Хмурый, с тяжелой головой, он поплелся в ванную. Щетину на лице можно было почувствовать подушечками пальцев, но видно ее еще не было, насколько он мог судить. Десмонд намочил и пригладил волосы. Их давно стоило бы помыть. Постарался привести в порядок одежду, но быстро утратил силы. Нет смысла. Все это жалко и нелепо.
С другой стороны, Генри и вовсе ходит в женских брюках.
Где он сейчас? Все так же спит на диване с пистолетом в руке? Что за глупость, в самом деле. Мальчишество и позерство. Если бы Десмонд решал проблемы таким способом… Ах да, они уже говорили об этом.
Десмонд вернулся в комнату, поправил шторы. Потом тщательно, долго заправлял кровать, выравнивал покрывало. Открыл шкаф и проинспектировал висящую в нем одежду, не найдется ли чего-то лучше одетого на нем? Ничего не было, конечно.
Он осмотрел комнату. Делать ему здесь было нечего, но и спускаться вниз не хотелось. Десмонд не понимал причины, отчего он испытывал неловкость, и думать об этом не пытался. Ему не хочется. И есть не хочется тоже.
Он вышел в холл второго этажа, постоял и тут у окна. Потом заглянул в разгромленную спальню. Сколько же здесь денег? Он поднял ближайший рулончик и попробовал пересчитать купюры там, где их краешки складывались в крошечные ступеньки. Выходило что-то около тысячи долларов! Хотя внутри могли быть купюры помельче. А сколько здесь таких рулончиков? Десмонд попытался посчитать. Их никак не меньше пятидесяти. Скорее семьдесят-восемьдесят. Значит, здесь разбросана целая улочка дешевых домов, вроде тех, что в Вудстауне. Или пара дюжин таких багровых крайслеров, какой он бросил у вокзала той проклятой ночью. Но ведь это деньги не из банка. Десмонд повертел в руке рулончик. На уголке верхней купюры обнаружилась надпись карандашом, и он прищурился — иероглифы. Нет, даже в китайском банке не может быть такого способа упаковки денег. К тому же рулончики разной толщины. Это больше похоже на какие-то взносы, однако размер каждого выходил слишком значительным. Что, если это дневная выручка каких-то заведений? Десмонд отложил рулончик и шагнул к парику. Ему было не по себе от того, как он лежит на ковре, похожий на дохлое животное.
От резкой боли в ноге Десмонд неловко качнулся, подпрыгнул и тут же получил новый укол. Стекло! Проклятье, оно же здесь повсюду! О чем он думал, разгуливая в носках? Десмонд осторожно опустился на пол, выбрав чистый с виду участок, и повернул ногу ступней к себе. Кровь уже пропитала носок и лилась так быстро, что он растерялся на мгновение — что делать? Нужно забинтовать? Или сначала промыть? А это что, это же… Ему стало дурно, он зажмурился. У него из ноги торчит стекло! Его нужно вытащить! Десмонд стиснул ступню двумя руками, так боль чувствовалась меньше, и сидел, скрючившись, тяжело дыша. Нет, он не боялся крови, никогда в общем-то не боялся, просто стекло, оно воткнулось, оно торчит и с ним нужно что-то делать. Стекло мерзкое, оно хрустит… А кровь уже капает на пол, даже немножко течет, и нужно что-то делать. От досады и боли Десмонд тихо заскулил и начал раскачиваться. Ну почему, почему все так? Только этого ему не хватало!
— Держи крепче, — раздалось из-за плеча. Оттуда же вынырнула рука, тремя пальцами сжала осколок и выдернула его. Кровь полилась сильнее, Десмонд торопливо схватил какую-то из валяющихся на полу тряпок, вероятно, бывшее белье или вроде того, крепко прижал к ране.
— Спасибо, — пробормотал он. — Я бы мог сам, просто… Спасибо.
— Как ты жив еще вообще, — с нескрываемым презрением протянул Генри и бросил осколок на пол. — С такой одаренностью.
Десмонд промолчал. Стекляшка, алая от крови, блестела на полу драгоценным камнем. За спиной раздались шаги, Генри ушел.
Когда Десмонд все-таки спустился на кухню, там было пусто. Мрачный, с подвязанной каким-то голубым тряпьем ногой, он кое-как притащил себе две банки персиков и с наслаждением расковырял их ножом. Почему он не делал так раньше? По крайней мере, в порче вещей он оказался вполне успешен. Жесть сопротивлялась, скрежетала, но подавалась под лезвием. Мясистые желтые половинки плюхнулись в миску, забрызгав стол. Отвратительно. Десмонд попытался есть персики вилкой, но они то и дело с нее сваливались, пришлось прыгать к ящику, чтобы взять ложку.
Генри все это время сидел на диване в гостиной и, кажется, читал. Нет, Десмонд не рассчитывал, что он станет милой сестрой Найтингейл, будет ему помогать и кормить с ложечки, тем более что уже помог немного, но все равно раздражался. Он не мог так больше. Все это стало совершенно невыносимо.
Персики он не доел. Подумал приготовить себе чаю, но представил, как станет прыгать с чашкой, и отказался от этой идеи.
Пожалуй, пора было вернуться к прежнему плану. Он возьмет с собой еды и переберется в «Три сосны». Разумеется, это не решение, от перемены дома ничего не изменится, но это передышка. Небольшая, хотя бы день. Ему нужна тишина, тогда он сможет подумать, сосредоточиться. Ему нужно думать о себе, а не об этом всем!
Морщась и подскакивая, он принес из кладовки несколько банок ветчины, пару супа и одну персиков. Их ему больше не хотелось, но решил на всякий случай взять. Еще нужен нож, в том доме может не быть. Что еще? Да, вилку и ложку. А еще чай, он возьмет себе половину. Как жаль, что коньяка не осталось. Десмонд осмотрелся, раздумывая, во что бы сложить приготовленное. Ему нужно что-то вроде сумки или мешка. Взгляд его упал на придиванный столик, с которого никто так и не снял чехол. Вот отличное решение. Под взглядом Генри он проковылял мимо дивана и принялся снимать полотняный чехол со столика. Когда это получилось, он повернулся и поскакал обратно на кухню. Пол кое-где был закапан красным, видимо, повязка уже протекла. Плевать. Да, ему плевать. Он не вернется сюда.
Генри молчал, когда он волок громыхающий мешок к задней двери, и не помог отодвинуть буфет, конечно же. Десмонд натянул и застегнул куртку. Проверил в кармане ключи. До чего же она грязная. Зато погода стала получше, к тому же светло, он потихоньку, без спешки, дохромает. Десмонд обернулся, отыскивая глазами сапоги. Он же оставлял их здесь? Или нет? А тогда где? Может, задвинул буфетом? Или перенес к входной двери? Он сходил проверить, но сапог нигде не было.
Десмонд повернулся к Генри. Тот смотрел безмятежно, разбросав руки по спинке дивана.
— Неприятно, когда с тобой так поступают, правда?
— Я… — Десмонд перевел дыхание, чтобы не орать. Он разумный человек, в конце концов. — Я был вынужден удерживать тебя, признаю. Но это же не было подлой мелочной местью, как у тебя!
— Ах да, ты был вынужден, — улыбнулся Генри. — Чтобы я не пошел в полицию.
— Да! Ты совершенно незнакомый человек, я не мог доверять…
— А я тебе доверять могу, да? — мурлыкнул Генри, поднимаясь, и Десмонд моргнул. Откуда в его руке пистолет? Его же не было. — Ты ведь не расскажешь полиции о том, что видел?
Черный ствол указал в потолок.
Деньги. Тугие рулончики с карандашными пометками. Много денег. Десмонд замер, распахнув глаза. Генри смотрел на него бесстрастно, нечитаемо, рука с пистолетом казалась расслабленной, но Десмонд чувствовал опасность всей кожей, от нее окаменели плечи, стиснулись зубы.
Они молчали, в доме было тихо.
— Теперь мы больше знаем друг о друге, — произнес Десмонд хрипло. — По-твоему, я могу пойти в полицию? Как кто? Как один покойник или другой? Куда вообще я могу пойти? Я просто не могу больше находиться в этом доме! Я хочу побыть один, вот и все.
— Спрятаться, — кивнул Генри.
— Что? При чем тут это? Мы оба тут прячемся, что за вздор. В этом доме, в другом… Будто ты здесь не за этим!
— Такой у тебя способ, — продолжал Генри невозмутимо. — Убегать, когда страшно. Это не стыдно, так делают все маленькие зверьки.
Десмонд сжал кулаки, шагнул вперед, но на Генри, который был на полголовы ниже, это не произвело ни малейшего впечатления.
— А некоторые из маленьких зверьков, — продолжил он ровно, — пытаются сделать вид, что они больше и опаснее.