Оставляя лакомство недоеденным, ликантроп быстро отпрянул от разодранной шеи, выпрямился и, хрустнув всеми своими позвонками, одним молниеносным рывком дёрнулся в сторону. В его блеклых звериных глазах горел всепоглощающий неутолимый голод, из уголков рта лилась кровавая слюна, а острые желтоватые зубы угрожающе скалились на чужака. Тварь заприметила добычу поинтереснее: горазда мясистее, больше, вкуснее (раз кто-то уже опробовал её) и упустить новое сытное угощение было бы очень неприятно.

Молодому человеку неимоверно сильно не хотелось разделять учесть несчастного юноши, но удрать он просто-напросто не сможет. Даже одичалой псина, стоит ей оголодать, по силам нагнать крупную дичь, чего уж говорить про чудовище, созданное убивать. К тому же, парень был истощён: ни сна, ни еды, не было никакой передышки, большая потеря крови тоже давала о себе знать. Далеко ему не сбежать и долго ему не протянуть, однако, делать было что-то нужно. Он прошёл через слишком многое…

Глаза Стефана нервно заметались по округе в надежде найти то, что помогло бы остановить зверя; брюнет понимал: терять из виду гибрида волка и человека — верх глупости, но с голыми руками биться просто бессмысленно. Найдя он хотя бы палку, появится шанс защитить себя, противостоять ужасающей твари, посему упускать возможность вооружиться лишь бы чем, тот готов не был. Однако, монстру совсем не понравилось нарушение зрительного контакта: оттопырив руки, он выгнулся, разинул пасть и заревел что есть мочи. Это был шанс. Ликан отвлёкся, надрывая глотку натужным рёвом, и Стеф, воспользовавшись случаем, рванул к месту, где завлекательно поблёскивал металлический ствол ранее использованной ружья. Видимо, бедняга выронил его, когда не сумел застрелить ликантропа, вследствие чего тот настиг его; и, позволив повалить себя наземь, юноша был обречён на верную смерть. Брюнет же такой ошибки не совершит. Он резво подхватил ещё не остывшее оружие, перезарядил его, затем, потянув пальцем спусковой крючок, выстрелил прямо в морду атакующей твари, что ускоренным темпом помчалась на хитрую добычу. Пули вошли в череп, пронизывая насквозь; осколки костей, кровь и ошмётки мозга разлетелись во все стороны, попав на лицо и одежду молодого человека. Голова твари словно взорвалась фейерверком внутренностей, а тело, продолжая держаться на ногах, лишь забилось в болезненных конвульсиях. Зрелище было пугающем. Однако, длилось недолго: поверженная туша ликантропа рухнула в рыхлый снег и начала распадаться на мелкие кристаллические осколки.

— Да что это за херня?! — выругался Стеф, недоумевающе глядя на почти развалившейся труп, из частей которого торчали крупные белые кристаллиты. — Почему…

Ощутив на своей щеке оледеневшую жидкость, что ранее источала жар от горячей крови, он невольно дотронулся до того самого места, куда попали остатки взорванной головы. И каковым было его удивление, когда на кончиках пальцев вместо темно-багровой смеси он обнаружил чёрную вязкую субстанцию. «Гадость…», — поморщившись от отвращения, парень протёр испачканную ланиту и смахнул с ладони липкое вонючее вещество. «Хорошо что в рот не попала» — тут же подметил он. «Надеюсь, в ней нет опасных бактерий. Не хотелось бы умереть от заражения, вследствие воспалённой раны».

Из мыслей молодого человека вытащил глухой протяжный стон, жалобно отозвавшийся со стороны умирающего парнишки. И Стефан мигом откликнулся на него. Подбежав к корчащемуся в агонии телу, он присел на одно колено, а затем внимательно вгляделся в оторванный кусок плоти на шее: огромный прокус, из которого рекой сочилась красная кровь, говорил о массивных крепких челюстях ликана, глубокие царапины, проглядывающиеся сквозь дранные ткани верхней одежды и свитера, на груди давали понять насколько острыми были когти, а красовавшиеся справа от раны на шее большие черно-фиолетовые синяки являлись следами от пальцев, что пытались придушить юношу.

— Дьявол… — выругался про себя Стефан, старясь скрыть омерзения. — И чего тебе дома не сиделось?

Вопрос хоть и был риторическим, но явно прошёл мимо ушей умирающего парня. Его тускнеющий взгляд тёмно-зелёных глаз устремился куда-то за плечо брюнета, а губы задрожали в жалкой попытке что-то сказать.

— Совсем молодой… — всмотревшись в смертельно-бледное лицо, в попытке узнать несчастного, заметил он.

На вид юноше было где-то лет пятнадцать-шестнадцать. Его тело, пусть и здоровое не по годам, было ещё совершенно незрелым, а кожа гладкая, нетронутая морщинами и угрями. Он мало того, что женщину не познал — вероятно, и оружие держать ещё ни разу не приходилось. Но почувствовать себя отважным, сильным и мужественным — хотелось сильнее. И это сыграло с ним злую шутку. «Как и со всеми нами…».

— Где остальные? — очевидно, ответ брюнету дать никто не сможет, но вопросы навались разом, заполнили весь мозг и, невзирая ни на что, покончить с ними — очень желалось. — Почему ты не с ними?

Однако, юноша, как и предполагалась, не отреагировал. Его синие губы продолжали трястись, а глаза безумно уставились в одну точку. Из груди вдруг вырвался беспомощный громкий хрип; и палец, с трудом приподнятой правой руки, подрагивая указывал куда-то вверх, за спину брюнета.

— Что… что такое?

Стеф медленно обернулся. И в один миг его объял неописуемый ужас, сковавший всё тело. На крыши церкви, согнув колени, сидели две похожие друг на друга твари: у одного ликана в плотно сжатом кулаке была кирка, а у второго — горящий факел, освещающий их уродливые звериные морды. Они внимательно наблюдали за действиями молодого человека и не нападали. Но до тех пор, пока тот не заметил их пристальной слежки: увидев, что парень обнаружил засаду, существа, как по команде, насторожились и начали потихоньку вставать с корточек, попутно угрожающе рыча и стуча клыками. Их бледно-серые зрачки неотрывно глядели на испуганного парня c неистовым желанием разорвать на части, вкусить молодой плоти, наполнить пасть горячей густой кровью; и сделав он одно неверное движение — чудовища пойдут в атаку.

Когда тварь, что держала в когтистом кулаке факел, полностью выпрямилась, она, вытянув руку в бок, разжала пальцы и выбросила зажжённую толстую палку близ себя, прямиком на деревянную черепицу. Крыша начала воспламеняться, словно до этого была покрыта горючей смесью — стремительно и сильно. Пока языки пламени разгорались, ликантропы синхронно спрыгнули на снег, дабы не мешать огню охватывать церковь и не получить неприятные ожоги. Они были умны. Очень умны.

Утробный рык начал доноситься со всех сторон, заглушая болезненный стон юноши, который вскоре и вовсе умолк. Растерянный молодой человек нервно озирался по сторонам, видя, как за решётчатым забором подкрадываются ещё три таких же монстра, а впереди, со стороны поля, через свободный проём прошла тварь намного массивнее остальных: лохматая голова ликантропа была спрятана под железным шлемом с выпирающимися длинными шипами, а руки облачены в различное холодное оружие, связанное между собой грязным тряпьем.

Тогда Стефан выставил перед собой ружьё, нацелившись на самого большого монстра, что мог представлять угрозу намного больше, чем остальные.

— Ну, давай, здоровяк, — стараясь скрыть страх, процедил он. — Иди к папочке!

Крупный гибрид человека и зверя вскинул конечности вверх и заревел так грозно, что другие особи поменьше замерли, выжидая, когда вожак даст сигнал для наступления. Не растерявшись, парень спустил курок, но ружьё предательски щёлкнуло. И ещё раз. И ещё… сухой щелчок чуть ли не выбил слёзы из глаз. Патроны в нём кончились.

— Сука.

По всему телу безумно заметались мурашки, кровь вдарила в голову огромным потоком и он, бросив уже ненужное огнестрельное оружие в сугроб, ринулся изо всех сил в калитку, которые ещё не успели оккупировать монстры. Ещё один истошный, звериный вопль донёсся за спиной, в унисон звонящему колоколу и треску горящих досок. И рёв сильнейшей особи подхватили остальные. Гул стоял такой, что хотелось закрыть уши ладонями, стиснуть зубы, а затем намного громче закричать от страха и беспомощности, заполонявшие его изнутри. Но останавливать было нельзя. И он бежал. Бежал до тех самых ворот с девой и демоном, которые считались проходом в лого страшной смерти, но для него же они могли стать спасением.