– А ведь мы сидим рядом с новеньким целых пять минут! – заёрзала Балбесова. – Вдруг это заразно?

– Эй, я не хочу быть психом! – подключилась Катя. – Все психи носят немодные смирительные рубашки. Белое меня полнит!

– Девочки, у меня в тумбочке есть санитайзер с ароматом манго и добавлением увлажняющего крема, чтобы не сушить кожу при частом использовании. Мы просто побрызгаемся с ног до головы, и коварный психический вирус тут же погибнет! – успокоила всех новоявленная дочь немецкого дипломата.

– Ирочка, ты гений! – захлопала в ладоши Балбесова.

– Да уж, никогда б не подумала, что стану кладбищем для бактерий, – философски изрекла Лисичкина.

И вся женская процессия, прихватив с собой Генку, чинно продефилировала мимо Вани обратно в замок. Мальчик так и остался лежать на земле.

– А когда я приехал в лагерь впервые, меня макнули головой в унитаз. – Над Ваней кто-то навис и протянул носовой платок, предусмотрительно смоченный в холодной воде. – На фоне того, как поступили с тобой, можно сказать, легко отделался. Да?

Ваня прижал платок к носу и поднялся. Рядом стоял Тёма Булочкин – переминающийся с ноги на ногу и с неподдельным сочувствием на лице.

– Ты где так испачкался? У тебя ведь есть запасная одежда? Я могу дать свою, но боюсь, ты в ней утонешь. Мама говорит, нужно сесть на диету, а я думаю, что будущее за бодипозитивом. Ты как считаешь? Тут рядом есть работающий фонтан, можешь умыться. А под лагерем правда есть пещера? И ты видел там призрака? И как только не испугался Генке отпор дать. Я б не решился. Хорошо, что он один был. Повезло, да?

Когда Ваня был совсем маленьким, то не понимал значения слова «стыдно». Это слово любили все взрослые. Смотрят пристально, не мигая, некоторые для эффектности цокают языком или качают головой, и вопрошают: «Как тебе не стыдно?» А Ваня стоит, слушает и чешет затылок: стыдно – это как? С возрастом проблема разрешилась. Стыд – это когда испытываешь чувство жгучей вины за совершённый поступок, потому что понимаешь: поступок этот не был правильным.

Сейчас Ване было по-настоящему стыдно.

– Ты это… Не сердись на меня, плиз. Ну, что не заступился, когда Генка и его братва… там, в беседке… И потом, в столовой… Он меня заставил!

– Я в этом лагере не первое лето, уже привык, наверное. Интересно, а сколько лет я сюда езжу? Надо будет посчитать. И Рукомойников не сразу таким стал – может, переходный возраст так сказывается? У меня вот он тоже начался, но я пока никаких изменений не чувствую. А ты чувствуешь? – говорил Тёма по пути к фонтану. – Так что я не сержусь. Главное, что теперь мы точно друзья. Ты ведь всё ещё хочешь со мной дружить?

– Хочу! – согласился Ваня.

Умылся, вытер лицо и руки, наконец осмотрел себя в водном отражении как следует. Распухший нос и пара ссадин. Ерунда. Кто-то говорил, что шрамы украшают мужчину. Хотя шрамы и синяки для тихого, домашнего Вани Сусликова – нонсенс. До сегодняшнего дня он никогда ни с кем всерьёз не дрался.

Тёма потянул нового друга за локоть. Подмигнул, как заправский заговорщик.

– Пойдём, нас уже ждут.

Нас? Ждут?

Крылья замка, где располагались отряды, закончились, далее строение выглядело необитаемым. За одной из башен имелась лестница, почти целиком скрытая зеленью от посторонних глаз. Лестница уходила вверх – не на второй этаж, а ещё выше, упираясь в небольшую, почти круглую дверь под самой крышей.

Тёма поднялся первым и постучал. Условный сигнал: тук-тук – пауза – тук – пауза – тук-тук. Изнутри кашлянули:

– Заходи!

Чердак оказался вполне приемлемым для жилья. Вместо обшарпанных деревянных перекрытий и прогнивших досок в полу – самодельный гамак из простыни, полуспущенный, но всё ещё живой надувной матрас в углу, над ним – полки с чипсами, лимонадом и открытой пачкой печенья. Рядом пара тяжёлых стульев с вытянутыми резными спинками, широкие подсвечники из потускневшей бронзы, на полу – маленький коврик со стёршимся рисунком. Старый, ещё кассетный магнитофон. Какие-то книги. На дальней стене развешаны карандашные портреты – Ваня так и не разобрал, кто на них нарисован, слишком уж зашкаливал уровень абстракционизма. На другой стене висел дартс. Перевёрнутый ящик служил сразу и тумбой, и столом.

Из гамака выпрыгнула та самая странная и нелюдимая девочка с чёрным макияжем и синими волосами.

– Вот, доставил в целости и почти в сохранности, – выдохнул Тёма и с нескрываемым блаженством запрыгнул на матрас.

Желеобразный остов обеспокоенно забултыхал, а мальчик сразу же захрустел чипсами.

– Мда. Видок у тебя, как у бездомной собаки. – Энжел окинула Ваню придирчивым взглядом. – Команду «сидеть» знаешь?

– Чего?

– Я говорю, sit down please! В ногах правды нет. Гость не кость, за дверь не выкинешь. Чувствуй себя как дома… Что там ещё говорят в таких случаях?

Ваня робко придвинул к себе стул. Сначала пещера с призраком, теперь логово ведьмы. Всё чудесатее и чудесатее.

– Отвечать готов?

– На что?

– Есть такая штука, называется вопросы. Обычно на них отвечают. Итак, вопрос первый. – Энжел достала крафтовый скетчбук и чёрную гелевую ручку. – Открыв ночью холодильник, первым делом ты

А) быстро хватаешь колбасу и убегаешь.

Б) медленно, в сладком предвкушении достаёшь баночку ледяной колы.

В) смотришь несколько секунд, а потом закрываешь, чтобы тут же открыть заново.

Г) Ты его вообще не открываешь, просто изучаешь магниты на дверце и идёшь дальше спать.

– У меня родители ругаются, когда я хожу ночью на кухню, – отозвался из угла Тёма. – Папа говорит, что я мешаю спать, потому что раньше он много лет работал сторожем и у него выработался очень чуткий сон. А твой папа кем работает? Но я кое-что придумал! За ужином стараюсь есть как можно меньше, а сэкономленные продукты втихаря уношу к себе в комнату, чтоб подкрепиться ночью. Согласись, что это удобно? Ещё б с туалетом вопрос решить, я б тогда вообще из комнаты не выходил.

Ваня промолчал, а Энжел что-то добавила к своим записям.

– Продолжим. Вопрос номер два.

Если в автобусе тебе наступят на ногу (намеренно или нет – не знаешь), ты

А) втащишь нарушителю личного пространства в лобешник.

Б) вежливо попросишь убрать ногу.

В) дотерпишь до своей остановки, чтобы в полночь, склонившись над стеклянным шаром, предать обидчика всевозможным проклятиям.

и Г) Если кто-то стоит у тебя на ноге, значит в кабине посторонние, потому что ты – водитель автобуса.

– А мне, увы, не разрешают пользоваться общественным транспортом без сопровождения, – пожаловался Тёма. – Говорят, в самом раннем детстве мы всей семьёй поехали смотреть Москву и спустились в метро. Родители успели сесть в поезд, а я на секунду отцепился от маминой руки и остался на перроне. Представляете? Совсем один, а вокруг толпы незнакомых взрослых. Тогда у меня случилась паническая атака. У тебя такое тоже бывало? Но сам я ничего не помню. Читал где-то, что события в возрасте до семи лет помнят только тринадцать процентов детей. Потому что до семи лет не развито линейное восприятие мира. А ты помнишь себя в детстве?

Вопрос был адресован Ване.

– Ну… смутно-приблизительно, – пожал плечами гость.

– Вопрос номер три, – продолжала Энжел. – Когда остаёшься дома один, ты

А) затеваешь уборку, чтобы родители пришли и сказали, какой ты молодец.

Б) врубаешь музыку на полную громкость и подпеваешь в расчёску, представляя, что это микрофон.

В) сразу же ложишься спать, ибо в тёмных углах квартиры прячутся монстры, но на спящих они не нападают.

Г) Я никогда не бываю один, со мной всегда невидимые друзья Евлампий и Аристарх.

– Да что это за чушь!? – не выдержал Ваня.

На этот раз внимательные глаза-буравчики юной ведьмы не стали сверлить в мальчике глубокую дыру, а лишь игриво пощекотали одежду. Как будто ей нравилось, что гость примерил на себя роль чайника – начал кипятиться.