– Полина! – закричала она. – Ты где была?! Я тебе столько раз звонила! Уже не знала, что думать! Бегала тебя искать! Диларе позвонила, в школу позвонила, думала в больницы начать звонить!

– Прости, – едва вымолвила я. – У Димы потерялась собака, мы ее искали… А звонок я не слышала.

Моя взгляд упал на вешалку, и я поняла, что отчим дома. Приехал с работы.

Мама обняла меня.

– Не пугай меня так больше, – проговорила она, всхлипывая. – Я так за тебя переживаю. Знаю, тебе больно, но прошу, возьми себя в руки, доченька. Ладно?

Я кивнула.

В прихожую вышел Андрей и, увидев меня, приподнял бровь.

– Я же сказал, что с ней все хорошо, – холодно сказал он. – Видишь, сама пришла. А ты волновалась, Дана.

– Как я могу не волноваться?! – закричала мама. – Это же моя дочь! У нее горе! И она пропала.

– Тише-тише, – приобнял ее Андрей. – Тебе нельзя волноваться, дорогая. Все хорошо. Твоя дочь пришла. Она в порядке.

Он заботливо поцеловал ее в висок, и она прикусила губу.

Молча я прошла мимо них и направилась в свою комнату с одним лишь желанием лечь в кровать и никогда больше не вставать. Я действительно перестала чувствовать себя как личность. Стала человеком-функцией. Будто растворилась после ухода Димы. Но перед тем как с размаху упасть в постель, я проверила Обеда. Котенок все так же сидел в коробке. Сжался в комочек, и шерстка на его спинке топорщилась от страха. Увидев меня, он запищал и позволил взять себя на руки.

– Все хорошо, мой маленький, – прошептала я, гладя его под подбородком. – Я тебя защищу. Веришь?

Он верил – замурлыкал.

Кроме меня у него никого не было.

В комнату вошла мама. Принесла бутерброды и горячий чай со смородиновым джемом – варенье у нас в доме не водилось, потому что Андрей считал это совком. Пообнимала меня, погладила котенка, который сразу же потянулся к ней. Попыталась разговорить, но я молчала. Попыталась накормить, но к еде я чувствовала отвращение. Тогда она впихнула в меня еще одну успокаивающую таблетку. По глазам я видела, что мама беспокоится за меня, но ничего не могла с собой поделать.

Мама пробыла со мной несколько часов.

– Полинкин, – сказала она перед тем, как покинуть спальню, но почему-то осеклась.

– Что? – едва шевеля губами, спросила я.

– Да так. Ничего. Ты ложись спать, ладно? Поспи немного. В школу пока не ходи – я договорилась с классной.

Мама ушла, а я в очередной раз проверила мессенджер – что напишет Леха? Они с парнями до сих пор были в ветеринарной клинике. Врач сказал, что Лорда сбила машина и что ему нужна срочная операция. Леха обещал написать, когда она закончится. И я ждала, ждала, ждала… А время тянулось, как жвачка.

Я снова мониторила интернет. После авиакатастрофы все местные СМИ словно с цепи сорвались. Многие не просто писали статьи, а поливали Сперанского грязью, припоминая все его грешки. Называли выходцем из девяностых, рассказывали о контактах с какой-то преступной группировкой, пытались связать его смерть и смерть всей его семьи с бизнесом, который он вел.

Для кого-то авария стала лишь очередным инфоповодом. А для кого-то это стало трагедией и вечной болью.

До Димы в СМИ тоже добрались – писали, что у Сперанского был старший сын-одиннадцатиклассник. Кто-то деликатно называл его «сложным ребенком», а кто-то, не стесняясь, давал клеймо бандита. Мол, каким был отец, таким вырос и сын. В одних новостях даже показали заблюренное лицо парня, подписанного как «ученик 105-ой школы». Измененным голосом он рассказывал, каким моральным уродом был Дима Барсов, как издевался над школьниками и учителями, как вымогал деньги и избивал.

У меня перехватило дыхание – несмотря на старания телевизионщиков я узнала Егора Власова. Урода, который решил сделать меня изгоем, чтобы потом заработать на этом. Какой же подонок! Решил потоптаться на Диме напоследок!

Разозлившись, я схватила телефон и едва не кинула его в стену – остановила себя в последний момент. Нет, мне нельзя ломать телефон. Это средство связи.

Во мне все еще жила надежда, что Дима жив.

Глупая надежда.

В местных новостных пабликах про смерть Сперанского тоже писали. Человеком он был известным, считался влиятельным и богатым. И в очередной раз человеческая жестокость ударила по сердцу. Для кого-то его смерть и смерть его семьи, включая маленькую дочку, была «актом справедливости», ведь «богатые совсем зажрались». А кто-то даже злорадствовал. Мол, давно ждали, когда этого Сперанского пристукнут.

Я не смогла это читать – это было просто невыносимо. Я не понимала, что не так с людьми, которые радуются чужим смертям. Почему чужое горе для них вдруг стало высшей справедливостью? Кто они такие, чтобы решать это? Пытаясь забыться, я рассматривала фотографии Димы на своем телефоне и все плакала, плакала, плакала… Слезам не было конца. И боли тоже.

Леха позвонил через час и напряженным голосом сказал, что операция прошла успешно. Лорда на несколько дней нужно оставить в клинике, но врач говорит, все будет хорошо.

– Я его себе заберу, – сказал он. – Мать почти уговорил.

– Спасибо, Леш, – прошептала я с облегчением. – Я буду тебе помогать! Корм покупать, лекарства. Гулять с Лордом.

– Все в порядке, я сам, – ответил Леха. – Ладно, мне пора. Ты это… не плачь.

– Сегодня его день рождения, – с трудом произнесла я, снова и снова касаясь браслета на руке. Пусть он будет моим талисманом. Вечным напоминанием о моем Диме.

– Я купил ему квадрокоптер, он давно хотел. Шутил, что будет тебе по утрам записки приносить.

На моих губах появилась улыбка – не веселая, а жалкая.

Я пообещала ему не плакать и не выполнила это обещание. И даже во сне снова плакала. Только Дима мне больше не снился.

А еще я все время думала – что это за люди, которые приходили к нему в квартиру? Может, это была не просто авария? Может, за этим всем кто-то стоит?

Я попала на похороны, и этот день стал одним из самых тяжелых в моей жизни. Прощание со Сперанским и его семьей проходило на Стрелецком кладбище, и людей присутствовало море. Целый парад венков с черными лентами и трогательными словами. Траурная музыка, черные одежды, сладковатый аромат живых цветов, смешанный с запахом сырой земли. Бесконечная боль, сдавливающая шею, будто удавка. И соленый вкус слез на потрескавшихся губах.

Дул ветер, было холодно и сыро, небо стянули низкие сизые тучи. Порой накрапывал дождь. Ужасный день. Я приехала не одна – вместе с Диларой, Ольгой Владимировной, Лехой, Валом, несколькими одноклассниками и друзьями Димы. В толпе заметила даже Вику. А вот Саши не было. Или я просто не нашла ее взглядом среди всей этой огромной толпы.

Плохо помню, как проходили похороны. Когда появились гробы, меня накрыло, и происходящее воспринималось как страшный сон. Я стояла и молчала, время от времени приходя в себя. В голове сохранились лишь неясные обрывки – чей-то плач, голоса, теплая ладонь Дилары, которая не отпускала меня. Поток бесконечных цветов, которым суждено погибнуть на могилах. Дикий холод, от которого стыла кровь. И бесконечная боль.

Я хорошо запомнила лишь один момент, в самом конце, когда стали кидать горсти земли. Прощаться навсегда. Тогда, стоя у могилы, я будто очнулась. Глядя вниз, я окончательно осознала, что Димы больше нет. Меня накрыло жуткой паникой, кулак сам собой разжался, и я высыпала землю себе под ноги. Не могла кинуть ее туда. На Диму и его семью.

Меня затрясло, и Ольга Владимировна с Диларой просто увели меня подальше. Чтобы я не видела, как могилы засыпают землей. Дилара обняла меня и гладила по спине, шепча, что все хорошо и она рядом, но помогало это плохо. За мной приехала мама на такси, усадила к себе и увезла домой. А дома мы плакали каждая в своей комнате. Я – по Диме, а мама… Наверное, по отцу.

Я не смогла проводить Диму достойно. Но пообещала себе, что вернусь. Что буду приходить часто – как раньше к папе. Мой Дима не останется один. Я буду рядом. Я говорила себе, что буду сильной. Что главное – попрощаться с Димой в душе, а не там, на кладбище, но… Но я не могла его отпустить. Отпустить его – значит, потерять себя. Остатки себя. То, что еще не растворилось в этом чужом злом мире.