– Вот это, – он с хлопком опускает на стол передо мной бутылек таблеток, – будешь пить, чтоб так остро на желтый не реагировать.

– А как часто?

– Хрен знает, хоть всю пачку за раз, все равно от такого не сдохнешь. Зато! Попробуй, что я тут для тебя накашеварил! – он придвигает ко мне миску.

С сомнением смотрю на политые шоколадом бугры. Принюхиваюсь. А он действительно подгоревший.

– Это блюдо вашего авторства? – улыбаюсь Игорю.

– Это бананы в шоколаде.

– Что в шоколаде?!

Я вцепляюсь в чашку и спешу ее отодвинуть, но Игорь вовремя накрывает руку холодной ладонью. И меня ударяет разрядом тока. Легкое статичное электричество, но его хватает, чтобы вздрогнуть и застыть.

– Да подожди ты, – он мягко берет меня за запястье и отводит руку от тарелки. – Бананы же внутри белые. Ты хоть раз ел бананы?

Смутившись, убираю руки в карманы кофты.

– Ел йогурт со вкусом бананов.

– Так это то же самое, только еще и с шоколадом! Я сам его в микроволновке растопил. Ну?

– А прикол в чем?

Игорь вздыхает. Садится напротив меня.

– Чтобы ты понял, что в желтом нет ничего страшного.

– Игорь, это так не работает, – криво улыбаюсь. – Я боюсь желтого такси не потому, что в нем едет маньяк, а потому что оно желтое.

Игорь морщится – видимо, я очень глубоко задел его самолюбие. И я осекаюсь. Хватаю ложку, загребаю ей коричневую жижу и, решив не нюхать, съедаю.

– Ну как? – Игорь подается ко мне с комично взволнованным лицом. – Вкусно?

Захожусь в кашле, сгибаюсь над столом и молюсь всем богам, чтобы Игорь не видел моей скривившейся физиономии.

Это додуматься надо было смешать реально подгорелый шоколад со вкусом угля с, кажется, полугнилыми бананами, да еще и с какой-то кислятиной – не то лимоном, не то вареньем.

Но еще больших усилий мне стоит это проглотить.

– Готовить – явно не ваше призвание, – выдавливаю улыбку, бросаюсь к раковине, вцепляюсь в ее края, сгибаюсь и хлебаю прямо с крана. Этот вкус не может заглушить никакая вода!

– Чего? – Игорь ошарашен. – Почему? Я же… думал, нормально получится.

– Вы так мне еще одну фобию разовьете, – все никак не могу разогнуться над раковиной. – Шоколадобоязнь.

– Екарный Касперский, – оборачиваюсь через плечо, и по сжатым в тонкую линию губам вижу, что уязвил я его неслабо. – Ну я и не готовлю! Нахрена мне готовить, все же заказать можно. Бутеры я делать умею, дошик завариваю, а супы да каши не жру.

Отрываюсь от раковины – не потому что напился, а потому что мне стыдно перед Игорем за резкие слова. Утираю с губ ледяные капли, сажусь рядом и бормочу:

– Не обижайтесь, я… я ж понимаю, что вы хотели меня порадовать, но, – запинаюсь, ведь еще больше чувствую, какой я урод. Поднимаю на него глаза, – но в следующий раз хотя бы не топите шоколад в микроволновке.

– А ты сам-то готовить умеешь?!

– Немножко. Баба учила, но почти в каждом рецепте есть масло, яйца или сыр, поэтому…

– Вот и молчи тогда, умник.

Прикусываю язык.

Давно я так по-свински себя не вел. Человек старался для меня! Готовил, может, впервые в своей жизни, чтобы меня порадовать! Чтобы от болезни меня вылечить, а я… Игорь, это неправильно, Игорь, это мне нифига не поможет, Игорь, ты не умеешь готовить…

– Ну Игорь! – придвигаюсь к нему ближе и пытаюсь заглянуть в мрачно опущенные глаза. – Простите!

– Я тебе, кажется, говорил, что по сто раз извиняются только терпилы? – Игорь вздыхает. – Проехали.

Нет, не проехали! Я чувствую по его тону, что не проехали! Нужно спросить что-нибудь нейтральное, чтобы проверить, злится он или уже нет.

Взгляд опускается на бумажные Игоревские ладони со вздувшимися венами. Напряжен…

Протягиваю руку, чтобы их погладить и это самое напряжение снять, но сам же себя останавливаю – это будет странно выглядеть.

Поерзав, спрашиваю:

– А вы правда себе ногти красили?

Игорь с неохотой прослеживает мой взгляд.

Я устраиваюсь на стуле поудобнее. Кровавый свет заката, проходя через синие шторы, обливает кухню фиолетовым цветом. И лицо Игоря в этом свете выглядит еще уникальнее.

– Ну да, – пожимает плечами. – Мне это казалось таким крутым. Если б не называли педиком на каждом углу – и сейчас бы красил.

– А я думал, вас чужое мнение не колышет.

– Ты прав, не особо. Но в школе все равно заставят стереть. "Вы же школьный работник, вы не должны позволять себе европейский срам, с вас же берут пример!".

– А вам?! – я задыхаюсь возмущением и даже подскакиваю на стуле. – Вам-то какое дело?! Вы физичку завуалированно на три буквы посылали, а сейчас печетесь из-за крашеных ногтей! Можете ведь так же свое мнение отстоять!

– Ты ж мой хороший, – он фыркает. – Чувствуй разницу между прихотью и нуждой. Если человек может достойно ответить всяким обнаглевшим особям – его уважают. Но если он будет тявкать по любому поводу и заявляться на работу голым, аргументируя это "своим правом" и красиво затыкая тех, кто хоть слово против ему скажет – ни на одной работе он долго не продержится. Ты это запомни и имей в виду.

– И, – сглатываю, – пирсинг? Пирсинг вы по этой причине не носите?

– Нет, – он смеется и по инерции касается губы, а я облегченно вздыхаю. – У меня прокол в последнее время болеть стал сильно. От колец сразу гноится и опухает. Странно, раньше такой фигни вообще не было.

– Стареете, – подпираю голову, рассматривая его лицо в лиловом сиянии. – У вас только один прокол?

– Еще есть, но с ним никаких проблем.

– В ухе?

Он смотрит на меня. В упор смотрит, и смотрит с призрачной усмешкой. Я даже ежусь от этого взгляда, а он расставляет ноги в обтягивающих джинсах и легонько хлопает себя по паху.

Поперхнувшись, я заглатываю от неожиданности воздух. Жар волной приливает к щекам, а руки сами тянутся к капюшону и набрасывают его на голову. Сконфуженно протягиваю:

– Та-а-ам?

– Ну да. Показать?

– Не надо! – с перепугу я отскакиваю от него на соседний стул.

А Игорь прыскает, и тогда я понимаю, что это было шуткой.

– А зачем? – выдавливаю. Щеки горят еще сильнее. – Не видно же…

– Захотел и сделал. Кому должно быть видно? Мне видно – и это главное.

– И больно было?

– Да, кстати, почти нет. Меня пацаны все, помню, пугали. Но, знаешь… ничего! Может, болевой порог у меня такой?

– И удобно?

– Привыкнуть можно, – он подпирает голову рукой и начинает меня рассматривать, как парой минут назад я рассматривал его.

– А наколки вы себе сделать не рискнули?

– Рискнул бы, но у меня аллергия на них. Пытался как-то по молодости и чуть не сдох.

Сердце начинает биться ровнее, и щеки горят уже не так, но все равно поднимать глаз на Игоря не решаюсь. Чувствую – встречусь с ним взглядом и покраснею еще сильнее. А еще раздражает, что он на меня смотрит! В упор смотрит! Хватит меня взглядом прожигать, я же не картина!

Неосознанно выпрямляюсь, поправляю кофту и приглаживаю волосы. Может, у меня трусы из-под джинсов выглядывают или ширинка расстегнута? Чего он на меня так смотрит-то?

– Дань, – тихо начинает он, наклонившись ко мне.

Я застываю и навостряю слух, опасаясь пропустить хоть одно слово.

Но закончить Игорю не дает звонок в дверь. Странно, но я этому звонку не рад. И сожалею, что Игорь, так и не завершив фразы, встает и идет к двери.

Слышу, как он лязгает ключом. Слышу, как цокают каблуки и шуршит пальто. И слышу вздох Игоря:

– Ты-ы?!

Мне даже не нужно вставать, выходить из кухни и смотреть на гостью, чтобы понять: это пришла не мать.

Сегодня суббота, а я просыпаюсь в семь утра под крики тети Лоры, что цветы вянут, потому что мать поливает их химией из крана.

И ладно бы мать вспомнила, что вообще-то в доме есть еще люди, которые спят! Ладно бы сказала: "Тише, Ларис, Даня спит, он за неделю учебы умаялся". Так она об этом даже и не думает! А мне что делать? Идти спать на балкон? Или вскакивать в семь утра, потому что тетушке приспичило поорать ни свет ни заря?!