — Но в принципе ты права. Я согласен.

Днем Лена подъехала к зданию на машине. Пешком покрутилась вокруг. Заходить внутрь почему-то стало боязно. Крупнейший в городе, дорогой как шмотки от Луис Витона спа-салон «Виталина» с соляриями, фитнесом, парикмахерскими, визажистами и прочим педикюром с банями всех сортов, бассейном и разными массажными с какими хочешь приблудами, включая иглы и воск с депиляцией. Все для женского настроения, красоты и здоровья. С обратной стороны от главного входа висела скромная надпись «Массаж». Порывшись в городских форумах, узнала, — это бордель. Ну и прямое соответствие названию тоже присутствовало — по желанию клиента.

Задумала поиграть в Штирлица и наведаться к зданию вечером, причем, оставить машину в квартале отсюда и пройти пешком через парк. Туманное какое-то объяснение услышала от шефа, детективный азарт разыгрался. Наркотики? Оружие? Черт разберет, но не просто так случилась замута. Странно все, неправильно.

Снег еще на выпал, но вечером сквозило по-зимнему. Стемнело. Лена закуталась в куртку и шла по главной аллее безымянного парка в центре города. Половина фонарей не работала, лавочки пустовали. Ничто не предвещало беды. Конечно, стараниями оператора и композитора можно было бы нагнать атмосферу напряжения, как в триллере, но ничего подобного Лена не чувствовала. Интуиция не колыхнулась, не шевельнулась, не прорвалась еле слышным шепотком, когда Лена, ничего не подозревая, схлопотала удар по темени. Боль в голове и тьма в глазах.