— Tiitzki, — сказал он.

— Tza, — буркнул Константин, до хруста вдавливая кнопку в корпус.

Гедимин успел подумать, что надо бы дать ему оплеуху за порчу оборудования, — и сам удивился, что ему хватило времени на законченную мысль. Управляющий стержень за это время поднялся на десять сантиметров, и нижняя часть капсулы вспыхнула зеленью изнутри. Дозиметр мигнул, погас и снова зажёгся красным — и капсула, на мгновение распухнув и подёрнувшись частой сетью мелких трещин, разлетелась на осколки. Гедимин швырнул её так далеко, как только мог, но пальцы оскользнулись на плавящихся хвостовиках — и расплав, испепелив защитное поле, упал на край бассейна и брызнул во все стороны. Сармат бросился к нему, выставив перед собой сивертсенов «экран», как щит. Рядом мелькнула чёрная тень — Хольгер уже поравнялся с ним и теперь, склонившись над бассейном, устанавливал противолучевые перегородки, разбивая шар расплава. Вода забурлила.

«Да чтоб вам всем…» — устало думал Гедимин десять минут спустя, опускаясь на облицовку и выламывая оплавленную пластину. Она ещё шкворчала — несколько граммов ирренция прикипели к ней и не спешили остывать. «Опять придётся закрыть отсек. Построишь тут реактор…»

Кто-то несильно встряхнул его за плечо. Подняв голову, сармат увидел, что над ним склонился Ассархаддон.

— Вы не ранены? — спросил он; его голос был ровным и спокойным, как будто ему не пришлось перешагивать через радиоактивный расплав.

— Нет, вроде бы, — Гедимин посмотрел на облезшие перчатки. Прилипшие куски рилкара он успел оторвать прежде, чем они остыли и приросли к скафандру намертво, но обшивка отвалилась вместе с ними, и его руки по локоть покрылись золотистыми пятнами.

— Я тоже, — подал голос Хольгер. Его скафандр блестел от воды. Он сидел в нескольких шагах от Гедимина, рассеянно перебирая ипроновые таблетки — всё, что осталось от экспериментальной установки.

— Это радует, — кивнул Ассархаддон. — Раньше я думал, что эти капсулы для испытаний используются неоднократно… и удивлялся, зачем их столько.

Гедимин невесело хмыкнул.

— Расходный материал. Как и пусковые устройства.

— Да, это очевидно, — Ассархаддон выпрямился и обвёл взглядом отсек. — Константин Цкау, вы можете подойти?

«Живой,» — запоздало отметил Гедимин. Константин отошёл от места, где ещё недавно стояла капсула, и нехотя приблизился к куратору.

— Вы всё ещё подозреваете Гедимина Кета и Хольгера Арктуса в саботаже? — мягко спросил Ассархаддон. Константин вскинулся было, перевёл взгляд с Гедимина на Хольгера — и, опустив плечи, тяжело вздохнул.

— Ничего не понимаю. Расчёты были верными!

Гедимин презрительно фыркнул и тут же получил от Хольгера чувствительный тычок в запястье. Отдёрнув руку, он удивлённо посмотрел на химика.

— Это ирренций, — сказал тот. — С ним всегда так. Гедимин подтвердит.

— Ну что же, — протянул Ассархаддон, переводя взгляд на что-то за спинами сарматов. — Эксперимент проведён, вопросы закрыты. Очевидно, что ирренций Кагета непригоден для такого использования. Признаться, я очень сильно удивлён.

Он надолго замолчал, в задумчивости глядя на экран передатчика. Излучение уже экранировали, и помехи от него не выводили приборы из строя, — но какая связь могла сработать в отсеке с ипроновыми пластинами в стенах, Гедимин не представлял.

— Константин, — куратор посмотрел на северянина, и тот едва заметно вздрогнул. — Пока Гедимин занят составом топлива, я поручу вам выяснить, где целесообразно использование кагетского и ириенского ирренция. И подумать, что может создавать такую разницу в свойствах. Гедимин присоединится к вам при первой же возможности…

06 ноября 38 года. Луна, кратер Драйден, научно-исследовательская база «Геката»

Можно было бы и не вывешивать графики на трёхмерный экран — на мониторе телекомпа они отлично помещались — но Хольгеру казалось, что объёмная голограмма более наглядна, и сейчас, несколько серий испытаний спустя, сарматы сидели в «чистом» отсеке и рассматривали ось времени и плавные сдвоенные волны вдоль неё. Там, где их гребни становились выше и круче, график обрывался.

— Полчаса стабильной работы без вмешательства, — сказал Хольгер, оглянувшись на Гедимина. Тот допил воду, с сожалением посмотрел на опустевшую флягу и спрятал её под скафандр. Хольгер протянул ему свою, но сармат отмахнулся.

— Хороший результат, — продолжал химик, разворачивая продолжение графика. Он наложил результаты измерений во всех тестах друг на друга, ось времени получилась длинная — от стены до стены. Сдвоенные волны — красная линия рядом с осью, зелёная — на большом расстоянии — на одних участках были едва заметными, постепенно становились выше, взлетали острыми пиками, резко падали — и снова сглаживались. Каждое падение было отмечено красной риской — в этот момент управляющий стержень опускался до упора и «гасил» цепную реакцию. После каждого нового запуска — а Хольгер настоял, чтобы перерывы между «гашением» и «розжигом» занимали как можно меньше времени — волна становилась чуть-чуть выше, гребни — немного острее, пики окончательной расстабилизации — немного круче.

— Ты рано его гасишь, — Хольгер вывел ещё одну ось и развернул волну вдоль неё. — Видишь, в конце прогона у нас всего девяносто девять по Цельсию. И куда было торопиться? Тут даже охлаждение ни к чему.

— Потому и девяносто девять, что я вовремя гасил, — отозвался Гедимин, недовольно щурясь на Хольгера. — Где ты увидел хороший результат?

Химик растерянно мигнул.

— А это что, по-твоему? — спросил он, проведя ладонью вдоль голограммы. — Полчаса стабильной работы! Надо сообщить Ассархаддону. Кажется, мы снова превзошли все научные институты Земли.

Гедимин хмуро посмотрел на него, и Хольгер, встретившись с ним взглядом, осёкся и, оставив в покое графики, подошёл к нему.

— Мы должны попробовать построить реактор, — сказал он, тронув Гедимина за плечо. — Посмотреть, как ирренций поведёт себя в большом объёме. Всё, что я мог сделать с составом топлива, уже сделано. Больше из стержней ничего не выжмешь. Пора пускать их в работу.

Гедимин посмотрел на свои руки. В этот раз на них не было ни следов оплавления, ни налипших ошмётков рилкара и нейтронностойкого фрила, — все испытания этого дня прошли успешно, и скафандр можно было не ремонтировать. Но сармату было не по себе, и он никак не мог понять, что именно его смущает.

— Нельзя использовать нестабильные реакторы, — сказал он угрюмо. — Ничего хорошего не выйдет.

Хольгер пожал плечами.

— Это недоработанная технология, атомщик. Они все так выглядят. Надо продолжать опыты… и вот сейчас — время опытов на полноразмерном реакторе. У тебя полный ежедневник чертежей, я же знаю. Выбирай, что понравится.

— Так просто? — Гедимин поморщился. — Не нравится мне всё это.

Хольгер крепко взял его за руку и заглянул в глаза. Его радужка перестала искриться и потемнела.

— Так. Я ничего не понимаю. Ты же мечтал построить свой реактор! Сколько раз ты показывал нам чертежи… и что теперь?

Гедимин сузил глаза.

— Слишком быстро. Слишком много непонятного. Такой реактор нельзя использовать. А вы ведь будете. Линкен, вон, уже наделал бомб. Даже «Та-сунгар»… А это будет ещё хуже.

Он криво ухмыльнулся и замолчал. Хольгер стиснул его руку.

— Ты считаешь это опасным? Даже не бомбу, а реактор? Не понимаю. Аварии везде возможны. Есть вещества, более опасные для живых организмов, но их используют. Доработка технологий и правила безопасности, атомщик. Ничего нового тут не придумали.

— Доработка… — Гедимин тяжело качнул головой. — Ты видел Ириен?

Хольгер мигнул.

— Ириен? Ты же знаешь, что мы «невылетные»… Или ты о руде в пакгаузах? Нет, я там не был. Незачем. А что?

— Посмотри, что делает ирренций, — отозвался Гедимин. — Тогда дойдёт. Влезем в него сдуру — кончится так же.

Хольгер снова мигнул, озадаченно глядя на сармата.