Жадность и счастье никогда не встречались друг с другом;

неудивительно, что они не знакомы.

Б. Франклин

Гелька пятнадцать минут крутилась у зеркала, пытаясь пристроить на своей стройной фигурке платье старшей сестры. Платье было ей коротковато, и шов, обозначающий талию, забравшись выше, делал образ куцым и неказистым. Через две недели новогодний вечер, а денег на праздничный наряд так и не нашлось, да и теперь вряд ли таковые вообще найдутся. Декабрьскую стипендию, которую выдавали в первых числах января, Гелька уже потратила на новенькие осенние сапоги, купила по случаю – пока зима, пока скидки… Зимние тоже имелись, без них в уральскую стужу никуда, но они с зашитой наполовину молнией лежали в коробке в ожидании самых трескучих морозов, ибо надевались единожды – утром – и с облегчением снимались вечером посредством расстригания ниток, удерживающих молнию от расползания.

Гелька умела жить по средствам, она экономила буквально на всём, вот и сегодняшнюю сумму она перехватила под беспроцентный заём у одногруппницы Лиды в счёт будущей стипендии, чтобы купить сапоги. Подруга частенько выручала Ангелину, и Гелька при первой возможности возвращала долг, правда, к концу месяца кредитовалась снова. Но такое положение дел не удручало девушку, она относилась к жизни как к игре, чем трудней, тем интересней. Ангелина словно прыгала с уровня на уровень, на ходу придумывая новые варианты прохождения житейских передряг. Доставшиеся от сестры юбки и кофты она ловко перекраивала под себя, из устаревшей верхней одежды, ещё пригодной для носки создавала модные молодежные куртки, парки1 и плащи. Она комбинировала придуманные ей образы с яркими платками, шарфами и недорогой бижутерией, чем оживляла их, наделяя индивидуальностью и неповторимостью. Вот и сегодня широкий пояс, цветные бусы и подтянутый кверху рукав значительно улучшили образ, а изящная тонкая шея, стройные ноги, белозубая улыбка и сияющие зелёные глаза с прищуром сделали его неотразимым. Гелька и в халате выглядела красоткой, природа оказалась щедра к ней.

Имя своё до десяти лет существования в этом мире Ангелина не любила. Она недоумевала, как родители, прожив не один десяток лет в современном обществе, могли так лажануться с именем для девочки. Неужели, назвав старшую дочь Антониной, стало непонятно, что к двенадцати годам девочка люто ненавидит своё имя и что производные от имени – Тоня, Тоська, тем более Тошка – не приживутся в современном мире? В век высоких технологий они звучали наивно и смешно. Сестра пыталась вписаться в двадцать первый век, выдавая себя за Нину, но имя так и не приклеилось к ней. Теперь подобная участь ожидала и младшую сестру, Ангелину.

– Разве можно наступать на одни и те же грабли второй раз? – недоумевала Гелька.

Но родители, увидев, какое сокровище появилось на свет ранним весенним утром, спустя двенадцать лет после рождения первой дочки, в один голос воскликнули: «Она – Ангел!» Следующим словом, произнесённым в унисон, стало имя Ангелина.

– Ну чем не подходили красивому ребёнку имена Алина, Альбина, Виктория, ну, на крайняк Виолетта? – продолжала рассуждать Геля. – Вот взять имя Таня, Татьяна, с ним ракета полетела в космос, и вон, до сих пор летает, ну, не совсем ракета, а только первая ступень ракетоносителя, но имя всё равно сопровождает космическую гостью на просторы Вселенной, и данный факт целиком соответствовал духу времени. – Так нет, родители – староверы в душе назвали своих дочерей просто и незатейливо – Антонина и Ангелина Селивановы. Но прежние детские воспоминания Гельки изменились, повзрослев, девушка не только привыкла к своему имени – она научилась получать от него заметные бонусы.

На факультете, где костяк группы был сформирован из девочек, особого разнообразия имен не наблюдалось: три Насти, две Лены, три Юли, две Марины и пара Кать, а сколько их было на потоке, и не сосчитать, и всего одна Ангелина на весь курс. Оригинальность имени действовала на преподавателей умиротворенно, оно вытаскивало из них лучшие человеческие качества, которые делали зачётку пятёрочной.

Правда, и учёба Гельке давалась легко, она особо её не напрягала. Ангелина училась на бухгалтера-экономиста и числилась на четвёртом курсе института. В следующем году у неё защита диплома, она получала степень бакалавра, но после четырёхлетнего обучения девушка всё ещё раздумывала, стоит ли ей идти в магистратуру или нет, выбранная специальность не сильно вдохновляла её. Ангелина поступила на экономический уговорами сестры, которая имела твёрдое убеждение, основанное на собственном опыте: для хорошего бухгалтера работа всегда найдется. Сестра в своё время и сама закончила экономический, чем не на шутку гордилась, и, сумев хорошо устроиться в жизни, не оставила иного выбора младшей сестре.

Гельке же экономика не нравилась, она в большинстве своём витала в облаках, в мечтах, от приземлённости цифр её корёжило, но бросить всё на полпути не хватало смелости. Возвращаться в Ревду без диплома, с её пятерочным школьным аттестатом, казалось стыднее некуда. Она находилась на перепутье: что делать дальше? Хотя совет сестры звучал однозначно: раз не удалось охомутать горожанина за четыре года, при такой-то внешности, необходимо идти в магистратуру и сыграть с судьбой в рулетку ещё раз.

– Иначе пропадешь в своей Ревде, выйдя замуж за алкоголика, – щебетала сестра при каждой встрече, наставляя Ангелину на путь истинный. Но Гелька не хотела за абы кого. Недостатка в поклонниках у неё не было, за ней увивались и местные интеллигенты, и мажоры, но они казались ей или скучными ботанами, или самолюбивыми нарциссами.

– Уж лучше вернуться в Ревду, чем всю жизнь терпеть придирки нелюбимого мужа с собственной жилплощадью, – рассуждала Ангелина, разрушая при этом все старания старшей сестры.

Весь прошлый год из-за жёсткого лимита мест в общежитии Гельке пришлось кантоваться в одной квартире со свекровью сестры, с бабой Нюрой, которая проживала в одном подъезде с сыном, двумя этажами ниже. Жизнь в чужой квартире согласно правилам хозяйки, плюс бесконечные нравоучения сестры, которая то и дело спускалась к ним вниз, весёлую студенческую жизнь Ангелины делали невыносимой – она чувствовала себя арестантом в заточении, без собственных прав и собственного мнения. «Молодёжь должна учиться и слушать старших», – твердили в унисон две женщины, но Гелька протестовала, правда, молча, в глубине души, покорно ожидая конца своего заточения. Она пропускала наставления мимо ушей, вырабатывая иммунитет и стойкое понимание, что замуж за горожанина, в придачу с его мамулей, ни-ког-да не выйдет, воочию наблюдая, как приходится крутиться сестре в похожей ситуации. Вроде и квартиры разные, но живут будто в соседних комнатах.

В новом учебном году Гелька вдохнула запах свободы – студентам четвёртого курса, преддипломникам, общежитие полагалось в обязательном порядке, чем и не преминула воспользоваться девушка. Комната, в которую заселилась Гелька со своей лучшей подругой Лидой, в этом году представляла собой три койко-места, поэтому к девушкам подселили новенькую студентку, без пяти минут аудитора.

– Юлия Андреевна, – так представилась новая жительница трехместного хостела, выглядевшая по меркам лимиты сногсшибательно. Девушка блистала всеми новомодными тенденциями современной индустрии красоты и моды, и на распростёртые объятия соседок по комнате она ответила холодным равнодушием. Столь прохладный приём девчонки списали на сдержанность в характере новенькой, хотя на самом деле Юлии Андреевной просто негде было жить.

Совместное хозяйство формально сблизило девушек, но Юлька по-прежнему держалась гордячкой. Уверенность в своей эксклюзивности, красоте и уме делала её эгоистичной и практичной особой, на что соседки по комнате в большинстве случаев закрывали глаза.