Река протекала поблизости, но Гвидону пока на ней бывать не приходилось, а зря. Воду он страстно любил. Только рекой «это» назвать было сложно. Речка. Речушка. Большой ручей. Далеко не Амазонка и даже не Волга. Но сойдёт то, что есть.

Дарьяна воровато огляделась. Никого.

– Охраняй, – приказала она Гвидону. – Никого не подпускай.

Тот улегся на травке, всем своим видом изображая верного пса. Дара засмеялась. Все же, дракон – это потрясающе. Куда лучше лошади. И собаки. И осла. Стянула через голову платье, развесила на кусте. Вынырнула из исподнего и непременных подштанников. Подвязала длинные косы в крендельки, потянулась всем телом и вступила в воду, теплую, как парное молоко.

До чего ж хорошо! А говорят, в горах ещё и источники такие есть, где вода горячая, как в бочке, под которой разводили огонь. Вот бы попасть туда! Окунулась по самые плечи, чувствуя, что косы расплетаются, мокнут. Засмеялась. Дарьяна всегда любила воду, но это детям малым дозволительно голым купаться, а взрослым серьезным девушкам – негоже. Мыться нужно в бане, а вот так, в речке – вообще верх неприличия. Разве что ночью, когда никто не увидит… да еще рядом с собственным драконом. Снова вдруг задумалась – и на кой ляд ей муж? Толку от него… ну да, мужская рука по хозяйству не лишняя. Но вот так купаться он ей никогда не позволит. Это её последнее лето свободы. Потом всё, детишки пойдут. Какое уж там купание по ночам!

Оглянулась на берег, по которому уже стелился туман. Гвидон лежал там, как большой камень, белесый и неподвижный, словно и сам сотканный из капель воды. Ох, да он ведь любит воду! Как он радовался, когда она его из ведра окатывала! Не удержалась, позвала:

– Эй, Гвидоша! Иди ко мне купаться!

Вздрогнул, подскочил, сел на задние лапы, глядя на нее с недоумением.

– Ну иди ко мне, мальчик, тут хорошо, вода теплая и глубоко – ты поместишься! – махнула руками Дарьяна. – Быстро!

Он осторожно, почти что крадучись, приблизился к воде и вдруг ловким движением прыгнул. Сразу – на глубину. Без брызг, без всплесков. Просто растворился в воде.

Рядом с обнаженной Дарьяной вдруг проскользнуло большое гладкое тело, задевая её. И перед самым носом вынырнула бело-серебристая голова с огромными голубыми глазами. Она взвизгнула и засмеялась, обхватывая дракона за шею.

— Ух ты, какой! Покатаешь?

Вцепилась в него, прильнула всем телом. В воде Гвидон был совсем другим – не шершавым, холодным и чешуйчатым. Нет, здесь у него была гладкая теплая кожа, к которой было так приятно прижиматься. Он вдруг рванул с места – девушка едва удержалась, обхватывая его руками и ногами. Засмеялась, нарушая волшебную тишину летней ночи, встряхнула мокрыми косами. Вот так и рождаются сказки про русалок! Гвидор плыл быстро, иногда неглубоко ныряя – так, чтобы окунуть свою всадницу, но не позволить ей захлебнуться.

И думал только об одном: если бы она прямо сейчас сняла бы с него этот мерзкий ошейник, он бы не стерпел, не смог бы. Перекинулся бы в человека и… горячая, голая, такая желанная! Вся в его власти! Только бы ей в голову не пришло сейчас расстегнуть ошейник! Нет, все таки она – его ад. Мозги скоро лопнут и прочие части тела.

– Все, малыш, на берег, – скомандовала Дарьяна, и дракон послушно повернул к берегу. – Эх, прощевай, жизнь девичья. Нагулялась…

Выползли на берег, Гвидон обнаженной всаднице своей на песок ступить не позволил, донес до травы. А она, как есть голая, вместо того, чтобы рубаху накинуть, принялась волосы расплетать на прядки. В темноте смуглое девичье тело казалось почти белым, а волосы были у нее длиной до самых ягодиц, даже чуть ниже. Хороша! И пускай он в аду, но этот ад ни на какой рай Гвидон не поменяет. Откровенно ей любовался, радуясь, что он не в мужском обличье. Вряд ли у него был бы шанс такой красотой наслаждаться, если бы она хоть на минутку представила…

А дурища эта наконец оделась и волосы свои великолепные по плечам разложила и все перебирает, а сама уже ежится от холода. И то – ночь, а она мокрая. Попробуй такую гриву, просуши!

Подошел к ней и тихонько теплым дыханием в лицо дунул. Дракон он или где? И пламенем умеет, и просто… дуть.

– Ты ж мой хороший, – обрадовалась девица, а потом вдруг глазищи свои вишневые вытаращила и на него уставилась. – Ой! Какой ты, оказывается!

И какой он? Гвидон выгнул гибкую шею, оглядывая себя, и понимающе кивнул. Какой-какой – морской он дракон, водный. В воде он еще красивее, чем на суше. В воде он гладкий, как дельфин, белоснежный, почти искристый. А при свете луны и вовсе почти сияет. Алмазного рода потомок, они все красивые.

– О-о-о! – горячие девичьи пальчики оглаживают его шею, и он запоздало вспоминает, что так и чувствительность у него выше. И руки ее просто обжигают. Он дрожит. – Ты потрясающий, Гвидон, самый прекрасный в мире драконище! Никому тебя не отдам!

Прижалась к нему, прильнула всем телом, щекой на шею легла.

– Вот почему всё так сложно? – тоскливо пробормотала. – Почему я должна жить вот так? Я, может, и замуж-то вовсе не хочу, шта я там забыла? И детей тоже не хочу пока. Хорошо ведь мне и так, Гвидончик, а? И шта они все пальцем показывают, мол, девка-перестарок уже. Девятнадцать лет, а ни мужа, ни детишек. Ох, шта же это делается, а? А ну сядь. Сядь, тебе говорю! Или ляг уже!

Гвидон послушно шлепнулся на землю, а наглая пигалица разлеглась прямо на нем, да еще его лапой укрылась. И волосы ее тут же принялись щекотать чувствительный драконий нос.

– А хочешь, я тебе сказку расскажу? Страх как сказки люблю… Даже читать выучилась сама, представляешь? Ну как сама – в школу в Погорелки бегала и под окнами сидела. Мамка-то у меня неграмотная была, могла и полотенцем огреть, когда меня с книжкой видела. Говорила, шта девке излишний ум ни к чему, главное – замуж хорошо выйти. Сама-то она и хорошо вроде вышла… А толку-то. Она ведь родами померла у меня на руках, понимаешь? И младенчик ее не выжил. Папка потом пил долго… Мне восьмой год был. А потом он все в город ездить стал на заработки, я уж большая была. Могла и воды наносить, и кашу сама сварить, да так вот однажды и сгинул там, в городе своем… Никто и не знает, что с ним случилося, помер, наверное.

Гвидон заворчал недовольно, искренне возмущенный. То есть как это – ребенка одного бросить? Он даже представить себе подобного просто не мог!

– А! Я ж тебе сказку обещала, слушай. Я сама придумала. Жила была принцесса… Красивая, точно тебе говорю. И умная. И скромная, да. И был у нее дракон, такой огромный, крылатый… И жили они в замке, дружили. В шахматы играли. Ты, кстати, не пробовал? Интересная игра, только дорогущая. Я всё хотела плотника попросить выточить мне фигурки, да ведь в Малиновке и играть-то не с кем, ну да неважно. Так вот, пришел однажды к принцессе рыцарь весь такой высокий, кудрявый… На коне. А дракон с ним биться вышел. Ну и прогнал его к чертям полосатым, этого глупого рыцаря. И снова они с принцессой вдвоем жили и не тужили, долго, счастливо и распрекрасненько. Только дракон и принцесса.

Закрыла глаза, засопела. Заснула. Гвидон как мог, обвился вокруг нее, крыльями укрыл. Спи, девочка. Спи, моя принцесса. Сказка твоя не закончена еще. Потому что дракон должен обратиться в один из дней прекрасным юношей и… И много чего этот юноша хотел бы с тобой сделать, сладкая ты моя. И сделает обязательно… когда придумает, как ошейник снять.

—Так, маленький, мы сегодня идем с тобой в лес, за грибами, – заявила Дарьяна. – Только вдвоем, ты и я.

С самого утра она была бледной, нервной и что-то роняла. Ее понять можно: к вечеру должны были явиться родители Гриньки – разговаривать о свадьбе. Они вняли гласу разума и решили не засылать прямо сразу сватов, а пожелали просто переговорить, за что Дара была им несказанно благодарна. И волновалась, конечно. Напекла пирогов, наварила крутых киселей, вымыла весь дом так, что окна и пол сияли, побелила известкой крыльцо, даже заколотила щель в старом курятнике – чтобы только не подумали, что она плохая хозяйка. Вымела чистенько двор, насыпала свежей соломы в сарайчик к Гвидону.