Их привели, вскричал шеф: «Я признаться вас заставлю

Всех, рассказать мне, что у вас в монастыре творится!

Как ваша братия младенцев женщинам дарила,

Мне правду говорите»! – обратился он к певицам,

Те рассказали, ночью в кельях что происходило.

И женщины сказали, как с монахами блудили,

И шефу показали возбуждающее зелье,

Как после с ними придавались страсти и веселью,

Монахам вымазав макушки, когда с ними были.

Монахи поняли, что преступленья их раскрылись,

Застыв от ужаса, четверо на колени пали,

Начальника к пощаде, к снисхождению взывали,

В своих грехах и во всех преступлениях винились.

Кричал начальник: «Молите сейчас вы о прощенье?

Ослы, плешивые! Вы верой в бога прикрывались,

Дурили жёнам головы, распутством занимались,

Сейчас за зло же просите к себе вы снисхожденья»?!

Тут настоятель понял сам, что дело принимает

Дурной вдруг оборот, сказал, чтобы с колен поднялись,

К начальнику уезда обратился: «Все нас знают,

Мы все только святым лишь заповедям подчинялись,

Лишь четверо развратников упрямо не хотели

Им следовать, мы жалобу на них писать решили,

Но негодяев этих сами вы разоблачили,

Придать их нужно смерти, и без лишней канители.

Но все другие к безобразию ведь не причастны,

Явите милость, ваша светлость, разберитесь с этим,

Согласен с вами, преступленья четверых ужасны,

Мы будем чистоту блюсти всегда на этом свете».

– «Не странно ли, что было всё в одном и том же месте? –

Спросил шеф, – где певички этой ночью находились,

Хотя и было богомолок много с ними вместе,

Наверняка, лазы тоже в других кельях открылись».

– «Нет, – молвил настоятель, – только в двух лазы и были».

– «Проверим это, – шеф сказал, – чтобы не быть предвзятым,

Допросим женщин, что приют в тех кельях находили,

И если не было, монахи все не виноваты».

Послал за богомолками, те в голос завили,

Что ничего не видели, ни слышали той ночью,

И никакие к ним монахи-де не приходили,

Иначе бы они их обнаружили воочию.

Начальник понимал, что женщины молвы боялись,

Скрывали, чтоб не стать причастными к тому позору,

Он приказал их обыскать, те не сопротивлялись,

Пакеты со снадобьем тут предстали его взору.

Спросил он их: «С монахами вы ночью не блудили,

Тогда, откуда же пилюли эти у вас взялись»?

И женщины, залившись краской от стыда, признались,

Что от монахов это зелье ночью получили.

Монахи всё надеялись замять и утверждали,

Перед начальником клянясь, что он не понимает,

Что зелье это женщинам ещё днём раздавали,

Но Ван Дань им сказал, что от певичек всё он знает.

– «Факт налицо! – воскликнул он, – хотите отпираться»?

И приказал связать монахов храма своей страже,

Связали всех, никто из них не стал сопротивляться,

Построили в колонну молодых и старых даже.

Фо-сянь хотел прибегнуть к силе, но тут испугался,

Ведь стражей было много, все оружие имели,

Ван Дань певичек отпустил, сам в город возвращался,

За ним шли арестованные, все на них глядели.

Ван приступил к допросу, вернувшись в управление,

Велел орудия для пытки принести в суд срочно.

Привыкшие к жизни, изнеженной, как и порочной,

Монахи все сознались, чтобы избежать мучений.

Когда были записаны монахов показанья,

Ван Дань, отправив их в тюрьму, стал составлять бумагу

Начальству, чтоб определили всем им наказанье,

Тогда Фо-сян, сидя в тюрьме, решился на отвагу,

И начал обсуждать с монахами план всех спасенья,

Сказал тюремщику Лян Чжи: «С собой не захватили

Мы ничего из денег, так как нас, как есть, схватили,

И здесь у нас нет ни одежды, ни средств прокормленья.

А между тем, в монастыре осталось денег много,

Вот если б вы троих иль четверых нас отпустили,

Сходить бы в монастырь, и не держали б нас всех строго,

Мы вам тогда бы серебром сто лянов заплатили».

У Лян Чжи разгорелись тут глаза от предложенья,

Сказал он: «Нас здесь много, сто лянов ничтожно мало,

За триста лянов я вошёл бы ваше положенье,

Сто лянов – мне, другим – двести, согласье бы настало».

– «Согласен, – тот сказал, – договоритесь же с другими».

Лян Чжи тюремщикам всем рассказал, те согласились,

Когда с тремя пришёл он в монастырь, те поделилась

Деньгами, все довольны были сделками такими.

– «Теперь нам нужно принести в тюрьму наши постели, -

Сказал Фу-сянь тюремщикам, – заплатим мы монетой.

Здесь неудобно спать, мы засыпаем еле-еле,

Не высыпаемся». Те согласились и на это.

Те же четверо вновь в монастырь пошли и неприметно

Ножи, мечи и топоры в постели положили,

Носильщиков наняли, угощенья прихватили,

Оружие в тюрьму попало с ними незаметно.

Вина купили, мяса, пиршество чтобы устроить,

Чтоб опоить тюремщиков, на пир их всех позвали,

Когда те опьянели, то оружие достали,

И стали лестницу, чтобы залезть на стены строить.

А в это время и реляцию Ван Дань составил

Властям, распутав весть клубок грехов монахов, грязный,

Но тут его вдруг посетил предчувствий ряд, ужасный,

Он возле управленья охранение поставил,

Подумав: «А злодеи собрались в одном все месте,

Случись что, с ними же не сладишь, нужно опасаться».

И дал приказ собрать всех стражников с мечами вместе,

Чтоб рядом начеку они могли ночь оставаться.

При первой страже по условному сигналу встали,

Вооружённые все топорами и мечами,

Воинственными криками тюрьму всю оглашали,

Разделались с тюремщиками, заколов ножами,

И выпустили заключённых, распахнув ворота.

И с гиканьем: «Месть! Отомстим»! – на город устремились,

Но тут же им навстречу выступила стражей рота,

А жители, спасая жизнь, в своих домах укрылись.

Бунт был подавлен, были обезглавлены монахи,

Их головы, как тыквы, по земле катались,

А храм сожжён был их, как только улеглись все страхи,

Бунтовщиков тела тайно сожжению придались.

В отосланном Ван Дань властям докладе говорилось:

«Юнчунский Лотосовый храм сожжён за преступленья

Монахов и постыдство то, что вместо наставленья,

Наставником Фо-сянем и монахами творилось:

Желающих иметь детей всех женщин принимали

Они в их храме, погрузившись в похоть и злодейство,

А ночью проникали к ним, и их к греху склоняли

И совершали с ними непотребные все действа:

Держа в грубых объятьях хрупких дев, им говорили,

Что бодхисатвами являются (так представлялись)

С небес спустились к ним, и беззакония творили,

А женщины им верили, прогнать их не решались.

За беззакония монахи смертью поплатились,

Была за мерзости и злодеянья им расплата,

За то, что в одеяние священников рядились,

Их Лотосовый храм сожжён был, как исчадье ада».

Пояснения

1. Деревянный сосуд с дощечками применялся в гадательной практике. В этот цилиндрический сосуд помещали тонкие дощечки, на которые наносились иероглифы и цифры. Сосуд полагалось трясти, пока из него не выпадет дощечка. Номер и знак на ней соответствовал определённому заклинанию в гадательной книге. Подобный способ гадания и сейчас распространён среди некоторых групп населения Дальнего Востока и Юго-Восточной Азиии.

2. Горные Врата (или Врата Пустоты) – образное название буддийского Храма.

Во время «Далеко Идущей Истины» правленья (763-764)

Студент Сунь Кэ жил, на экзаменах он провалился,

Не знал, ему в делах, какое выбрать направленье,

В Лояне (1) временно, одно жильё сняв, поселился.

Раз у пруда принцессы Вэй (2) гулял он, дом приметил,