– Узнал, – натягиваю спасительный капюшон еще сильнее, а сам прислоняюсь лбом к холодному стеклу машины. – Спать просто хочу.

Так и не смотрю в ее сторону. Незачем. Знаю, что на ней уже не леопардовая блузка, а красное пальто, но поджатые губы и разочарованный взгляд чувствовались лучше любого прикосновения.

– И надо же было такому с мамой случиться… И ведь не сказала мне ничего по телефону. Приезжай, говорит, и все. А мне потом переживай.

– А ты арбуз привезла? – усмехаюсь вдруг.

– Чего? Какой арбуз? – она усаживается рядом со мной на заднее. А таксисту кричит: – Все, давайте обратно. Нечего нам тут задерживаться, деньги же капают… Какой арбуз, Дань? Ты арбуз хотел?

– Забей.

– А что ты отвернулся? Ну? – она протягивает руку и с той же настойчивостью поворачивает мое лицо к себе. – Обиделся на что-то?

– Нет.

– Ну и что тогда? Поговори хоть с матерью, ты меня уж сколько лет не видел. Как в школе дела? Учишься-то как? На пятерки?

– Нормально.

– Друзья-то есть? С кем общаешься вообще?

– Ну, так. Общаюсь.

– А девчонками не обзавелся? – она лукаво улыбается. – Вот я в восемнадцать уже вовсю романы крутила.

– Да не. Смысла не вижу.

– Да ладно тебе! – пихает в бок. – Ну я же ничего не скажу! Я, наоборот, только рада буду! Ну не поверю я, что такой красивый мальчик ни разу с девочкой не дружил.

– Я хочу спать.

– Домой приедем и поспишь, я же соскучилась! Ты мне не звонишь, совсем меня забыл, и сейчас тоже на отвали отвечаешь… Ну хорошо, – она поджимает губы еще сильней. – Ладно тогда. Раз спать хочется – спи. Мешать тебе не буду.

– Мам…

И насколько сложно и непривычно мне было это произносить, настолько и матери сложно и непривычно было на это откликаться.

– Да?

– А где… где работает твой сожитель новый?

Не сказать, что в ее взгляде мелькает разочарование, но она точно обескуражена вопросом. Тем не менее, отвечает:

– Игорь? В школе, а что?

– Чего?! Как в школе? Учитель – разве модная и крутая профессия?

– Какой из него учитель, прости господи… Он над техническим оборудованием ответственный. Смотрит, чтобы компьютеры в школе не ломались, операционные системы на них устанавливает, проекторы подключает. А что такое? Тебе про Игоря рассказать?

– Да не, – я широко зеваю и начинаю медленно жалеть, что спросил об этом мать именно сейчас. – Сисадмин… Компьютерщик, значит. Прикольно.

– А я знаешь, кем устроилась недавно? – она пододвигается ближе и дергает меня за рукав кофты. – Вот у меня работа точно модная и крутая. Ну Дань… Тебе хоть интересно? Если я надоедаю, ты так и скажи.

– Да, интересно. Потом расскажешь. Я сейчас ничего слушать не могу, я спать хочу.

И она снова характерно поджимает губы. Будто бы ненамеренно отодвигается от меня как можно дальше и отворачивается к окну. А я облегченно вздыхаю. Кошусь на мать, чтобы убедиться: она больше меня не потревожит. А затем облегченно прикрываю глаза и проваливаюсь в дремоту.

– Женщина, я таксист, а не грузчик!

Когда реальность снова ко мне возвращается, я понимаю, что моя голова безвольно свисает вниз, машина стоит, а таксист о чем-то спорит с матерью. Забавно, что раньше я всегда смеялся над бабками, которые засыпали в автобусах, а их головы нелепо болтались в такт движению транспорта, как у собачек-антистрессов.

Я потягиваюсь всем своим затекшим телом, разлепляю глаза, заглядываю в окно и вижу скворечники пятиэтажек. Ни разу я, кстати, не был внутри таких многоквартирных домов, а что такое подъезд и лифты, знал лишь по фильмам. Стараюсь не останавливать взгляд на окнах, но отравляющие пары желтых квадратов все-таки впитываются в мои глаза даже сквозь очки. Мгновенно меня бросает в озноб, я наваливаюсь на дверцу машины всем телом и бьюсь о нее в лихорадке, как рыба о берег. Блин, хоть бы мать не заметила… Решит же, что я наркоман или пришибленный!

– Ну и пожалуйста, – фыркает мать с такой обидой, будто таксист обязан ей жизнью. – Значит, ждите, пока мы сами перенесем все сумки. Дань, выходи уже! Говорила я, дома нужно спать, а не в машинах!

Поправляю сползший капюшон. Нашариваю ручку и выпрыгиваю из машины. Даже головы не поворачиваю в сторону дома. Слава богу, в сумерках цвета предметов не особо различимы…

– А куда идти? – я топчусь на месте, разминая затекшие ноги. Небо уже светлеет, а вместе с этим возникает утренняя прохлада.

– Погоди ты. Сейчас, позвоню ему, чтоб спустился и вещи помог донести… Пока ты спал, я в «Три апельсина» заскочила и продуктов купила.

– Продуктов?

– Арбуз, кстати! Ты же просил, – она достает миниатюрный красный телефончик и набирает номер. – Я его из магазина с трудом донесла, а на пятый этаж…

– Женщина, вы тут до Пасхи стоять будете? – таксист явно ее воодушевления не разделял и больше всего хотел поехать сейчас домой – отсыпать ночную смену.

– Ну вы же сумки нести отказались! – огрызается мать, зажав телефон плечом. Уже тише обращается ко мне. – Я всегда говорю: нужно детьми с самого детства как следует заниматься, особенно сыновьями. Им прививать надо, что женщин нужно уважать и помогать им… Да где он? Спит, что ли? Сказала же, ну не ложись ты, дождись нас! А у него телефон, наверное, как всегда на беззвучке…

А я потягиваюсь после короткого, но сладкого сна. Огибаю машину, осторожно разглядывая светлеющие окрестности. И вдруг боковым зрением замечаю, как одно маленькое окошечко на пятом этаже вспыхивает синим. Сквозь шторы, наверное – но это дает мне шанс рассмотреть его как следует.

Матери, правда, никто не отвечает.

Но в окне на пару секунд мелькает силуэт. Я судорожно вцепляюсь в очки, ведь если они вдруг слетят или будут сорваны – свет остальных окон станет в разы ярче, а меня пробьет паника.

– Нет, он издевается! – восклицает мать, тычет в кнопку и по новой набирает номер. Дальше из ее уст следует непечатное слово, которому я очень удивляюсь.

А свет продолжает гореть, но силуэт исчезает.

– А какое окно в вашу квартиру? – осмеливаюсь спросить через некоторое время, теребя ручку сумки.

Она не успевает поднять голову и ответить мне, как ржавая подъездная дверь издает скрежет, и на улицу просачивается – мне подсказывало шестое чувство! – тот же самый силуэт, что был в окне.

Свет фонарного столба мигом обливает его и превращает из тени в мужика. И я точно понимаю – это Игорь. Хотя бы потому, что он был одет в трико, но сверху накинута порванная камуфляжная ветровка. Под капюшоном спрятаны лохматые каштановые волосы, а на ногах – сланцы. Явно же, что только проснулся, вышел только во двор и только на пару минут.

На вид ему тридцать два – может, чуть помоложе, но точно не старше, хоть и в возрастах я не шибко шарю. Будто заметив, что я его изучаю, он сбрасывает капюшон.

Мне он почему-то напомнил женских персонажей из мультиков про зверей – всяких волчиц, кошек и газелей, которых обычно рисуют с большими глазами, острым носом и тонкими губами. В то же время, как бы странно ни звучало, на женщину он не был похож. Будто его рисовал художник, который раньше писал исключительно дам, а сейчас изо всех сил пытался запечатлеть мужчину. Только такой художник нарисует нежные белые ручки; тонкую, совсем не маскулинную шею и писаные гуашью бирюзовые глаза со странной радужкой, отдаленно похожей то ли на пленку мыльного пузыря, то ли на крылья стрекозы.

Я не сразу понимаю: он видит, как я его разглядываю. Видит и усмехается, а затем на пару секунд задерживает взгляд и на мне.

Отворачиваюсь. Обнимашек, приставашек и криков типа «Приве-е-ет!», «Как тебя звать, давай знакомиться!» и «Расскажи про себя, расскажи про школу и друзей!» не избежать. Если б я не поспал в машине – не знаю, выдержал ли б еще одну волну беспонтовых вопросов и тисканий. Верная мысль: если хочешь почувствовать себя мелким – съезди к дальним родственникам.

– А трубку ты решил не брать? – выдыхает мать, опустив от досады телефон. – Ну сложно было взять и прямо сказать: я сейчас спущусь? Все твои принципы…