29 января 37 года. Луна, кратер Драйден, научно-исследовательская база «Геката»

Последнее защитное поле сомкнулось над головой и зажглось зелёными бликами — реактор начал «фонить» задолго до запуска, и сейчас его излучения было достаточно, чтобы в «реакторной яме» обойтись без подсветки. Гедимин смотрел на светящуюся дугу, на электромагнит, изогнувшийся над конструкциями реактора, на рычажки и клавиши под рукой, — и ему было не по себе.

Сегодня он спустился в «яму» один; Хольгер ждал наверху, Константин — в «чистом» отсеке («Вызову медиков, если что,» — сказал он, провожая сарматов в зал испытаний). Импульсный излучатель был у Гедимина в руках — где удобнее разместить его, сармат пока не придумал, напрашивалась кольцевая линза по центру конструкции, но место уже было занято предполагаемым ротором. Пора было запускать, но сармат медлил. В задумчивости он не заметил, как свободная рука поднялась к шлему и прикоснулась к виску; обнаружив её по шелесту сдвигаемой пластины, сармат отдёрнул «самостоятельную» конечность и досадливо сощурился. «Оно погибло,» — напомнил он себе. «Был взрыв, реактор полностью разрушился. Никто не мог там выжить.»

Он медленно опустил пальцы на нужные клавиши, сдвинул рычажок, — управляющие стержни пошли вверх, и в «яме» стало немного светлее. Этот реактор состоял из ириенского ирренция на две трети; Гедимин не ждал быстрого «разогрева» — просто следил за стержнями, держа в руках выключенный излучатель. Прошло пять минут, потом десять; прождав полчаса, ремонтник вышел из-за экрана, прикрывающего щит управления от опасных лучей, и встал рядом с ротором, подняв излучатель перед собой.

— Attahanqa…

К кому он обращался, кого упоминал во множественном числе, когда логичнее было бы сказать «attahanke», имея в виду одного себя, — сармат сам не ответил бы. И кому он отсалютовал пять минут спустя, когда реактор вышел в критическое состояние и остановился в нём, — Гедимин тоже не сказал бы. Впрочем, спросить было некому — и сармата это очень радовало.

— Ну? — Хольгер, нетерпеливо переминавшийся с ноги на ногу рядом с лестницей, налетел на Гедимина, едва тот поднялся на верхнюю ступеньку. — Получилось?

— Работает, — отозвался тот, показав Хольгеру излучатель. — Две трети «ириена», треть «лунника»… Посмотрим, как он будет себя вести.

Хольгер, притронувшись к плечу сармата, пристально посмотрел ему в лицо, — но тёмный щиток на шлеме Гедимина прикрыл глаза и не дал прочесть эмоции, и Хольгер досадливо сощурился.

— А существо? Ты… сегодня ты говорил с ним? Как оно пережило взрыв? — спросил он.

Гедимин вздохнул.

— Я не проверял. Такой взрыв не мог пережить никто, — он был рад, что не убрал щиток, и что его глаз никто не видит.

— Атомщик, ты… — Хольгер ненадолго замолчал, подбирая слова. — Я бы на твоём месте проверил. Оно должно было пережить все твои взрывы…

— И что? — спросил Гедимин, борясь с растущим раздражением. — Допустим, оно живо. И что с того?

— Оно на твоей стороне, — тихо сказал Хольгер. — И оно помогло тебе тогда… Нам стало бы гораздо проще работать, если бы ты и оно…

Гедимин качнул головой.

— Будет построено множество таких реакторов. Они все должны работать. Безо всякой… — он слегка поморщился. — Мистики. Просто работать. Не знаю, кто будет оператором. Но я не могу вписать в требования: «Подставлять мозг под сигма-излучение». Когда мы закончим работу, не должно быть никакой привязки к нам. Любой сармат должен управляться с реактором. Без переговоров с… духами. Иначе всё это не имеет смысла.

31 января 37 года. Луна, кратер Драйден, научно-исследовательская база «Геката»

Хольгер ждал Гедимина в мастерской, разложив на стенде шесть обсидиановых цилиндров. Удивлённый внезапным вызовом сармат узнал в них линзы от твэлов — судя по красноватому отливу, их недавно дезактивировали.

— Где ты их взял? — спросил Гедимин, разглядывая цилиндры. — Я тебе отдавал только один твэл.

— Остальные — из Инженерного блока, — ответил Хольгер. — Мы там воспроизвели твои опыты. Твой реактор было решено не трогать, а то…

Он покосился на закрытый шлюз испытательного отсека и тихо вздохнул.

— А зачем ты их принёс? — быстро перевёл разговор Гедимин — обсуждать недавний взрыв ему не хотелось. Кости, как выяснилось, срастались быстрее, чем забывались досада и бессильная злость…

— Я давно подозревал, что с обсидианом что-то не так, — сказал Хольгер, прикасаясь к передатчику на запястье. — Все эти вспышки, всплески интенсивности, потом — та авария… Мы с Константином и Альваро сидели и сопоставляли данные. Смотри, что мы нашли.

«Альваро?» — Гедимин с трудом вспомнил, где слышал это имя. «Филк-лаборант из Ураниума… точно, я видел его здесь. Иногда он приходит к Константину. Работают вместе. И ещё один филк… как его зовут? Не помню…»

— Смотри, смотри внимательно, — Хольгер, заметив, что Гедимин отвлёкся, взял один из цилиндров и протянул его сармату, показывая на что-то на стеклянной поверхности. — Вот эти сгустки. Под микроскопом видно лучше. Мы назвали их микролинзами.

— Действительно, — медленно проговорил Гедимин, переводя взгляд с голограммы на цилиндр и обратно. — И эти неравномерности «подогревали» твэл, и поэтому запускался обратный синтез, и эти вспышки…

— Одна из причин, — кивнул Хольгер. — Ещё одну ты, кажется, устранил, когда добавил ириенский ирренций в топливо. После этого мы смогли как следует рассмотреть микролинзы и их эффекты. И ещё одно… Ты не удивился, что взрыв произошёл не сразу? Ведь обычно микропрокол очень быстро формируется и схлопывается…

Гедимин кивнул, выжидающе глядя на химика.

— Если там были эти уплотнения, взрыв должен был произойти ещё до запуска, — согласился он. — Или прямо в кассетном цехе.

По лицу Хольгера на секунду промелькнула тень, и взгляд сармата стал рассеянным, будто он смотрел сквозь толстое стекло. Однако он быстро справился с собой и кивнул, снимая со стенда ещё один цилиндр.

— Именно. Вот поэтому мы и повторили твои опыты. Исгельт согласился. Это был урезанный вариант твэла — видишь, цилиндр очень короткий…

— Это рабочая конструкция, — отозвался Гедимин. — И что?

— Эти микролинзы не всегда там с самого начала, — сказал Хольгер. — При формовке всегда проверяют массу на гомогенность, там не должно быть никаких сгустков. Они формируются позднее, под облучением. Вот, смотри сюда, — один из таких опытов…

— Видел уже, — Гедимин указал на другую часть голограммы. — А здесь никаких сгустков не получилось. От чего это зависит?

Хольгер развёл руками.

— Я не знаю, атомщик. Исгельт и Арторион думают — ты сам должен разобраться. С природными материалами всегда сложно. В обсидиане сотни примесей, и его не проверяют на них и не сортируют — сваливают в котёл всё вместе. Если бы найти время и выяснить, что от чего зависит…

— Давно говорю — нельзя работать с тем, чего не знаешь, — буркнул Гедимин, сердито щурясь. — У вас даже обсидиан не изучен. А потом у меня аварии.

Хольгер вздохнул, виновато отводя взгляд.

— Исгельт предложил облучать все линзы ещё на конвейере. Чтобы все уплотнения сразу проявились. Арторион против — химики, мол, не знают, как работать с ирренцием, боятся облучения…

Гедимин покачал головой.

— Подожди с конвейером. Надо сначала выяснить, почему там сгустки. И убирать примеси, из-за которых они появляются. А конвейеры и реактор пока не дёргать.

— Ну да, именно это я им и предложил, — сказал Хольгер. — Наверное, они привлекут тебя… А что там с реактором? Он не хуже предыдущего?

— Три вспышки в сутки, — пожал плечами Гедимин. — Я его оставляю на ночь. Оба раза находил работающим. Вспышки мне не сильно мешают. Три останова в сутки — это ничего. Мешает вероятность взрыва…

Он покосился на закрытый шлюз и замолчал. Аварийный сигнал пока не зажёгся — реактор, по-видимому, работал спокойно… или, возможно, уже взорвался.