«Комиссия следит за устранением замеченных недостатков», — говорилось в статье. «Так, военнопленные в семидесяти крупнейших гетто получили разрешение на изготовление моющих средств и необходимое оборудование. Вопрос о самостоятельном производстве одежды и обуви для нужд гетто пока обсуждается…» Гедимин снова мигнул. «Так быстро зашевелились? Мианийцы держат их за горло? Хм… Мне нравится эта цивилизация. Интересно, почему им так интересны сарматы. Выглядит так, будто они на нашей стороне, против землян. Зачем им это?»

Он вспомнил внутренности мианийского корабля и странные жесты встреченных пришельцев, — если бы это были люди, Гедимин подумал бы, что его встречают, как почётного гостя. «Или такие поклоны для них — всё равно что кивок для сармата,» — оборвал он бесполезную цепочку ассоциаций и снова взглянул на экран. Оплаченное время летело быстро; надо было собрать побольше информации, — собственный информаторий пока не разрешили ни одному гетто как на Земле, так и на Луне.

20 марта 28 года. Луна, кратер Пири, город Кларк

Тёмно-красный раствор меи въелся в броню Гедимина и отслаивался неохотно — нейтронностойкий фрил всё-таки набрался нейтронов, и вычистить его было затруднительно. Сармат влез под прозрачный дезактивирующий состав и долго стоял под душем, наблюдая, как жидкость под ногами из багровой становится розоватой. Два часа назад он вернулся с космодрома, где собранный из трёх кусков барк наконец отогнали с ремонтной площадки на предстартовую; выходя из терминала, Гедимин уже видел бортовой номер этого корабля в списке готовящихся к рейсу на Землю. Два часа он провёл в плутониевом реакторе; пятнадцать минут назад загрузка материала для синтеза наконец закончилась, и сармат мог немного отдохнуть.

«Да, найдёшь тут время для опытов…» — тяжело вздохнул он, наблюдая за струями розовой жидкости. Изготовленный им твэл с двуслойными стержнями который день оставался под присмотром Амоса и Кенена, и сармат не был уверен, что он вообще «горит», а не стоит «погасший» с тех пор, как Гедимина от него отвлекли. «Надо сегодня начать,» — он выбрался из-под душа и, наскоро обсушив броню, вышел из санпропускника. Дозиметр на рамке мигнул, но не запищал.

Твэл действительно был «погашен» — аварийная система глушения сработала три часа назад. Гедимин потыкал в передатчик, пытаясь связаться с Кененом, — сармата не было на корабле, и, судя по миганию экрана, он сам с кем-то общался. Ремонтник раздражённо сощурился. «Надо же было посадить Маккензи к реактору! Кто, интересно, сейчас следит за ирренцием? То существо с вибриссами?»

Существо, кажется, было единственным на этом корабле, кого интересовали опыты Гедимина, — стоило сармату войти, к его вискам прикоснулись тёплые волокна. Сплетя узор по лбу вдоль бровных дуг и спустив несколько завитков к скулам, они замерли, и сармат подошёл к твэлу, подбирая по дороге пульт управления. Ипроновый стержень поехал вверх вместе с дугой контрольного механизма; реакция возобновилась, и сармат, сверившись с приборами, довольно хмыкнул. «Работает. Теперь проверим стабильность…»

Положив руку на стенд, он аккуратно качнул его. Дозиметр не заметил ничего. Анализатор на максимальной чувствительности уловил несколько нейтронов во внутреннем слое топлива. Гедимин встряхнул установку снова, — нейтроны мелькнули и затерялись в пластах обеднённого урана, частично переродившегося в ирренций. Сармат хмыкнул и, уже не соизмеряя силу, пнул стенд и тут же отскочил, готовый в любую долю секунды распластаться на палубе. Установка «горела» по-прежнему — так ровно, будто к ней никто не прикасался.

Гедимин тряс и раскачивал стенд ещё десять минут, моделируя ракетный обстрел на минном поле, но, с какой бы стороны ни оказывалось воздействие, на процессы внутри твэла оно не влияло. «Как и должно быть,» — подумал сармат, убрав руку со стенда и досадливо сузив глаза. «Всего-то — один слой урана. Кто мешал сделать это на «Гекате»?!»

Волокон на висках стало больше, и они слегка нагрелись. Гедимин задумчиво сощурился. «Оно опять реагирует. И, возможно, на что-то влияет. Надо исключить…» — он резким движением опустил пластины на виски. Ощущение тепла продолжалось несколько секунд, но наконец «щупальца» отцепились, и сармат снова встряхнул установку. Серию опытов следовало повторить.

«И всё-таки дело не во мне,» — подумал он четверть часа спустя, глядя на молчащий дозиметр. «Она стабилизировалась. Значит, слоя урана достаточно для нейтрализации… Надо проверить в пульсирующем режиме.»

На секунду ему стало не по себе — твэлы такого типа ещё ни разу не выводились на пульсацию. Сармат проверил состав атмосферы в лаборатории — кроме ничтожной примеси выделившегося гелия, вокруг не было ни молекулы. «Если взорвётся, то не сильно,» — подумал он, отходя к дальней переборке и беря в руки пульт. «Попробуем на безобидной закрывающей пульсации…»

Грохота он не услышал — только почувствовал, как под весом его брони, отброшенной ударной волной, проминается переборка. Он продавил её насквозь; три слоя защитного поля лопнули, не выдержав лучевого удара, четвёртый подхватил сармата и позволил ему рухнуть на светящуюся палубу. Светилось всё — зелёные сполохи на уцелевшем куполе, ирренций, тонким слоем размазанный по лаборатории, скафандр Гедимина, облитый шкворчащим расплавом. Сармат попытался встать и зашипел от боли.

«Не работает,» — заключил он, кое-как поднимаясь на ноги и стряхивая горячие ошмётки с брони. Защитное поле разделило расплав надвое, и свечение потускнело; Гедимин замерил температуру и досадливо сощурился. «Ещё два поля, и пусть остывает. Потом займусь дезактивацией…»

Шевелиться было больно — сармат серьёзно ушиб спину. Он обвёл взглядом лабораторию, оценивая повреждения и мимоходом удивляясь, что никто ещё не поднял тревогу. Открыв уцелевший люк, он выполз в камеру дезактивации и вылил на себя канистру меи. Раствор зашкворчал — броня ещё была слишком горячей.

Он как раз успел остыть, когда в люк — не тот, через который вползал Гедимин, а дополнительный, выводящий в «чистую» зону — кто-то постучал и, судя по грохоту, ногами.

— Джед! — донеслось из ожившего передатчика. — Джед, приём! Ты жив?!

— Да, — отозвался Гедимин, с трудом поднимаясь на ноги. — Не заходи. Тут ирренций.

— Да уж наверное не мармеладки! — рявкнул Кенен, пнув крышку люка. — Долго тебе там сидеть?

— Минимум час, — сармат вылил на броню ещё одну канистру меи и прислонился боком к переборке. — Следи за куполом над лабораторией. Если прорвётся, насветит на весь кратер.

— Да уж наверное — насветит! — Кенен отвесил крышке ещё один пинок — видимо, это его успокаивало. — Что ты там сотворил, Джед? Хотел взорвать корабль?

— Это несчастный случай, — Гедимин сердито сощурился. — Твэл потерял стабильность. Я всё уберу.

— Только попробуй не убрать, — буркнул Кенен. — У нас тут не «Геката», понимаешь? Город уже в курсе, что у нас тут авария. Мы уже под саркофагом, и Айзек объясняет совету, что его реактор не взорвался. Если они полезут на корабль…

Гедимин поморщился. «Да, город… Очень неудобно ставить опыты под боком у «макак». Они быстро реагируют…»

— Через час в рубке, — Маккензи в последний раз пнул крышку люка и ушёл, тяжело грохоча металлическими «сапогами». Гедимин поддел пальцем корку меи — от поглощённого вещества она затвердела и сама отслаивалась от скафандра. «Ещё раз,» — сармат потянулся за канистрой. «И выделить собранный ирренций. Не на свалку же его везти…»

Когда он выбрался из хвостового отсека, оставив лабораторию, залитую меей, под усиленным защитным полем, снаружи уже горели красные светодиоды, предупреждая об опасности, и в коридорах, окружающих «логово» Гедимина, никого не было. Те, кого он встречал на жилой палубе, вздрагивали при его виде и косились на дозиметры. То же самое сделал и Кенен, ожидающий сармата в капитанской рубке.

— Ну что? — спросил он, хмуро глядя на Гедимина.

— Через три дня очистится, — ответил тот. — Я заделаю дыру в переборке…