Врачам не верили, Великой Истиной считали

Бесовское ученье, что таили те в секрете

Монахи, прихожанам в это верить предлагали.

Те люди находились в слепоте и заблужденье,

Поэтому и шли в тот храм с желаньем излечиться,

Монахов ум не поддавался в храме просветленью,

Они и пользовались тем, чем можно поживиться.

Под их личинами почтительности и смиренья,

Скрывались лишь распутники в том храме и злодеи,

Лазы устроили в тех кельях для проникновенья,

И ночью проникали к женщинам те лиходеи.

Как колокол всем бил, что часы ночи наступили,

Монахи, зная, что все женщины в их кельях спали,

К ним тайно пробирались, непотребности творили,

Когда ж те просыпались, к ним в объятья попадали,

И было поздно что-то сделать. Страх себя ославить

Мешал им заявить властям на эти преступленья,

Поэтому им приходилось всё, как есть, оставить,

Но больше у них не было желания к моленью.

Они после поста были чисты духом и телом,

Монахи, молодые, в возбуждении толк знали,

Поэтому от них детей все жёны зачинали,

Молчали, чтоб мужья не разбирались с этим делом.

Но были и такие, что по вкусу находили

Ночные приключенья, и попасть в тот храм желали,

Чтоб испытать там удовольствие, подолгу жили,

И после возвращения храм часто посещали.

Такой блуд и разврат в том храме долго продолжались,

И братия, бритоголовая, к нему привыкла,

Но срока наказания грехи все дожидались,

И в небеса весть о тех непотребностях проникла.

Чиновник, новый, получил в уезд тот назначенье

Ван Дань, такой, он, степенью, учёной, обладавши,

Был прозорлив, умён, и нравы все, людские, знавши,

В уезде навести порядок том имел стремленье,

И, заступив на должность, начал наводить порядок,

Исчезли лихоимства, грабежи все прекратились,

Чему все были рады, нравов прекратил упадок,

Не верил в чудеса он, что в том храме проводились.

Он думал: «Если Бодхисаттва чудо всем являет,

Тем женщинам, молящимся, чтобы дитя дождаться,

Зачем тогда ей ночью в этом храме оставаться?

А это значит всё, что братия что-то скрывает».

Решил он, шум не поднимая, в этом разобраться,

Поехал сам в храм, чтобы разузнать о нём на месте.

Располагался храм в горах тот, в живописном месте.

Туда было довольно сложно в горы подниматься,

Но богомольцев было много, очередь стояла,

И женщины, ещё в храм не войдя, уже молились,

Вокруг дам, бывших в паланкинах, прислуга сновали,

Начальника увидев, вдруг там все засуетились.

Приказ дал настоятель в колокол бить, в барабаны,

Ко входу все пришли монахи, на колени встали,

Стояли все и блеяли, как стадные бараны,

Они молились и момента важность понимали.

Начальника уезда паланкин снесли ко храму,

Сошёл на землю он, великолепью удивился,

А настоятель перед ним аж до земли склонился,

Так как боялся, чтобы храм их не подвергся сраму.

Ван Дань Будде возжёг куренья благовоний, свечи,

Свершил поклоны, моля в тайне и надеясь где-то,

Что бог раскрыть поможет тайные чудес секреты,

Провёл сам настоятель его в келью, начав речи

Об их радении на благо храма процветанья.

И гостю, дорогому, чай, душистый предлагая,

Вёл светский разговор о всех людей образованье,

Следя за гостем и его желанья подмечая.

Ван Дань сказал: «Я слышал, чтобы углублять сознанье,

У вас отцы, святые, строго все блюдут запреты

При исполнении обрядов, я ценю старанье.

Их святость, говорят все, выше здесь, чем либо-где-то.

Поскольку много лет царят у вас такие нравы,

Хочу послать высшим властям бумагу с предложеньем,

Чтоб высший чин вы получили, есть на это право,

Так как высокое вы заслужили положенье».

Монах услышал это с радостью и поклонился.

Ван Дань продолжил: «До меня доходят слухи,

Что в храме в святости лик Будды так преобразился,

Что происходят чудеса, им помогают духи,

И будто просьбы исполняются чадорожденья.

Неужто, это – правда»? «Да, – монах ответил скромно, -

Имеем мы придел, где женщины живут укромно,

И получают в дар чад, как богов всех снисхожденье».

– «Какой обет должна блюсти та, что зачать желает? –

Спросил начальник. Тот сказал: «Обета никого,

Особенного, кто не хочет, сутры не читает,

Пусть только молится всего перед ликом святого.

И если женщине знак выпадет благоприятный,

Она на ночь останется в одной из здешних келий,

Моленье ниспошлёт здоровый сон ей, благодатный,

После чего завяжется дитя в прекрасном теле».

– «Удобно ли одной ей ночью в келье оставаться»? -

Спросил Ван Дань. «Вполне удобно и весьма надёжно»! –

Ответил настоятель, – и не будет ей тревожно,

Снаружи дверь кельи слугою будет охраняться.

Никто из посторонних внутрь кельи ведь не проникнет,

Её не только слуги, и монахи охраняют,

А в случае опасности она слугу окликнет,

Так что у нас ей в храме ничего не угрожает».

– «Так. Так! – сказал начальник, – риска нет здесь никакого,

Но дело в том, наследников я не имею тоже,

А мне хотелось бы иметь ребёночка своего,

Но думаю, супруге приезжать сюда негоже».

– «Пусть это не волнует вас, – наставник успокоил, -

Вы сами можете возжечь огонь и помолиться,

Испрашивая себе чадо, и оно родится».

Когда-то настоятель для себя закон усвоил:

«Начальников нельзя обманывать – себе дороже».

Поэтому сказал: «Супруге вашей приезжать не надо,

Её следует блюсти лишь пост, читать молитвы тоже,

Придерживаться стоит в жизни, как всегда, уклада».

– «Но как же так?! – Ван удивился, – Это – не годится!

Ведь чудо с женщинами лишь тогда и происходит,

Когда она ночует в келье, на неё дух сходит,

И если не приедет, это чудо не свершится».

Сказал Фо-сянь: «Но вы не ровня ведь обычным людям,

Хозяин тысячи людей – вы, и честны, к тому же,

Вас Небо очень ценит, помогать вам в этом будет,

Дитя подарит, достаточно помолиться мужу».

Он не хотел, чтобы его жена в храм приезжала,

Есть мудрость: «Хоть хитёр плут, сердце у него пугливо»,

Он знал, молва о нём уж слухи где-то разглашала,

Боялся и старался с ним расстаться торопливо.

– «Вы интересно говорите, – в речи Ван заметил, -

Я как-нибудь приеду к вам, в ваш храм, на богомолье,

Сейчас же погуляю, ведь такое здесь приволье,

Я достопримечательностей много здесь приметил».

Ван Дань поднялся и пошёл в его сопровождении

Осматривать весь монастырь, вошёл с ним в придел, главный,

Там «Чадодарственный Зал» находился, достославный,

К нему и примыкали остальные все строенья.

Куда не взглянешь, всё резные балки и стропила,

Расписанные, ввысь летящие стоят колонны,

От красок ярких, позолоты глаз слепило,

И изваяние богини Гуань-инь, мадонны,

Стоящей под жемчужным украшением из подвесок,

С короной золотою и с сияньем на ланитах,

В руках – младенец , как к богатствам маленький довесок,

И рядом пять чадо-дарительниц, все – из нефрита.

А на подставках горят свечи, фонари мерцают,

Чжан Синя, небожителя, стоит изображенье,

Дарующего женщинам младенцев при рожденье,

Внизу курильницы дым, благовонный, источают.

Отвесив божествам поклон, глава Ван обратился

К Фо-сяню, с просьбой показать ему тех женщин кельи,

В которых с ними сам обряд зачатья проводился

В их снах, когда они все находились в их постелях.

Тот к кельям проводил его, в них всё было обычно:

Пол, потолки, и забранное пологом их ложе,

А по бокам – стол, стулья, и ночной горшок был тоже

И не было там ничего, что было б непривычно.

Не обнаружив ничего, Ван храм этот оставил,

В дороге думал: «Ведь закрыты кельи всё надёжно,