Картина, представшая пред глазами, ошеломила. Образовавшаяся ватность в ногах, ватность в руках, ватность в голове вызвала стагнацию всего организма в целом. Бутылка шампанского медленно выползла из ватных рук, грохнулась на пол, но не разбилась, лишь вывела парня из оцепенения. Павел подошел к кровати, на которой лежали бывший его друг Сева Дружинин и уже никакая не будущая его жена Геля Селиванова. Полураздетые, они, нежно обнявшись, мирно посапывали. Схватив Гелю за руку, он дёрнул девушку на себя, пытаясь освободить её из объятий друга. Покрывало предательски сползло вниз, оголив грудь Ангелины. От встряски девушка открыла глаза и, улыбнувшись, прошептала: «Паша, мне так хорошо».

Парень от произнесённых слов оторопел, отбросил руку девушки и, развернувшись, кинулся к выходу, хватая со стола открытую бутылку шампанского. В дверях встретившись с Юлией Андреевной, он оттолкнул её и, прыгая через две ступеньки, устремился по лестнице вниз. Юлька едва поспевала за ним. Правда, она успела вскочить в его старенький форд, как тот с рёвом понесся, не разбирая дороги.

Давя до отказа на педаль газа, Пашка нещадно рвал коробку, бешено переключая скорости. Мотор ревел на весь квартал. Машина неслась со скоростью 100 км/ч – это все, что она могла выжать из себя. Но Пашка продолжал с остервенением давить на педаль газа. В поворот въехали на той же скорости, мотор машины, не выдержав нагрузок, захлебнулся и заглох. Машина, дёргаясь, проехала ещё пару метров, медленно сползла с дороги и остановилась. Юлька с шумом выдохнула. Бондарь же с каменным лицом, не обращая внимания на девушку, принялся опорожнять бутылку, которую все ещё держал в руке. Пил он, не останавливаясь, по-мужски медленно глотая сладкую жидкость, а вместе с ней – свои слёзы.

Остаток ночи Пашке снилась Гелькина грудь, находящаяся в Севкиной руке, её улыбочка и шепот: «Мне так хорошо…»

В аэропорту в зоне ожидания вылета среди тысячи улыбающихся и счастливых лиц серыми пятнами выделялись четыре человека, сидящие в креслах в разных точках зала: Олег и Костя, вчера весело встретившие Новый год и получившие нагоняя за несоблюдение спортивного распорядка, Пашка Бондарь и Сева Дружинин, вчера ещё не разлей вода, а сегодня бывшие друзья.

– Паш, мне надо поговорить с тобой…

Бондарь, вздрогнув, перевёл отсутствующий взгляд на говорящего. Севка Дружинин, стоявший перед ним, выглядел фигово, он напоминал бледного мертвяка, без кровинки в лице, с впалыми глазами, с потрескавшимися губами. Он словно ссохся и уменьшился в размерах.

– То, что произошло вчера, это что-то необъяснимое… – продолжил Севка, с трудом подбирая слова, облизывая языком пересохшие губы.

– Ты ещё извинись, – перебил его Павел.

– Понимаешь, но извиняться-то не за что…

– Так, все, прекращай, я не хочу об этом говорить, – процедил Бондарь. – Проехали, тема закрыта.

– Я хочу всё объяснить…

– Мне повторить? Я сказал: тема закрыта, – с раздражением произнёс Павел, вскочив на ноги. – Я хочу побыть один, а про дружбу с тобой я постараюсь забыть. Отойди от меня, разговор окончен.

– Бондарь, не глупи, Геля ни в чем не виновата…

Ответом пришёлся удар справа прямиком в челюсть. Севка, отлетев в сторону, рухнул на багаж дамы преклонных лет, которая тут же начала причитать о вероломстве и хамстве русских туристов. Причитание длилось всего пару секунд, драка закончилась так же неожиданно, как и началась. Свалив противника одним ударом, Павел с невозмутимым лицом взял свою сумку, перешел в другой ряд и, с шумом усевшись в кресло, уставился в окно. Инцидент исчерпал себя, и все мирно расселись по своим местам. Остались лишь обида двух некогда родных людей и парень, лежащий на полу. Доктор, который сопровождал команду на матч, оказался поблизости, он подошёл к Дружинину, поднял его и усадил парня с блуждающим взглядом в кресло. Севка находился в нокауте, и его пришлось приводить в чувства нашатырем.

– Всеволод, ты хреново выглядишь, ты вчера пил? – поинтересовался Иван Иванович, прощупывая пульс у юноши. – У тебя сердце скачет как у зайца во время погони. А ну-ка, вставай, пойдем-ка я тебя внимательней осмотрю, померяю давление. Ты не отравился ли вчера?

– Да вроде нет, все вчера было нормально, особо не ел и не пил, мне же на игру вылетать, я соблюдал режим, – разбитыми губами, еле выговаривая, произнёс Севка.

– А выглядишь ну очень плохо. Вон, и давление низкое. Слушай, тебе, похоже, в больницу надо. У тебя отравление, судя по внешнему виду и симптомам.

– Да я в поряде, прилетим, чуток отлежусь – и нормально. Не заворачивайте меня, я так долго этого ждал.

– Сейчас сладкого чая принесу и горсть активированного угля. Хотя рекомендую лучше остаться и отлежаться дома.

– Иван Иванович, войдите в положение, не заворачивайте, я в самолёте отлежусь.

Гелька, проходив весь день мрачнее тучи, вечером отправилась к сестре. Она чувствовала себя ужасно, не понимая: то ли от выпитого, то ли от содеянного. Надеясь, что, поговорив о вчерашнем с кем-либо по душам, ей без сомнения полегчает. Юлия Андреевна, после того как утром разбудила Севку на самолёт, тактично слилась и не появлялась весь день, словно презирала подругу за совершенный поступок. Отчего Ангелина ощущала себя ещё большей предательницей, чем с утра, проснувшись полуголой в объятьях Севки. Девушка не понимала, как такое могло произойти, ещё большей загадкой для неё было то, что она не помнила, почему это произошло, если она любит Павла.

Сестра, резко открыв дверь, прошептала: «Прекращай звонить, Сережка спит на балконе, проходи уже».

– Привет, Тонь, я в гости, так, чаю попить, – извиняясь, промямлила Ангелина, протягивая торт в прозрачной коробке.

– Проходи, я, правда, на диете, но от Наполеона не откажусь, знаешь же, что люблю его с детства, ещё с тех пор, когда мама пекла. Давно ты, Ангелинка, не заглядывала к нам, что-то случилось? – спросила сестра, снимая с неё дубленку на ходу.

– Разговор есть, правда, личный. А можно, пока ты чай готовишь и торт режешь, я душ приму, а?

– Ладно. Разрешается, – смеясь, ответила Антонина. – Иди в ванную, сейчас полотенце принесу и котлетами тебя накормлю.

Выйдя из душа, Ангелина Селиванова почувствовала себя гораздо лучше, словно смыла душистым мылом часть вчерашнего груза. Шкворчание и запах котлет напомнили желудку о голоде, который тихо урчал в предвкушении пиршества. Закутавшись в махровый халат сестры, Гелька уселась на стул перед тарелкой, на которой лежала пара коричневых котлеток с золотистой мучной корочкой. Шлёпнув лепёшку кетчупа на тарелку рядом с едой, девушка съела их за несколько минут, так и не успев оценить в полной мере вкусовые качества.

– Гель, ты как голодный волчонок, ещё положить?

– Одну, – перебивая сестру, произнесла Гелька с набитым ртом.

Последнюю котлетку девушка ела не торопясь, насытившись, она механически пережёвывала оставшиеся отрезанные кусочки. В комнате запахло жасмином. Заваривался чай. Тоня принялась нарезать пушистый торт тоненькими аккуратными кусочками. Гельке от этой картины так захотелось домой к маме, в детство. К семейному столу, к маминой выпечке, к её добрым рукам, так ласково гладящим по голове. Подальше от всего случившегося.

– Налетай, народ, на тортик!

– Жаль, что не мамин. Помнится, мамин был очень-очень вкусный, – с тоской в голосе сказала Геля.

– Ну, ну, давай без нытья. Всё течёт, всё меняется – это незыблемый закон существования. Давай по существу и без соплей. Рассказывай, что случилось?

– Тонь, вот ты Олега сильно любишь?

– Ясно, влюбилась, но на тебя не запали, так?

– Нет, изменила.

– Быстро как-то, не успела влюбиться, а уже изменила, не похоже это на тебя после такого-то тщательного копания в претендентах.

– Не похоже, – повторила Гелька слова сестры, – сама не узнаю себя.

– Давай подробности, наговариваешь на себя, не иначе.