— Старый дуралей! — взорвался Михаил Юрьевич, — Это ж надо — жизнь у него кончена!.. Я-то думал, он занялся семейными делами, а он… Ну погоди!

Князь угрожающе помахал указательным пальцем перед носом Громова-младшего, с испугом вжавшегося в спинку кресла.

— Поехали! — кинул Давыдов Павлу и стремительно выбежал из кабинета.

О чем уж тогда шла речь меж старыми приятелями — Павел до сих пор не знал. Но хорошо запомнил, как со второго этажа неслись громкие звуки яростного спора, изредка что-то громыхало, звенело, заставляя всех домочадцев, испуганно сбившихся в кучу в гостиной, то и дело вздрагивать и тревожно переглядываться.

Спустя полчаса наступила тишина, что сначала показалась страшнее шума, царившего ранее. Отважившись на небольшую вылазку, Павел осторожно поднялся на несколько ступеней. Раздался скрип распахнувшейся двери кабинета и ворчливый голос отца потребовал:

— Вели подать коньяку — да не той бурды, что ты мне вечно подсовываешь! Скажи Потапу, он знает, где в погребах припрятана бутылочка-другая того самого… И закуски приличной пусть сообразит!

Обрадованный слуга помчался со всех ног выполнять поручение старого хозяина, а Павел обессилено рухнул в вовремя подставленное женой кресло, почувствовав, как напряжение последних месяцев разом отпустило его, наполнив противной слабостью всё тело.

В этот же день, проводив гостя, Владимир Алексеевич впервые за долгое время спустился к ужину, цепким взглядом окидывая всех собравшихся за столом, словно что-то про себя решая. А на следующее утро он запретил даже носа казать из дома, что бы ни происходило снаружи, и отправился к родовому алтарю. Громыхало, надо сказать, знатно! Нависшие над поместьем тучи выплеснули всю ярость и обиду хранителя на главу рода, ослепительные молнии напоминали о той силе, что даётся лишь крепким духом. Но старик, наполненный мрачной решимости исправить то, что сам и наворотил, бесстрастно стоял среди поднявшейся бури, спокойно ожидая ее конца. Упрямство князя, которое стало причиной лишения силы, в этот раз помогло её вернуть.

Из воспоминаний о тех сложных временах Павла выдернул саркастический голос отца:

— И долго ты будешь таращиться на меня с таким глупым видом? Изволь прийти в себя, иначе мне придётся усомниться в твоём душевном здоровье!

— Главное, чтобы ты своего больше не терял, — подумал Павел и тут же с опаской покосился на князя. Иногда ему казалось, что отец слышит даже то, что не произносится вслух. Однако, сейчас тот был слишком раззадорен долгим ожиданием новостей. Решив более не испытывать судьбу, наследник негромко произнёс:

— Дело сделано, отец. Всё, как ты и планировал. А вот что мне передал Давыдов…

В потайном уголке сада, найти который непосвященному было бы практически невозможно, замерли на одном месте две колоритные фигуры. И богатые меха, и властная осанистость не скрывали, а скорее подчёркивали их высокое положение в обществе. Один с плохо скрываемым самодовольством то и дело поглядывал на другого, что пощипывал кончик длинного уса и хмурился, разглядывая открывшуюся его взору картину.

На площадке диаметром около пятиста метров шла самая настоящая битва. Сверкали молнии, то и дело вспыхивали огненные шары, радужно искрились всполохи защитных куполов… Но до зрителей, располагавшихся совсем рядом, не доносилось ни звука, ни малейшего дуновения ветерка.

Хозяин поместья, в котором и было выстроено это чудо инженерной и магической мысли обратился к гостю:

— Ну, признай же, оно того стоило!

Нахмурив лоб, его собеседник неуверенно протянул руку вперёд — и тут же отдернул её. При соприкосновении пальцев с едва заметным маревом, протянувшимся вдоль всей границы площадки, его чувствительно тряхнуло электрическим разрядом.

— Говорил же — пока не закончится тренировка, проникнуть внутрь невозможно! Но заметь, и оттуда не проходит ничего лишнего…

В этот момент, словно подтверждая эти слова, в товарищей понеслась ледяная стрела. Гость ощутимо напрягся, готовясь активировать личную защиту, а хозяин, заложив руки за спину, лишь покачивался с пяток на носки, всем своим видом излучая уверенность. И даже не моргнул, когда ледяной снаряд врезался в прозрачную плёнку всего в аршине от его лица — и растекся бессильной кляксой. Потом с хитрецой взглянул на друга:

— Моя взяла, Михайла? Ничему-то тебя жизнь не учит! Говорил — удивлю? Говорил — ты такого ещё не видел? То-то же! Признаешь, что спор мною выигран?

Князь Давыдов вздохнул, но взгляда от творившегося на площадке так и не отвёл:

— Ну будет, Владимир Алексеевич, будет… Вижу, что потрудился ты знатно. И кто ж сие чудо придумал?

— Есть умельцы, для которых нет ничего невозможного. Вот разыскать их, да убедить поработать как след — задача непростая. Едва успел перехватить мастера, из-под самого носа Николая Нарышкина увёл!

— А не опасаешься?..

Громов отмахнулся, презрительно сморщившись:

— Я не дурак, чтобы подставляться. Всё проделал через подставных лиц, через десятые руки. Каждый знал лишь свою часть задачи, сведений об общей картине не было ни у кого. Да и Пашка молодец, уже свои связи наработал, нужными людьми обзавёлся!

Помолчав немного, бывший канцлер произнёс:

— А за артефакт тебе отдельное спасибо! Знал, что на тебя положиться можно, что не подведешь…

Давыдов махнул рукой, но видно было, что пришлось слова друга ему по сердцу.

— Признаюсь, найти камень с такими свойствами, как ты требовал, оказалось непросто. Но ещё тяжелее было теряться в догадках, на что тебе понадобилась такая прорва энергии! Теперь-то я вижу…

Громов вновь оживился, перебив Давыдова:

— Это только то, что на поверхности! Тут столько возможностей заложено! Изменяя настройки, можно менять и условия тренировки, вариантов масса… Пара занятий тут с успехом заменяет месяц обычной работы, а то и не один!

Глава рода с видимым удовольствием окинул взором небольшой столик, на котором в специальном углублении покоился тот самый артефакт ярко-алого цвета, что сумел раздобыть Давыдов, а доставил в поместье Павел. Михаил проследил за другом взглядом и покачал головой, озвучив свои сомнения:

— Всё это, без сомнения, прекрасно, но… Володь, я только одного не пойму — что за спешка? Ты понимаешь, что из-за твоего категоричного «принеси вчера» мне пришлось потратить чуть ли не вдвое больше средств? Да-да, — предупреждающе поднял ладони Михаил Давыдов, — я помню, что это были твои средства! Однако ж — в чем срочность? Ну, обучали мы наших магов по старинке — может, и дольше, не спорю. Но в итоге-то неплохо справлялись! И ты прошёл ту школу, и я, и отпрыски наши… По мне, так жаловаться не на что. Проверенные методы, отточенная система. У меня создаётся такое чувство, будто ты готовишься к чему, боишься не успеть, хватаешься за сомнительные прожекты…

Громов помрачнел, вздохнул. Потом отвернулся от площадки и, увлекая за собой гостя, отправился в сторону особняка.

— Готовлюсь, Михайла, готовлюсь… А речи об этом вести будем в доме, ибо разговор предстоит долгий, а я, признаться, уже порядком замёрз.

И лишь устроившись в любимом кресле возле жарко растопленного камина, бережно устроив в озябших ладонях гладкую пузатость бокала с коньяком, он продолжил:

— Не ты ли сам, Миш, с размаху тыкал меня носом в действительность? Не ты ли утверждал, что нынче не время впадать в меланхолию? Что державе в трудные дни нужна помощь старой гвардии? Что держит наш корабль курс на скалы среди бушующих штормов?

— Но я…

— Да понимаю я всё!.. В тот момент всё средства были хороши? Помню я, как ты относишься к политике… Однако ж ты, сам того не понимая, во многом был прав. Пока я занимался самобичеванием, да превращался в замшелого отшельника, империя бравым маршем двигалась к пропасти…

Давыдов дёрнулся, хмыкнул, в очередной раз щипнув многострадальный ус:

— Ну уж ты загнул — пропасть!.. Не впадаешь ли ты из крайности в крайность? От полного безразличия до паники — свистать всех наверх?