– Даня, ты там что, застрял? – тетя Лора колотит в дверь.

И пусть она примет мой тонкий скулеж за нежелание ее видеть.

Тщательно заметаю все следы. Закручиваю флакончик и аккуратно ставлю его на полку к другим. Даже мужик с геля смотрит на меня осуждающе: я вижу в его улыбке насмешку, а в добродушии – фальшь. И расшифровывается она как: "Вот в моем детстве столько педиков не было!". Или: "Ну давай, надейся, что он, твой отчим, ничего не узнает".

– Данила! Если соседей затопишь, отчитываться им будешь сам! Чем так долго можно в душе заниматься?

– Да иду я, блин!

Приглаживаю волосы, которые напоминают сейчас прическу Драко Малфоя. Накидываю из стопки до хруста чистого белья махровый халат матери с мелкими цветочками и выхожу.

Но теть Лору упрямо огибаю, ныряю в комнату и запираюсь уже там.

Достаю новенький синий телефон с настроенной тританомалией (когда желтый цвет на экране отображается нежно-перламутровым). Тоскливо пролистываю переписку с Игорем. Последнее сообщение было от меня вчера, когда я отправил ему ржущие смайлики на какой-то компьютерный мем. Я даже зашел к нему в комнату, чтобы он пояснил смысл, но он только посмеялся и отправил меня назад. И в сеть он со вчерашнего дня не заходил.

После душа мне легче, но одновременно и чувство смущения перед Игорем возросло. Листаю нашу короткую переписку, а палец дрожит.

И перед глазами снова всплывает лицо мужика на флаконе геля, который все видел. "Ну, как будешь объясняться перед своим отчимом?".

"Напиши мне, когда освободишься", – печатаю я ему вспотевшим пальцем. Пару секунд думаю и следующим сообщением отправляю синее сердечко. Снова думаю и решительно его удаляю. Не позорься. И не пали сам себя, дурак.

Прикладываю телефон к груди и упираюсь взглядом в потолок, как смотрел только что на морозные сосульки душа. И чуть не взлетаю с кровати, когда телефон вибрирует, причем почти сразу!

"Окей".

Улыбка растягивается во все лицо. Палец замирает над раскрывшейся клавиатурой, но внезапно вылетают еще сообщения.

"Я уже".

"Закончил".

"Вали в наше место, если тетка тебя загнобила".

"Я тебя жду".

Вот теперь я точно взлетаю с кровати. Скидываю халат и наспех надеваю первое, что попалось под руку. И пусть тетка с матерью бухтят, что я опять слишком резок и эмоционален для парня, плевать! У меня есть от них убежище! Самое лучшее убежище с Игорем!

– Нет, ну куда он рванул, вы гляньте! – летит вдогонку голос тети. – Даня! Сейчас же вернись назад! Не хочешь телевизор смотреть – твое дело! Я планировала вместе с тобой убраться в твоей комнате, потому что там настоящий бардак!

– Уже мчусь, – весело бросаю в Игоревской манере, наспех зашнуровывая кроссы.

– Только попробуй убежать! Если убежишь – я сама уберусь, только ничего после этого ты там не найдешь!

Но я уже хреначу дверью об косяк и вихрем слетаю по лестнице. Даже не успел еще как следует зашнуровать кроссовки – шнурки колыхаются в воздухе змеями. И люди смотрят на меня, такого растрепанного мальчишку в черных очках, с мокрой головой и в слишком большой для него ветровке – с недоумением, а то и неприязнью. Но последнему такому дядьке с неодобрительным взглядом я показываю средний палец, задорно смеюсь и, зарулив за дом, вылетаю на знакомую трассу.

И самое странное, что я даже не вижу по бокам пожелтевшей травы, я просто не заостряю на ней внимания. Только перед убранным, но все еще золотым полем останавливаюсь. Проверяю, не выпал ли из кармана телефон.

И набираю Игоря.

И берет он почти сразу же.

– Ты уже перед полем? – спрашивает без всяких приветствий.

Выдыхаю:

– Да.

– Окей, сейчас переведу.

Я закрываю глаза. Не из-за боязни увядшей травы. А потому что я хочу не увидеть, а почувствовать Игоря. Услышать его большие шаги, вдохнуть запах морозной хвои и заключить – это он.

Игорь, как всегда, упаковывает мое лицо в капюшон. Как всегда берет меня за вытянутую руку и начинает переплывать со мной штормовой океан. И я цепляюсь за него, как всегда. Как всегда боюсь случайно оторваться, отпустить его руку и захлебнуться солеными водами. Как всегда он пересекает со мной пучину опасностей, и как всегда я верю, что с ним она мне не страшна.

***

Назад мы возвращается уже затемно. Он даже рискнул оставить Валеру на работе, чтобы тот ему не мешался!

От усталости у меня почти не поднимаются ноги, да и он уже не идет своими большими и быстрыми шагами. Я по привычке пячусь задом, а он даже не пытается меня догнать и врезаться. Уже скоро десять, тетя ляжет спать, а я снова буду переписываться с Игорем в разных комнатах.

– Больше нечего ловить! Все, что надо – я поймал! – кричу в унисон с голосом из динамика Игоревского телефона.

Пара прохожих оборачиваются на меня.

А Игорь невозмутимо вторит:

– Надо сразу уходить, чтоб никто не привыкал!

Заливисто смеюсь и поправляю очки на переносице:

– Ярко-желтые очки, два сердечка на брелке!

– Развеселые зрачки…

– Твое имя на руке!

Вскидываю сжатую в кулак руку и со смехом указываю на нее пальцем.

Игорь этим пользуется, ускоряет шаг и перехватывает мое запястье, но я вырываюсь и делаю несколько прыжков назад.

В фонарном освещении вижу, что он улыбается и указывает на меня пальцем:

– У тебя все будет класс. Будут ближе облака.

– Я хочу как в первый раз!

– И поэтому пока.

Чуть не спотыкаюсь, но Игорь вовремя тянет меня за рукав назад. Мимо с ослепляющим золотом фар проносится машина, но я ее почти не замечаю. Голова только начинает кружиться, однако не от желтого цвета, а от такого огромного города, в котором мы с Игорем могли пойти куда только захотим.

Вскинув руки навстречу дрожащим звездам, я кричу особенно громко:

– Районы! Кварталы! Жилые! Массивы!

– Я ухожу, ухожу красиво!

И опять чуть не падаю, но уже намеренно – чтобы Игорь подхватил меня за талию.

– Тебя ноги не держат? – хохочет, аккуратно отпуская.

– Раком пятиться, да еще ночью – хорошенькое такое испытание.

– Хочешь, поспорю на сотку, что ты домой с переломанными ногами вернешься?

– Хочешь, поспорю на косарь, что мать с теткой нас прикончат?

– Я и спорить не буду, у меня от Розки триста пропущенных.

Весело фыркаю. Врезаюсь сзади в какого-то прохожего, торопливо извиняюсь и продолжаю пятиться, чтобы видеть лицо Игоря.

– А завтра мы еще сюда придем? – спрашиваю с надеждой. – Нам же надо его еще красиво оформить, отмыть и раскрасить, раз это наше место! А то ты только одну какую-то распечатанную картину маслом повесил – и все. Что это за картина, кстати? Это твой какой-то доисторический кумир?

Игорь аж останавливается.

– Ты чего, – выдыхает, – не узнал?

– Я?! А кого я должен был узнать? Это какой-то греческий бог?

– Это Данко! Екарный Касперский… Легенду помнишь? Как он сердце себе вырвал и над головой занес, и засияло оно так ярко, что осветило людям дорогу… не помнишь? Вы в школе его разве не проходили?

И теперь останавливаюсь уже я.

– Я думал… Я думал, Данко – это певец такой…

– Понятно, почему ты так мало на телефон заработал, – надвигается на меня, и я вынужденно продолжаю пятиться назад. – Ну, завтра и начнем тогда обустраивать. Я краской затарюсь, плакатов напечатаю, гитару вторую у друга возьму.

– Да не нужна мне гитара! Не умею я играть, ты ж сегодня убедился. У меня пальцы деревянные.

– Цыц. У тебя предрасположенность к музыке, я же вижу. Голос хороший, слух есть, а уж на гитаре лабать научиться проще простого.

– Правда хороший?! – задыхаюсь. – Правда? Ты так считаешь?

Игорь только хмыкает, и тогда я понимаю, что повторный комплимент из него вытянуть не удастся.

К дому мы подходим ровно к десяти. По лестнице я уже пятиться не рискую, но все время оборачиваюсь на Игоря и улыбаюсь ему. А он только закатывает глаза и подгоняет меня.