13. Императрица Вэй была супругой императора Чжун-цзуна династии Тан. Предположительно она отравила своего мужа в 707 году и устроила провалившийся заговор. Она и её сторонники были убиты в 711 году при помощи другого заговора , устроенного племянником Чжун-цзуна Ли Лун-цзи.

14. Принц Лу-лин являлся разжалованным титулом, данным императору Чжун-цзуну вдовствующей императрицей У-хоу, когда в 684 году после двухмесячного правления императором он был свергнут матерью с трона.

15. «Дух гармонии во взаимодействии между небом и землёй соответствует энергичному преобразованию всех существ. Когда мужское и женское начало объединяются, что даёт рождение всем существам»

16. Си Ши – одна из самых известных красавец Китая в традиционном представлении. Она происходила из скромной семьи в государстве Юэ. Её красота стала ещё более ослепительной, когда она подравняла брови и нарядно оделась. Она была послана в подарок принцу У, который потерял с ней покой, что и стало причиной гибели государства. Мао Цин – другая красавица, поражавшая людей своей красотой.

17. Чжан Юэ (667-730) из Лоу-яна был выдающимся чиновником, литератором и поэтом Танской династии. Один из его трёх сыновей был Чжан Цзи, автор и собиратель секретных докладом из императорской Резиденции, Запряжённых в Упряжь Журавлей.

18. Весной 705 года императрица снова серьёзно заболела. Чжан Цзяньчжи, Цзянь Хуэй и Юань Шуцзи стали планировать заговор, чтобы убить братьев Чжан. Они подключили генерала Ди Доцзо, Ли Даня, (однофамильца сына императрицы), Янь Юань-яня и другого канцлера Янь Чжуна. Получив одобрение престолонаследника Ли Сяня, заговорщики выступили 20 февраля, убили Чжан Ичжи и Чжан Чан-цзуна, окружили Зал Долголетия, где находилась императрица. Они сообщили ей о казни братьев Чжан и вынудили её передать трон престолонаследнику Ли Сяню. Последовало два указа от её имени – сначала о передаче регентства Ли Сяню, а потом о передаче трона (22 февраля). 23 февраля Ли Сянь формально занял трон, а на следующий день императрица под стражей была отведена в пригородный дворец Шанъян, при этом она именовалась Императрицей-регентшей Цзэтянь Дашэн. 3 марта династия Тан была восстановлена, а династия Чжоу прекратилась.

Жил в храме Золотой Горы монах один, принявший

В постриге имя Чжи-хуй, значащий Мудрость Постигший,

Подстригся в юном возрасте он, веры не понявши,

Жил по себе сам, ничего от бога не просивши.

К тому ж, скопил немалые он деньги, был богатый,

Раз шёл по улице, и вдруг красавицу там встретил,

Чей лик затронул его душу, когда он приметил

Её, то сразу думать стал, как бы её сосватать.

Обнять ему вдруг захотелось крепко ту девицу,

Прижать к груди и проглотить, как лакомый кусочек,

Забыл, что он иметь не должен ни сынов, ни дочек,

Что он – монах, и в женщину ему нельзя влюбиться.

Он шёл свое дорогой и бросал назад взгляд, страстный,

И думал: «Кто эта красотка»? – испытав мученье,-

Хотя бы ночь с ней переспать в любовных развлеченьях,

Тогда б я счастлив был, и жизнь прожил бы не напрасно».

Он рассуждал: «Да, я – монах, монахом я родился,

И нелегко жизнь мне, бритоголовому, даётся,

Но ведь я от отца и матери же появился,

Так, неужели, женщину познать мне не придётся.

Нет, наш Будда наговорил чушь всякую, такую,

Другое дело, если кто Буддой стать сам захочет,

То пусть себе запреты создаёт, какие хочет.

Зачем жизнь создавать другим без девушек, плохую,

Держаться правил заставлять, блюсти ограниченья,

Следить за всеми нами, чтоб они не нарушались?!

Чиновники составили законоположенья,

А сами же благами всеми в жизни не гнушались.

В шелка все обряжались, на каретах выезжали,

Запряженных четвёркой, с лентами и бубенцами,

Уж лучше бы из добродетели тем помогали,

Внизу стоит кто и всегда сводит концы с концами.

Чинуши же придумали паршивые законы,

И нас, монахов за людей за это не считают,

И если нарушаем где-то правила мы, оны,

Они наказывают нас, злодеями считают».

Монах с обидой думал так, родителей ругая:

– «Понятно, трудно было им растить меня так в детстве,

Ведь у самих у них вне храма жизнь была другая,

И лучше было бы, чтобы я умер в малолетстве,

Так нет, они меня тогда в тот монастырь отдали,

Я стал монахом, жизнь моя загубленная будет,

Я не могу ступить и шага, как ступают люди,

И разве не обидно мне? Они всю жизнь мне врали.

А может быть, мне бросить всё, пока ещё не поздно?

И подыскать жену, которая родит мне деток,

Жить в счастье и довольстве с ними в доме, где-то,

И любоваться, как она танцует грациозно».

Но тут мысли пришли о радостях монаха жизни:

«Ведь верно говорят: монах ест, а хлебов не сеет,

Не ткёт одежду, а она его зимою греет,

И служит в храме лишь, а не в бою с копьём отчизне.

Живёт он в чистой келье, воскуряет благовонья,

Да распивает чай. Имеет всё, что ещё нужно»?!

Так думал он, идя к монастырю, где жили дружно

Его друзья-монахи, дверь открывшие с спросонья,

Затем пошли все в кельи спать, узнав в Чжи-хуе брата,

Направился к себе он, утомлённый и безгласный,

Душа его ещё было унынием объята,

А в голове, по-прежнему, царил сумбур, бессвязный,

Он спать, отправившись, глаз был сомкнуть не в состоянье,

Вздыхал, стенал, стоял красотки образ пред глазами,

Он, лёжа, с головою весь ушёл в воспоминанье,

Боялся, что она вдруг затеряется меж снами,

Желал её и маялся, гнал мысли, бредовые,

Ведь он даже не знал, она – кто, и где проживает,

Он так нуждался в её ласках в годы, молодые,

И чувствовал, что страсть его внутри его съедает.

Его вдруг осенило: «Отыскать её нетрудно!

С такими ножками найти её ведь – не задача,

Она живут где-то поблизости, ведь это значит,

Найду её, в сон погружусь, спать буду беспробудно

С ней ночи все в её объятиях в её постели,

Любовь с такой красавицей подобна только чуду».

Так думал он всю ночь, часы, ночные, пролетели,

Рассвет забрезжил, он пошёл искать её повсюду.

Но перед тем он причесался, хорошо помылся,

Надел носки, чистейшие, и туфли их сафьяна.

И в рясу новую, шелковую, весь обрядился,

Пошёл навстречу счастью своему, как будто пьяный.

Когда он проходил мимо богине милосердья,

Подумал: «У неё знаю, что будет со мною,

Придёт ко мне удача, обойдёт ли стороною,

Добьюсь красавицы моей ли, проявив усердье»?

И протянул он руку к деревянному сосуду,

Дощечки (1) где лежали с текстами разных гаданий,

Слова увидел: «Предстоит с красавицей свиданье

Дарует брачную нить Небо». «Я счастливым буду»! -

Воскликнул он обрадованно и сосуд поставил,

Затем богине милосердья низко поклонился,

В молитве с благодарностью её имя прославил,

И, встав, к красавице своей навстречу устремился.

Он скромно шёл по улице и вглядывался в лица

Всех женщин, и искал средь них предмет своих волнений,

Вдруг видит средь идущих ту красавицу-девицу,

В нём с новой страстью к деве загорелось вожделенье.

Она одна шла и без всякого сопровожденья,

Он устремился следом, а она лишь улыбнулась,

Его завидев, к дому подошла и обернулась,

Рукою поманила, послав как бы приглашенье,

В безлюдном переулке домик этот находился,

Монах весь задрожал от радостного возбужденья,

Никто его не видел, чтоб не вызвать подозренья,

У входа шторку приподняв, за нею устремился.

Он с нею поздоровался, она ж не отвечала,

Махнув халата рукавом, шапка с него слетела,

Она, смеясь, своею ножкою её поддела,

Отбросив в сторону, и пред ним с улыбкой встала.