— А вы?!!

Мидори прежде не повышала голос, и Десмонд опешил от того, какой громкой она умеет быть.

— Что вы несете, только послушайте себя! Кто в это поверит! Человек украл у вас кучу денег только затем, чтобы застрелиться? Потому что ему вдруг стало стыдно? Вы сами бы такое стали слушать? Да он бы уехал, вот и все! Новое имя, новая жизнь, зачем вы ему нужны с вашими претензиями. Он уже все смог, понимаете? У него получилось! И он был готов к тому, что вы узнаете! Может, даже хотел, чтобы узнали! А вот вы, вы не были готовы! И вы его убили. Может быть, сгоряча, в это я могу поверить, и теперь вам жаль. Да, наверное. Но прекратите же наконец врать! Это невыносимо!

— Я его не… — Десмонд бессильно всплеснул руками. Как она может такое говорить! — Это все ваши выдумки!

— Перестаньте, — с тихим вздохом сказала Мидори. — Просто хватит. Вы все равно не умеете врать, выходит одна нелепость. Эти люди на дороге! Они лежат на спине, у них закрыты глаза. Даже ребенок не поверит, что их придавило деревом. Поэтому просто перестаньте. Лучше ничего не говорите.

— Но я же не вру! — Десмонд вцепился себе в волосы, готовый выть от бессилия. — Ладно, ладно, я не знаю, что случилось на дороге, я подумал, что на них упало дерево… Была ночь, сильный ветер… Я их не рассматривал! Может, вы и правы… Но Флойда я не убивал, клянусь! Как мне вам… Я могу доказать! Вот!

Он торопливо достал бумажник, бросился к выключателю, споткнулся обо что-то, нащупал рычажок на стене. Свет, который представлялся ему неярким, ожег глаза, и он зажмурился, заморгал. Проклятье!

— Я докажу, — повторил он упрямо. — Сейчас, минуту. Нет, сначала вот что! У вас есть ручка? Перо, карандаш?

Мидори помолчала, потом он услышал ее шаги. Да когда же вернется зрение! А, вот, немного видно. В руку ему лег карандаш.

Десмонд выхватил его и бросился к столу.

— Вот, смотрите! — Он быстро написал на какой-то квитанции «Это мой почерк». — Видите? Я пишу мелко, без наклона. А теперь смотрите, это предсмертная записка Флойда Ламберта.

Мидори чуть свела брови, щурясь, потом потребовала:

— Дайте посмотреть.

— Вот, смотрите, у него очень узнаваемый почерк, — он протянул ей записку.

В одно мгновение Мидори выхватила записку, метнулась на кухню и захлопнула за собой дверь. Десмонд бросился следом, но не успел, конечно.

— Откройте немедленно! — кричал он снова и снова, потом попытался ее выбить, ударяя плечом — еще раз, еще! Проклятье, дверь толстая, крепкая! Как та, в охотничьем домике. Он раз за разом бился в нее плечом, кричал, ругался, просил…

Когда дверь неожиданно открылась, он не удержался на ногах и упал.

— Ну что, с враньем покончено? — раздалось у него над головой, но он не слушал.

Он медленно поднялся и стоял, не сводя глаз с черных хлопьев в раковине. Рядом валялась золотая зажигалка.

Звучали еще какие-то слова.

Он слепо попятился. Наткнулся на дверь, моргнул. Заставил себя отвести глаза от того, что еще пять минут назад было запиской Флойда Ламберта.

Вышел. Ослепший и оглохший, побрел по лестнице наверх. Все, шептал он. Все кончено. Оборвалась его последняя его связь с той, нормальной жизнью. С правдой. Он криво усмехнулся — ну да, ведь сегодня день похорон. Так и должно быть, после смерти наступает пустота. На что он надеялся? Глупец. Всегда им был.

— Да подождите вы!

Десмонд обернулся. Мидори поднималась следом.

Бешенство взметнулось так ярко, так соблазнительно — один удар! Просто толкнуть ее, и она нелепой куклой покатится вниз, на узорную плитку холла! Ее безмозглая голова расколется с хрустом, как арбуз. Он же убийца! Она сама сказала!

Он стиснул зубы, заставляя себя выдохнуть, но соблазн был слишком сильным — это так быстро. Один удар в грудь и все. Тишина. Ну же!

Он зарычал и бросился по лестнице наверх. Влетел в ее спальню, щелкнул за собой замком. Ей нравится отнимать чужое? Значит, такие в этом доме правила? Он согласен! Одним ударом ноги Десмонд опрокинул изящный столик, с него посыпались флакончики и какая-то дребедень. Схватил за ножку, размахнулся и запустил табуретку в зеркало. Ух, как брызнуло! Это Мидори кричит?

— Весело вам? — смеялся он, с грохотом снося дверцу шкафа. Все воздушное и цветное он выхватывал и раздирал, то, что не рвалось, топтал. Полетели на пол коробки, он пинком отправил их под кровать. Это, что, шляпка? И ее ногой.

Все у них теперь будет честно! У него ничего не осталось, и она обойдется! Вот так!

Дверь за спиной распахнулась, Мидори что-то кричала, хватала его за руки, он ее отшвырнул.

— Иди еще что-нибудь сожги!

Опрокинулась этажерка, разлетелись осколки вазы.

Чемодан, один из двух, так и стоял неразобранный, Десмонд схватил его, снова отпихнул Мидори, за что-то зацепился часами на руке, дернул, выпростал запястье, рванул замки чемодана. Закрыто? А если так? Грохнул об угол кровати, еще, еще. Трещало дерево, рвалась кожа, но дорогой чемодан держал марку. Наконец крышка его скособочилась, отвалилась, и туго увязанные рулончики посыпались на пол.

Это же… Десмонд остолбенел. Это же деньги. Только не кирпичики пачек, а плотно скатанные цилиндры разной толщины.

В комнате вдруг стало очень тихо. Он медленно перевел глаза с денег, покрывших пол спальни, на Мидори. Моргнул.

Она стояла, тяжело дыша, опустив руки. Черная сеточка обтягивала ее коротко стриженную голову, в разорванном вороте блузке виднелось белье — слишком высоко задранное, почти до ключиц, и грудь бугрилась там, где ее никак не могло быть. Мидори сглотнула, не сводя глаз с денег, и под кожей шеи двинулся вверх-вниз острый кадык.

Десмонд издал горлом нелепый, нервный звук. И еще раз. А потом захохотал.

Смех хлестал из него как рвота, текли по щекам слезы. Мидори же спокойно стянула сеточку, тряхнула головой, высвобождая свои волосы, одну за другой расстегнула уцелевшие пуговки на блузке и сбросила ее на пол. Туда же отправилось атласное белье, его туго набитые чашки устремились острыми кончиками в потолок, как маленькие сахарные головы. Пока Десмонд размазывал слезы и трясся, Мидори выдвинула ящик, достала джемпер и надела.

— Вам полегчало? — спросила она. Или он? Десмонд глупо прыснул. Юношеский голос! Как он мог этого не замечать? Сколько этому мальчишке, лет семнадцать? И тогда, на дороге! Он ведь бежал по-мальчишески! Высоко вскидывал колени и выбрасывал локти перед собой, девочки никогда так не делают! А сам-то он хорош, он же обратил на это внимание, даже удивился, как мог не понять? Десмонд уперся в колени, пытаясь отдышаться. Правда сыпалась на него увесистыми кусками, как связки денег на пол из разодранного чемодана. Ладно, узкие бедра и прямые плечи, но как он тогда бросился в драку! Жесткий, худой, злой. Не по-женски сильный! Наглый, дерзкий мальчишка. Безмозглый.

— И как теперь… тебя… называть? — выдавил он, все еще тяжело дыша.

Тот пожал плечами, перешагнул через мятую коробку и вышел из комнаты. Десмонд двинулся следом.

— И это меня ты обвинял во вранье! — не мог он успокоиться. — Ты! Ты вообще кто такой? Это же придумать надо, миссис Гришэм!

Никто ему не отвечал.

— Твой дом, да? Ловко! Такой же бродяга! И откуда у тебя ключи?

Мальчишка плюхнулся на диван, разбросав длинные ноги, откинул на спинку голову и закрыл глаза.

— Ты правда не догадывался? — спросил он, и Десмонда вдруг озарило. Он же слышал эту ровную интонацию прежде, слышал не раз у образованных китайцев, что работали на отца. Вроде бы и чисто говорят, но без всякого выражения. Ну конечно!

— Да ты никакой не японец!

Мальчишка хмыкнул, но глаз не открыл.

— Все мы для вас на одно лицо, — пробормотал он. — Узкоглазые. Скажешь, нет?

Нет, подумал Десмонд. Таких красивых китайцев он никогда не видел, он бы запомнил. Он разлил остатки коньяка по стаканам, сунул один в безвольно брошенную на диван руку. Пальцы с алыми ногтями шевельнулись, сжали стакан.

Выпили молча.