— Ну-ну, Леночка, угомонись, — остановила ее Виталина. — Девочки, не держите зла. Если хотите, могу деньги вернуть, а можно расписание перетрясти в свете… точно ничего страшного?

— Точно, Виталина Витальевна. День-два посоветовал отдохнуть…

— Видите, как неудобно получается. Что скажите?

— Да какие деньги, Вита! — словно бы очнулась первая. — Но мы — первоочередники, не забудь. Выздоравливай, Леночка и… мы пошли? — последний вопрос относился к соседке.

— Да-да, конечно, выздоравливай, Лена, мы подождем. До встречи, Вита, на связи.

С этими словами обе вышли, провожаемые любезной хозяйкой, продолжающей рассыпаться в извинениях.

— Ну. — Спросила Виталина грозно, как только за ее подругами закрылась дверь и щелкнула внутренняя задвижка.

Лена в ответ молча сняла маску.

— Кто? — серьезно спросила хозяйка.

— Ваш. Боря. Самолично.

Виталина в задумчивости обогнула стол, села на софу и пригласила Лену сесть рядом.

— Рассказывай, — сказала тоном, промежуточным между приказным, просящим и сочувствующим. Участливо-настоятельно попросила рассказать, что случилось.

— По роже огребла, что же еще? Но меня другое заинтересовало, я даже фингал простить готова… обрисуй мне, Виталина Витальевна Герман, свою жизнь с этим чудовищем? — страшное слово было густо окрашено сарказмом. — Его версию я наслушалась до жуткого гнева в груди за бесцельно прожитые им годы. Всю молодость, всю красоту на тебя потратил.

Хозяйка салона подобралась. Посерьезнела.

— Вот даже как… Борюсик, Борюсик… ты там на два, а то и на десяточек дели что он там порассказывал…

— Поконкретней, пожалуйста, Виталина Витальевна, от и, так сказать, до. У кого на сколько делить или множить я как-нибудь с божьей помощью сама догадаюсь.

— Тебе-то о Боге упоминать не совестно? — произнесла с издевкой.

— Не отвлекайся, пожалуйста, я слушаю. Полная картина не малюется…

Боря ухаживал красиво. Цветы, рестораны, дефицитные шмотки. Он тогда плотно подсел на комсомол и профорганизацию института, где учился. Повелась на ухаживания, влюбилась то ли в него, то ли в его возможности. Отрезвление произошло в общаге. По ее описанию — там был концлагерь. Его засранные трусы и вонючие носки стирала в тазике, готовить приходилось только на общеэтажной кухне, потому что личные плитки, как пожароопасные устройства, в комнатах были запрещены и член комсомольского комитета, профорг курса не мог позволить себе отступать от правил, а вдруг кто донесет? Хотя у всех соседей домашние электроплиты самого разного профиля имелись в достатке. Но кто позволит жене ненавистного активиста, строящего из себя чуть ли не Папу римского, пользоваться запрещенкой? С ней и дружить-то никто не хотел. А в общей кухне что приготовишь? Только картошку пожарить да макароны отварить без отрыва от производства. Чуть отвернешься, ненадолго покинешь помещение — или носок в супе обнаружишь или кастрюлю сопрут вовсе. А на любые стенания жены Боря делал вид, что не понимает. А вагоны он разгружал раза два всего. И того для того, чтобы «не отрываться от коллектива», а сам жил тем, что бесплатные талоны на питание, положенные малоимущим или больным студентам, каким-то образом обналичивал. Все через профком шло, то есть через него лично. И не только еда. Курсовки, путевки и многое другое. И все, как и любой дефицит, стоило денег. Но главное, как догадалась Виталина позже, Боря нарабатывал связи. Свои люди в нужным местах — дороже денег.

Любила ли она его? Тогда еще да. С пониманием приняла запрет танцевать, дабы «не крутить задницей перед чужими мужиками», поэтому ни дня до обретения «Виталины» официально не работала. Долго не могла родить, а Боря плешь проедал «наследником». Честно не изменяла до родов. А потом… потом другое дело. Опостылел он ей — физически не могла ноги раздвинуть. И пошло — поехало. Пару лет назад оседлала его молодая — дерзкая; первого в городе застройщика, владельца массы недвижимости от которой доход получал — Рокфеллером не снился. Наметился развод. Так получилось, что во время семейной встречи с его «друзьями», с авторитетным бомондом, зашла речь и о них.

Виталина тогда напилась и вспылила. «Ничего мне от тебя не нужно, козел драный», — орала при всех, — «оставайся со своей пираньей, посмотрю, как она тебя до косточек обглодает». Он тогда при всех обещал, зуб дал, что самую ценную недвижимость в центре города ей отдаст, так сказать «на кормление», и даже салон красоты там организует. «Ты Побожился?», — переспросил его невзрачный мужичок без второй половины, которого все уважительно называли просто Фома. «Я от своих слов никогда не отказывался!», — гордо ответил пьяный Борис. «Тебя за язык никто не тянул», — видимо безразлично пожал плечами тот самый Фома и где-то в толпе растворился. Потом действительно закрутилось. Организовался Спа-салон «Виталина» со всем фаршем, она была назначена директором и все бы хорошо, если бы у нотариуса они в очередной раз не разорались, как дети малые. Договор заключили такой, какой есть сейчас, при этом она, со психа, от остальных претензий на половину имущества официально отказалась.

Вот и зашла коса на камень. Виталина аренду из глубоких философских суждений платить не желает, тем более там копейки — сам может рассчитаться. А тот тоже хорош — целый год внимания не обращал и вдруг вспомнил. Наверняка новая жена, наслушавшись бабских слухов, которые успех «Виталины» до луны раздули, — еще до прихода Лены, кстати, — стала на мозги Бореньке капать. Так принцип зашел на принцип.

Лена, закрыв глаза, совмещала обе версии. Щелкнула пальцами и Виталина догадалась подать ей вина в бокале. Отпила. Мысли все равно путались. Фингал болел.

— А знаешь, Виталиночка, что мне твой бывший благоверный предложил? — проговорила, не размыкая глаз.

— Что?! — директриса не смогла скрыть волнения.

— Тебя заменить. Со справедливой, как он выразился, арендой.

— Да ты в бухгалтерию загляни! — не на шутку разволновалась Виталина. — Там и сейчас выхлоп — ноль, а если арендовать станешь, то в минус уйдешь! Половину клиентов потеряешь! Твои массажи — копейки, по сравнению со всем объемом. Фитнес, сауны, парик…

— Заткнись, — тихо попросила Лена и Виталина замолчала. — Я думаю… — а фингал болел, сука.

— Тебе повезло, Виталиночка, — наконец, медленно заговорила Лена, глаз по-прежнему не открывая. — Что он меня ударил. Простись не могу. Мужу, представь, сколько раз прощала, потому что за дело, пусть он даже не ведал за что именно, а то убил бы, а твоего стараюсь понять, но не получается. Козел он у тебя — баб связанных бить последнее дело. Боится он меня. Понять не могу, что ему про меня натрещали, но держал в наручниках и перчатках. Не дурак.

— Да, — облегченно согласилась Виталина, расслабившись. — Этого не отнять — не идиот он. В первые кооперативы на раз встроился, в девяностые между бандитами пропетлял — далеко не дурак…

— А еще детьми моими угрожал. Он может?

— Блеф. — Четко ответила Виталина. — Он трус. Не решится. Говорю же, между бандюганами как вошь на сковородке крутился — и тому, и тому. Кого посадили, кого отстреляли и он — король. Теперь только ментам платит. Хитрый, черт., умный…

— И дурак не малый, — заключила Лена, распахивая очи. — Детьми зря пугал, я зла. План такой.

— …да хрен с тобой, подпишу я отказ от аренды, сто тысяч баксов только мне перечисли. Откажешься, смотри, в субаренду сдам с правом подписи, договор позволяет, у юристов поинтересуйся. А желающих полно — с ними разгребаться будешь. — Закончила разговор Виталина. Но не выдержала и продолжила со злостью. — Хоть новый Ашан сюда пускай, мне плевать. А пока деньги не поступят на помощь своей протеже можешь не рассчитывать. Она на больничном. Что-то с головой: то ли сотряс, то ли контузия. Когда выйдет — неизвестно. Подумай, Борюсик, пока у тебе твоя пиранья чего-нибудь ценное не отгрызла. Жду завтра к обеду в офисе. — С этими словами бросила трубку.