Все троица, погружённая в омут наслаждения, устремила свой хищный взор на нарушителя их упоения: точно такая же опьянённая черноволосая ведьма стояла подле лестницы в большой, очевидно, неподходящей ей по размеру шляпе, положив руки на свой тонкий пояс. Кассандра и Бэла, обозленные и обезумевшие из-за прерванного ужина, подобно дворовым бешенным кошкам, зашипели на неё. Их рты, измазанные в алой крови, придавали образу большего устрашения, но Стеф был слишком пьян, чтобы как-то на это отрыгивать не иначе, чем просто глупой улыбкой.

— Ведёте себя хуже омерзительных мужланов и деревенщин! Вам должно быть стыдно.

Брюнета и материнскую изящную походку не забыла спародировать: гордо шествовала, вздёрнув подбородок, плавно переставляя ноги и виляла бёдрами так, словно они у неё больше, чем на самом деле. Она подошла к оставленному Камелией псише и продолжила изображать хозяйку этого замка, карикатурно кривляясь и выгибаясь.

— Ты совсем сдурела?! — гневно вскрикнула старшая, переползая через спинку дивана. — Положи на место!

— Кассандра! Ты моя дочь! — но брюнетка проигнорировала свою сестру, обращаясь к собственному отражению, но в маминой шляпе. — Так веди себя подобающе…

Ведьма недовольно скривилась, сняла гигантский головной убор, бросив его куда-то под лестницу, и буркнула в зеркало:

— Конечно…мама. — такое родное, как могло показаться, слово она ядовито выплюнула с губ, затем отошла к комоду.

— Скучно у вас тут, вам так не кажется?

Касс присела перед ним, распахнула шкафчики и достала старенький фонограф, кладя его на поверхность мебели.

— Да будет музыка!

Девушка завела механические фортепиано и на весь холл заиграла клавишная мелодия. Затем, как торнадо, она покружилась вокруг себя и скопление мушек улетели к потолку. Мощными взмахами больших крыльев насекомые потушили свечи на главной люстре, свисающей в самом центре зала; и комната погрузилась в сумрак, единственными освещениями которого был камин и напольный канделябр. Вновь воссоединившись в полный образ, она подошла к чайному столику, сняла мешающиеся туфли и с грацией львицы запрыгнула на него.

— Давайте, дамы, развейтесь.

И черноволосая ведьма начала покачиваться в так плавной музыки, красиво изгибаясь и танцуя. Её движения были такими манящими, что сёстры не смогли устоять и не присоединиться. Теперь три тёмных силуэта танцуют на стеклянной поверхности, ногами сталкивая с неё лишние предметы, в такт разгоревшемся пламени в камине, что напоминал кострище адского котла. Стефан с одурманенным алкоголем рассудком уже не поспевал за тем, как стремительно сменяются события, и в какой момент он очутится в дьявольской игривой, где танцуют чертовки, чуть ли не сбрасывая с себя одежду. Сейчас он зритель, смиренно наблюдающий за соблазняющем танцем дьяволиц, что затаскивает его в пучину аду. И как же восхитительно они это делают. Молодой человек почувствовал, как в чреслах пробудилась ярая мощь и кровь вскипела от лютого желания; захотелось прикоснуться к кому-нибудь из них, поцеловать, приласкать…и он встал. Еле держась на ногах, Стеф прильнул к бедрам одной из дочерей Димитреску и обнял так, будто боялся, что, отпустив, образ расплывётся и он в итоге проснётся. Он принялся неистово ласкать губами платье в области таза, покусывать ткани на животе, препятствующее его желаниям и напористо вводить руками по мягкому месту, неумышленно задирая подол наряда. Ведьма, что стала добычей изголодавшегося грешника, запустила пальцы в его угольные длинные волосы и прижала затылком к себе. Он совсем не видел её, не в силах поднять головы, он действовал пылко и безрассудно, но это только подогревало интерес.

— Сте-е-е-фан! — послышалось неизвестно с какой части замка. — Иди сюда-а-а.

Весь главный холл расплывался и кружился, мелодия дезориентировала, а знакомый звонкий девичий голос доносился откуда далеко.

— Стефан!

Снова обернувшись на зов, чьи-то руки обхватили его шею и поволокли куда-то в сторону, вызволяя из приятных и нежных объятий другой. Девушка, что звала его, прильнула к губам и просунула меж них проворный язычок, погружая в новые сладостные ощущения. Однако, весь настрой куда-то пропал и вместе с ним желание использовать своё затвердевшее мужество по назначению. На их место пришла сонливость и полная потеря сил. Ноги держать тоже переставали.

Ведьма навались на молодого человека всем телом, и они вместе оказались на мягких подушках дивана. Стояло ему лишь положить голову на одну из них, как потяжелевшие веки застелили глаза непроглядной тёмной пеленой. Он чувствовал её рьяное намерение избавить его от оков, портящий всю забаву, одежды; как ведьма грубо вытащила заправленную в брюки рубашку, приподнимая её чуть выше живота, затем испытал блаженство, когда её уста прикоснулись низа пупка, сползая ещё дальше. Но ненадолго. Голова младшей дочери Госпожи прилегла на том же месте, где губы крыли поцелуями ранее, и больше не поднималась.

Музыка продолжила играть на всё пространство, но снам остальных это никак не мешало. Пусть Стефан и сильно хотел погрузиться в сновидения, у него это не слишком получилось. Он засыпал лишь на мгновения, позже просыпался, но глаза открыть всё равно не мог. К играющей мелодии присоединились звуки шагов по осколкам стекла; кто-то подошёл к дивану и наклонился над брюнетом. Сладостный запах цветов тут же ударил без предупреждения в нос. Тот, кому тоже определённо не спалось, приблизился к лицу Стефа и накрыл своими холодными устами его. И он проклял себя за то, что не смог распахнуть веки, не смог углубить поцелуй, ибо всё сознание плыло кругами; если он только попытается противиться — его несомненно вырвет. Поцелуй был невинен, лишь лёгкое касание складок губ, но такое неописуемое. Он прокатился быстро, напоминая простое пожелания сладких снов. И после этого сны действительно будут сладкими.

***

Брюнет очнулся от резкого шума, создающегося двумя совершенно разными голосами. Но на сей раз, поспав подальше, он понял, что что-то поменялось: свечи люстры были зажжены, музыка фонографа стихла, а рядом пристроились две спящие бестии — одна черноволосая, спавшая у него на руке, другая рыжая, посапывая, лежавшая на ногах, но голова её находилась на животе. Он обернулся на источник звуков и увидел, как в Зале Четверых Госпожа отчитывала старшую дочь.

— Как вам не стыдно?! — крикнула она, махая руками. — Просто уму непостижимо! Развели бардак, позволили себе такое разгулье, разбросали мои вещи и выпили МОЁ вино!

— Прости, мама. — виновато опустив голову, промолвила Бэла.

— Простить? Да в жизни не выплатите этот долг, что ущербом нанесли! Не будь вы моими дочерями…о-о-х. Я накажу вас, да, точно. Накажу. А сейчас…приведи себя в порядок и начинай будить сестёр, чтоб прекратили этот срам, который устроили.

— Да, мама.

Стеф удрученно вздохнул и потёр опухшее лицо ладонью. «Мне конец». За подобное распущенное поведение Альсина его по головке не погладит, да и пойманный он на горяченьком, хоть и не в том смысле, посему влетит ему по самые не хочу. Где-то за диваном послышалось копошение метлы и осколков фарфора. Сил приподниматься не было ни каких, но появилось стойкое чувство, что Камелия уже отдувается за двоих. «Пусть…пока ещё есть возможность поспать — не буду её пренебрегать. День обещает быть тяжёлым».

Оперная Комната наполнялась плавными клавишными звуками, превосходной игры молодого музыканта. Он, подобно мастеру, ловко бегал длинными пальцами по большим белым и малым чёрным пластинам, столь трепетно, нежно прожимая каждую из них, воспроизводя ласкающую слух резвую мелодию. Его божественным владением музыкальным инструментом могли позавидовать множество именитых композиторов, будь они живы и присутствуя на этом небольшом частном концерте, что давал он для четверых восхитительных женщин. Одна из них была необычного, для обыкновенного человека, роста, средних лет и дьявольски привлекательна; она восседала на своём большом кресле, напоминающий трон, и потягивала длинный мундштук, наслаждаясь сладким дымом, что наполнял и приятно обжигал лёгкие. Остальные три, словно близнецы, похожие друг на друга юные дамы с одинаковыми фигурами, нарядами и причёсками, единственным отличием которых заключался в трёх оттенках — блонд, чёрный и рыжий, — стояли возле фортепиано и внимали чудесную мелодию, кою фортепианист посвятил каждой из них.