Осень прошла, зима миновала, весна пришла. 

Готовился город к нападению, и я дружину готовил. Каждый день молодых воинов обучал, в кузне мечи проверял, со старыми - бывалыми тренировался. Ярополк правой рукой моей стал. А я - главным воеводой Мурома. Бажен правил пока. Разумно к правлению подходил. Совет княжеский создал. В совет тот много добрых воинов вошло, а помимо воинов - купцы, крестьяне крепкие, ну, и Забава даже. 

Соберет князь молодой совет свой, расскажет, что надобно и вопрос задаст. Мужи муромские обдумают, каждый свои мысли скажет. А князь, не смотри, что молодой, с почтением всех выслушает. А потом встанет и перед всеми сразу скажет, как поступать должно. Конечно, нравилось жителям города уважение такое. Бажена любить стали.

Да, и на суде он не раз отличился. Пришлось однажды ему вора судить, который в лавке купеческой пойман был. Обычно наказание в таких случаях суровое провинившегося ждало - порка на лобном месте. Никто вору слова не давал никогда - есть доказательства, есть свидетели воровства - будет наказан. А Бажен дал сказать. 

Вот вор тот, парень молодой, мальчишка совсем и рассказал перед всеми, что отец его помер, а у матери таких, как он семеро осталось. Мать с ног валится, чтобы прокормить, а помощи ждать неоткуда. Нужда, да голод замучили. Поэтому на воровство решился.

Подумал Бажен, да и определил парня ко мне в дружину, чтобы учился воинском делу. Мальчишка смышленым оказался. А в дружине, что? Плата, пусть небольшая в мирное время-то, но все ж таки, чтоб с голоду не помереть хватает. А наказания не было. Бажен не позволил. Купец, правда, недоволен был. Но смирился. Перечить князю не стал.

Жениться князю советовали. Да, что-то он не торопился. И в Изборск не стремился, чтобы к княжне молодой там посвататься. Ждал чего-то.

Ярополк смирился с утратой своей. Только молчалив стал сверх меры, да грустен. Не пошутит никогда, не улыбнется с дружинниками. Ну, да время лечит. Если встречал его на улице когда, всегда с мальчонкой своим был. Повсюду с собой брал. Сын к нему очень тянулся, видно было, как на отца смотрел - глазенки счастьем светились. Вот она - цель каждой жизни человеческой! Ничего в мире дороже детей нет для человека! Каждый раз, их встречая, так я думал. Отца Ярополкова Бажен освободил сразу, как князем стал, хоть Забава и противилась этому. 

Весняна все также в моем доме жила. Видел, понимал, что неравнодушна она ко мне. Да только, как к сестре к ней относился. Признавал, что красива она. Нравилось, что хозяйственна, что многое делать умеет, что мать уважает, заботится о ней. Нравились и взгляды девушки, которые на меня она бросала - призывные, ласковые. Да только в себе самом отклик не находил, не чувствовал. 

А однажды ночью, в самом конце весны, Весняна сама ко мне пришла. Кошмар мне снился. Часто я их после Изборска видел. Снова огнем все объято было. Дом горящий передо мной стоял, а из дома того крики страшные доносились. Слышал я, что женщина кричит. Но не просто кричит, чтоб помогли ей, а меня, именно меня по имени зовет. И на огонь, на жар не глядя, бежал я по ступенькам в дом этот. Сердце из груди выпрыгивало, задыхался, из комнаты в комнату переходя, слышал голос ее, а найти не мог. Слезы по лицу моему текли, так мне ее жаль было. В голосе ее столько муки, столько боли слышалось. И вот вижу, последняя дверь передо мной. Там она, больше негде. Только за ручку взялся, и сон закончился. 

Еще глаза не открыл, чувствую, руки горячие по лицу гладят. Губы к губам моим прижимаются. Прикоснулся к ней - голая рядом лежит. А руки ее по телу моему двигаются, трогают, ласкают. Желанием плоть налилась - давно с женщиной не был. И решил было уж, почему бы и нет - сама же пришла, сама себя предлагает! Да только мысль одна покоя не давала - негоже так с девчонкой поступать. Зачем чести лишать, если по правилам, как положено можно? Я - свободный человек, неженатый, почему бы Весняну в жены не взять - всем хороша девка! Отодвинул руки ее, только объясниться хотел, а она на постели взвилась. Встала посреди комнаты и говорит:

- Что же ты, Богдан? Вижу ведь, что желаешь меня. Где еще такую красавицу найдешь? И в постели я такое умею, что ни с кем ты не увидишь!

Та-ак, я о чести ее беспокоился, а она вон что говорит! Смотрел на нее, и думалось отчего-то, что Мира давно себя не показывала. И сейчас вот, я о женитьбе с Весняной думал, а она - молчок! Ни тебе завываний никаких, ни стужи по телу! Раньше-то всегда появлялась в таких случаях! 

- Я о чести твоей беспокоюсь! Хотел, как положено! Думал замуж тебя звать! Обижать не желал.

Заулыбалась она, даже в лунном свете видно было. Назад в постель вернулась. 

- Коли так, что о чести-то моей переживать? Все равно ведь женишься? Не обманешь?

- И со многими ты так... о чести не думала?

Не сразу она поняла смысл вопроса моего. А поняла когда, вскочила снова и за дверь метнулась. А я в потолок смотрел и думал, что дурак я. Зачем девку обидел? Да, и какое мне дело до чести ее? А ведь и правда, ни ревности, ни желания искать и успокаивать девушку не было. Даже думать об этом не хотелось. А, пусть, потом как-нибудь...

А на следующий день рано утром Третьяк прибежал. По виду воина понял, что стряслось у него что-то. Со двора еще меня звать стал. Выскочил на крыльцо в штанах одних:

- Что случилось, Третьяк?

- Да дочка моя кипятком обварилась. Жена утром чан большой нагрела, а девчонка не заметила. Руками в него окунулась. 

- Чем помочь я могу?

- Хотел спросить, у тебя той настойки не осталось, что ожоги твои лечила.

Вернулся в избу. Все вещи свои перерыл - нет бутылочки. А была, и много еще зеленой жидкости оставалось в ней.

Может, у матери  в горнице эта бутылочка? Мать с Весняной с утра по ягоды в лес собирались. Ушли, так рано ушли, что я их и не видел даже. Порылся в материном сундуке - нет бутылки той. Уже из горницы материной выйти хотел, да взгляд за сундучок Весняны  зацепился. Странно, откуда у сиротки такой сундучок приметный - резной, железом оббитый,  замком заперт.  

Ох, неверно, некрасиво поступал, но ключик-то отыскал - в кармане тулупа зимнего спрятан он был, и сундучок отпер. Чувствовал обман в доме своем. Много странных и непонятных мне вещей в том сундуке увидел. Скляночек да бутылочек разных немерено, травки какие-то,  да деньги и даже камни самоцветные. Так и сел на лавку у стены. Кто же ты,  девица-красавица? Если и сиротка,  то наследница не бедная. 

Бутылочка похожая на ту, из которой я лекарство от ожогов пил тоже там была. Взял ее, да Третьяку понес.

- Не знаю, то ли лекарство здесь, или другое какое, давай с осторожностью. 

Хотел с ним поговорить, да видел, что Третьяку сейчас не до разговоров. 

- Если помощь нужна будет, ты знаешь, где меня найти.

Ушел Третьяк. А я решил к Мстиславу сходить. Неспокойно на душе было. Сундук этот... А еще меч с каменьями, спрятанный в амбаре. Никому его так за это время и не показал. Стыдно признаться, но расстаться с ним не мог ни на минуту. Дорог меч этот был почему-то. Даже представить себе боялся, что чужие руки его коснутся, пусть даже кого из друзей. Гребень опять же... Для кого куплен он? Год почти прошел, а я так ничего и не вспомнил, как ни старался. И с каждым днем все больше томилось сердце, тянуло куда-то. Сны изводили, мучили. А в снах этих звал меня все время кто-то. 

Пошел к Мстиславу. В избу пригласили, за стол усадили - как гостя дорогого. Потом семья разошлась - день новый начался, а с ним и дела-заботы разные. Мне тоже, как впрочем и Мстиславу, идти пора было - войско готовить. Да только сидел, как привязанный в его избе и не знал, с чего начать разговор.

- Мстислав, знаешь ли, что с дочкой Третьяковой приключилось. 

- Знаю. Девка моя крики слышала в их дворе. Ходил я к нему. Сильно обварилась бедная. 

- Да жаль. Я что спросить хочу, - помолчал, не получалось никак заговорить. - Мстислав, что за меч я из Изборска привез?